намерениями, но теперь оно исчезло...
мне, что умер Фаст, один из друзей императора. Поэт хорошо знал его в Риме
и, отправляясь на похороны предложил, не хочу ли и я пойти на это пышное
погребение. Мы отправились в легионный лагерь, куда нас охотно пропустили,
как только Вергилиан назвал у ворот имя какого-то важного человека,
пригласившего поэта на церемонию, и поспешили присоединиться к тем, кто
уже стоял у погребального костра.
пальмовых ветвей, и даже венками цветов. Вокруг костра дымились
курильницы. В отдалении в стройном римском порядке стояли воины, но без
вооружения. Сам император был в серебряном панцире с изображением медузы
на груди, с непокрытой головой. Позади его почтительно стояли друзья,
Вергилиан шепотом называл мне их:
Кассий, тоже знаменитый историк. Взгляни, как величественно он держит
голову. Этот с теми, у кого имения, власть, влияние в сенаторских кругах.
С этой точки зрения он и пишет историю.
расстается с ним, не очень-то надеясь на свои военные способности.
бородкой, пушистыми волосами, открывавшими высокий лоб, и очень редкими
зубами (потом я узнал, что это был Гельвий Пертинакс, тот самый, что
пустил гулять по Александрии шутку о титуле "Гетийский"), шептал важному
толстяку в белоснежной тоге, которого поэт назвал Максимом Марием:
стесняясь нашего присутствия.
друга Патрокла. Видишь, как плачет? А смерть Фаста для него что гибель
мухи.
разговор Максим.
склонился перед августом, сжимая руки якобы от необыкновенного волнения.
тоги, точно искал у него утешения. Пертинакс вызывающе повернул лицо в
сторону императорских спутников, и по всему было видно, что он в эту
минуту как бы опьянен своей неожиданной удачей. Все смотрели на счастливца
с порицанием, и в глазах у многих можно было прочесть нескрываемую
зависть.
сказал Пертинакс, позволив себе даже погладить императору плечо, чем
окончательно вывел из себя своих завистников.
Пертинакс всегда найдет возможность сказать что-нибудь приятное.
теперь ждать нового расцвета республики.
твою славу.
взгляд случайно упал на Вергилиана. Слова о новом Гомере еще звучали в его
ушах. Он улыбнулся поэту и поманил его пальцем. Вергилиан выступил вперед,
прижимая руку к сердцу, и все поспешно давали ему дорогу.
брезгливым. - Опиши в звучных стихах смерть любезного моему сердцу Фаста.
кивком головы.
как это положено по римскому обычаю, и закрыв лицо краем пурпурного плаща,
накинутого на плечи, невзирая на жаркое александрийское солнце, император
торжественным жестом поднес факел к костру. Благовонные смолы, которыми
были политы куски кипарисового дерева, вспыхнули и пахнули на нас жаром
почти невидимого при солнечном свете пламени. Где-то там, среди этой
погребальной пышности, в море огня, лежал жалкий, разлагающийся труп
нового Патрокла.
Вергилиан, сказал Марию, все так же надменно держа красивую голову и
показывая глазами на Каракаллу:
судьбами республики!
дарование римского гражданства всем провинциям. Или его помыслы об
Индии...
так же.
польщенный вниманием августа. - Очевидно, кто-то должен носить пурпур,
чтобы наша жизнь текла размеренно и мы могли спокойно спать. И вот
император меняет коня на повозку, переносит все трудности военной жизни и
водит дружбу с грубыми воинами. К пурпуру жадно протягивают руки
честолюбцы, но, в конце концов, они выполняют ответственные обязанности.
Огромная колесница, которая называется государством, требует для своего
хода неимоверных усилий. Может быть, август хотел провести время в кругу
близких или посвятить час отдохновения беседе с другом, но вестник
приносит тревожное сообщение с парфянской границы, и надо лететь туда, не
высыпаясь на коротких остановках, страдая от неимоверной тряски или дурной
погоды. Уверяю тебя, Дион, что это далеко не завидная участь. Иногда я
спрашиваю себя, почему безумцы так цепляются за власть...
тщеславия, но и служение людям.
Макрин, всесильный префект претория и наушник императора. Друзья умолкли,
стараясь изобразить на своих лицах интерес к погребению. Но Макрин даже не
посмотрел в нашу сторону, а обратился к префекту Египта и стал
выговаривать ему за то, что в последнее время корабли с египетской
пшеницей приходят в Остию с большим запозданием, и это нарушает снабжение
Рима хлебом. Об этом написали сенаторы, в отсутствие августа надзиравшие
за порядком в Италии, и, стуча пальцем по письму, Макрин требовал от
префекта принятия строгих мер. Вытирая платком струившийся с лица пот,
может быть, от крайнего волнения, толстый префект уверял, что немедленно
же сделает все необходимые распоряжения, и обещал примерно наказать
нерадивых исполнителей императорских повелений.
своем. Коклатин Адвент - вероятно, о том, что скоро пробьет и его смертный
час. А я лишний раз удивлялся своей судьбе, которая дала мне случай
присутствовать при таких церемониях, хотя я был всего только бедным писцом
и уроженцем мало чем примечательного города.
превратилось в золу. Страдая от жары, люди нетерпеливо ждали, когда же
можно будет собрать пепел Фаста в алебастровую урну и навсегда покончить
со всем этим. Рабы в белых туниках с золотой каймой, как положено для
императорских слуг, разносили в амфорах вино и подавали чаши, чтобы
присутствующие могли утолить жажду. Дион Кассий сказал Марию:
стояли на ногах в ожидании августа, во рту пересохло, а мимо нас таскали
мехи с вином для стражи.
императорских соглядатаев. Потом Вергилиан открыл мне, что слишком смелые
высказывания объясняются раздражением против императора, основывающего
свою власть на любви воинов и земледельцев, в то время как Дион и многие
другие владельцы крупных поместий являются сторонниками восстановления
древних привилегий сената.
указал мне как на тайного христианина, шептал другому римлянину,
склонившему набок лысую голову:
перси? Мы собираемся почтить Фаста ристаниями, а он, может быть, уже горит
в аду.
покойника опускали в могилу и рядом клали горшок с пшеницей, чтобы он мог
насытиться пищей и по ту сторону гроба, опоясывали мертвеца мечом, если он
был воин, а потом пили перебродивший мед, плясали и боролись, чтобы
показать, что жизнь на земле не прекращается, даже если один из нас
покидает ее.