консульша. - Но мы должны обратить твое внимание на то, что подобный
случай устроить свое счастье представляется не каждый день. Этот брак в
точности соответствовал бы тому, что предписывают тебе твой долг и твое
предназначение. Да, дитя мое, об этом я обязана тебе напомнить. Путь,
который сегодня открылся перед тобой, и есть предначертанный тебе путь.
Впрочем, ты это и сама знаешь...
обязанности по отношению к семье и к фирме, более того - гордилась ими.
Она, Антония Будденброк, перед которой грузчик Маттисен снимал свой
шершавый цилиндр, она, дочка консула Будденброка, словно маленькая
королева разгуливавшая по городу, назубок знала историю своей семьи.
все шли и шли в гору. Ее предназначение состояло в том, чтобы, вступив в
выгодный и достойный брак, способствовать блеску семьи и фирмы. Том с этой
же целью работал в конторе. Партия, которую ей предлагают, как ни взгляни,
весьма подходящая. Но г-н Грюнлих!.. Ей казалось, что она видит, как он
семенит ей навстречу, видит его золотисто-желтые бакенбарды, розовое
улыбающееся лицо и бородавку около носа. Она ощущала ворсистое сукно его
костюма, слышала его вкрадчивый голос...
Может быть, мы уже и приняли решение?
возмущение. - Какая нелепость - выйти замуж за Грюнлиха! Я все время
донимала его колкостями... Непонятно, как он вообще еще меня терпит! Надо
же иметь хоть немного самолюбия...
3
Христиана и Клары. Консул заявил, что его "не пускают дела"; кроме того,
неразрешенный вопрос относительно Антонии удерживал все семейство на
Менгштрассе. Г-ну Грюнлиху было отправлено, в высшей степени
дипломатическое послание, написанное консулом; дальнейший ход событий
задерживался упорством Тони, проявлявшемся в самых ребяческих формах:
"Боже меня упаси, мама", - говорила она, или: "Да я его попросту не
выношу". Последнее слово она произносила, четко скандируя слоги. А не то
торжественно заявляла: "Отец (во всех других случаях она звала консула
"папа"), я никогда не дам ему своего согласия".
как раз в середине июля, после объяснения родителей с дочкой в малой
столовой, не произошло новое событие.
и Тони с романом в руках в одиночестве сидела у окна ландшафтной, когда
Антон подал ей карточку. И прежде чем она успела прочитать имя, стоявшее
на ней, в комнату вошел некто в сборчатом сюртуке и гороховых панталонах.
Само собой разумеется, это был г-н Грюнлих; лицо его выражало мольбу и
нежность.
спастись бегством в большую столовую. Ну как прикажете разговаривать с
человеком, который сделал ей предложение? Сердце отчаянно колотилось у нее
в груди, лицо покрылось бледностью. Покуда г-н Грюнлих находился вдали,
серьезные разговоры с родителями и внезапная значительность, приобретенная
ее собственной персоной, которой надлежало принять важное решение, очень
занимали Тони. Но вот он опять здесь! Стоит перед ней! Что будет? Она
чувствовала, что готова заплакать. Г-н Грюнлих направлялся к ней,
растопырив руки и склонив голову набок, как человек, собирающийся сказать:
"Вот, я перед тобой! Убей меня, если хочешь".
- Да, так он и сказал: "Антония"!
каждое свое слово, кивком головы снизу вверх, в негодовании крикнула:
этот возглас.
проникновенным голосом спрашивал он. - На прошлой неделе я получил письмо
от вашего папеньки; письмо, которое окрылило меня надеждой. Так мог ли я
еще дольше пребывать в состоянии неполной уверенности, мадемуазель
Антония? Я не выдержал... Вскочил в экипаж и помчался сюда... Я снял
несколько комнат в гостинице "Город Гамбург"... Я приехал, Антония, чтобы
из ваших уст услышать последнее, решающее слово, которое сделает меня
несказанно счастливым!
чем обернулось дипломатическое послание консула, которое должно было
отложить всякое решение на неопределенный срок! Она пробормотала подряд
раза три или четыре:
уселся, заставил Тонн опуститься на место, наклонился и, держа в своих
руках ее помертвевшую руку, продолжал взволнованным голосом:
Вы помните этот вечер?.. Когда я впервые увидел вас в кругу семьи... ваш
облик, такой благородный, такой сказочно прелестный, навек вселился в мое
сердце... - Он поправился и сказал: "внедрился". - С того мгновенья,
мадемуазель Антония, моим единственным страстным желаньем стало: завладеть
вашей прекрасной рукой. Так претворите же в счастливую уверенность ту
надежду, которую подало мне письмо вашего папеньки. Правда? Я ведь могу
рассчитывать на взаимность?.. Могу быть уверен в ней? - С этими словами он
сжал ее руку и заглянул в ее широко раскрытые глаза. Сегодня он явился без
перчаток; руки у него были белые, с длинными пальцами и вздутыми
синеватыми жилами.
глаза, тускло-голубые, как у гуся.
даю вам согласия!
упавшим голосом, почти с упреком. - Вы избалованы нежной заботой, любовным
попечением... Но клянусь вам, заверяю вас честным словом мужчины, что я
буду вас на руках носить, что, став моей женой, вы ничего не лишитесь, что
в Гамбурге вы будете вести достойную вас жизнь...
крикнула:
вы этого не понимаете?
руки и произнес решительным тоном человека, оскорбленного в своих лучших
чувствах:
позволить оскорблять себя подобным образом.
уже раскаиваясь в своей горячности. О, господи, и надо же, чтобы все это
случилось именно с ней! Она не ожидала столь настойчивых домогательств и
думала, что достаточно сказать: "Ваше предложение делает мне честь, но я
не могу принять его", чтобы разговор более не возобновлялся.
казаться спокойной, - но я не могу принять его... А теперь я должна...
должна вас оставить. Простите, у меня больше нет времени!
туловище вбок, ткнул пальцем вниз - в ковер - и вскричал страшным голосом:
гневной и повелительной, Тони бледная, заплаканная, дрожащая, прижав к
губам взмокший платочек. Наконец он отвернулся и, заложив руки за спину,
дважды прошелся по комнате, - как у себя дома! - затем остановился у окна,
вглядываясь в сгущающиеся сумерки.
успела дойти и до середины комнаты, как г-н Грюнлих вновь очутился подле
нее.
руки, и опустился, медленно опустился перед ней на колени; его
золотисто-желтые бакенбарды коснулись ее ладони. - Тони, - повторил он, -
вот до чего вы меня довели!.. Есть у вас сердце в груди, живое, трепетное
сердце? Тогда выслушайте меня... Перед вами человек, обреченный на гибель!
Человек, который будет уничтожен, если... человек, который умрет от горя,
- вдруг спохватился он, - если вы отвергнете его любовь! Я у ваших ног...
Достанет ли у вас духа сказать: вы мне отвратительны?
больше, чувство растроганности и сострадания охватило ее. Бог мой, как же
он ее любит, если эта история, на которую она смотрела равнодушно, даже
как-то со стороны, довела его до такого состояния! Возможно ли, что и ей
пришлось пережить подобное? В романах Тони читала о таких чувствах. А