Чтение 20–й страницы книги ~Мы такие же люди~

совпадает с характером какого-то определенного пункта. Картина, которую мы
видим, находясь на земле, всегда ограниченна. Когда же страна расстилается
внизу, как ковер, реагируешь не на завитки листьев и стеблей, украшающие
отдельные кусочки композиции, а воспринимаешь всю композицию в целом.

Во время полета передо мной предстала душа Арнхемленда. Я знал, что
даже если бы я прошел пешком сотню миль, эта земля не открылась бы передо
мною так, как за эти несколько часов.

Характер страны накладывает отпечаток на характер ее народа; было ясно,
что обосновавшиеся в Арнхемленде аборигены должны быть сильными,
мужественными людьми. Слабым здесь не место!

"18"

"ГРУТ-АЙЛЕНД"

Грут-Айленд занимает около 700 квадратных миль. Здесь Ф. Грей -
англичанин, обосновавшийся в Умба-Кумба, на северо-востоке острова, -
проводит интересный опыт. Его дом стоит у лагуны, на которую села наша
"Каталина".

Грей выехал нам навстречу на катере. Это был приветливый человек
средних лет. Мы сошли на берег и позавтракали вместе в помещении, прежде
служившем столовой для военнослужащих, потом снова сели на катер и
направились к противоположному берегу лагуны, где стоял дом Грея. (Лагуна
имела около трех миль в поперечнике).

Я сидел рядом с Греем, который правил катером. Он рассказывал мне о
своих планах.

Занимаясь торговыми операциями на северном побережье Австралии, Грей
хорошо узнал аборигенов и добился уважения племен, особенно враждебно
относившихся к белым.

На аэронавигационных картах восточной части Арнхемленда дважды
встречается надпись "лагерь Грея" - там, где берег намечен лишь пунктиром.
Первый лагерь находится рядом с заливом Каледон; это территория аборигенов,
повинных в убийстве полицейского на острове Вуда, совершенном в 1933 году.

Примерно в это же время на побережье залива Каледон аборигены истребили
команду японского люгера. Грей выезжал на место для расследования.

В 1938 году он обосновался в Грут-Айленде и приступил к осуществлению
своих замыслов. Он хотел направить развитие австралийцев по новому руслу, с
тем чтобы помочь им стать полноправными гражданами и перейти к новым формам
хозяйственного уклада. Грей не собирался уничтожить культуру аборигенов; он
хотел заменить приносящие вред обычаи более приемлемыми, сохранив при этом
их смысл и значение.

Так, у аборигенов Грут-Айленда существовал обычай привязывать
покойников к ветвям деревьев и держать их там до тех пор, пока труп не
сгниет. После этого кости предают земле. После упразднения этого обычая
мертвых стали хоронить сразу, сохраняя лишь волосы покойника для обрядовых
танцев.

Под руководством Грея аборигены заложили большой сад и посадили там
касаву {Касава - то же, что маниок (см. с. 498).}, сладкий картофель, бананы
и ананасы. Была сооружена большая ирригационная плотина.

Плодами сада пользовались сами аборигены, дополняя ими свой рацион.
Были выстроены общежития и дом.

Грей завез несколько голов рогатого скота - основу стада, которое он
рассчитывал развести для аборигенов. С этой же целью он завез свиней, кур и
коз.

Он не навязывал аборигенам никакого вероучения, не вторгался в сферу их
религии, сложившейся на протяжении веков под влиянием условий среды и
способствовавшей сохранению их жизнеспособности.

Аборигены продолжали следовать своим этическим нормам, - кстати
сказать, более четким и определенным, чем наши.

Естественно, что с переходом аборигенов к земледелию и скотоводству их
культура должна подвергнуться значительным изменениям. Грей стремился, чтобы
эти изменения были органически связаны с развитием аборигенов, чтобы они не
привели к потере всякого интереса к жизни, что характерно для общин, в
которых была разрушена социальная основа.

Грей рассказал мне, что в его колонии около 150 коренных австралийцев;
в 1945 году (за год до моего посещения Грут-Айленда) здесь было
зарегистрировано двенадцать рождений и одна смерть.

Но вот мы приблизились к берегу. Катер стал на якорь; мы должны были
добраться до берега вброд.

Несколько аборигенов вошли в воду и направились к катеру. Один из них
был рослый, крепкий мужчина с шапкой курчавых волос на голове. Его грудь
пересекали толстые рубцы. У него было застывшее, неподвижное выражение лица.

Этот абориген должен был перенести меня на берег. Я взобрался к нему на
спину, и он медленно побрел по воде, держа в одной руке мои костыли.

Стояла гнетущая влажная жара. Собирались грозовые тучи.

Когда мы добрались до берега, абориген, который явно не понял
назначения моих костылей, резко выпрямился. Я опрокинулся спиной на песок, а
он с удивлением посмотрел на меня.

- Подай-ка мне мои палки, - попросил я.

Он посмотрел на костыли так, словно никогда их не видел, затем протянул
их мне. Когда я поднялся с песка, он подошел к группе аборигенов и повел с
ними долгий разговор, перемежавшийся энергичной жестикуляцией. Хотелось бы
мне знать, о чем они говорили!

Все строения в Умба-Кумба были прочными и идеально подходили к условиям
тропического климата.

Хотя правительство признало колонию Грея, он был по-прежнему связан
недостатком денежных средств. Содержание колонии истощило его собственные
ресурсы, а помощи, которой он, несомненно, заслуживал, он не получал.
Колонии был нужен учитель для школы, но Грей не мог добиться
соответствующего разрешения от властей.

Колония нуждалась и в постоянном медицинском обслуживании. На острове,
как и во всех частях Северной Австралии, населенных аборигенами,
распространен сифилис. Если бы речь шла о белых, частые случаи заболевания
среди жителей Грут-Айленда, Арнхемленда и Кимберлея заставили бы
правительство немедленно организовать там больницы. Но, поскольку болеют
аборигены, это заболевание тактично именуется "кожным" и нередко
рассматривается как свойственное исключительно "черным", как лишнее
подтверждение того, что аборигенам не место в цивилизованном обществе.

Мы прошлись по обширному саду, почву для которого аборигенам пришлось
носить с другого конца острова. Было видно, что за деревьями хорошо
ухаживают. Сад наглядно свидетельствовал о том, каких успехов достигли
жители Грут-Айленда под руководством Грея.

Сначала эксперимент Грея подвергся недоброжелательной критике со
стороны миссий, но он упорно добивался своего. Если Грей достигнет
поставленной цели, колония сможет сама себя обеспечивать продовольствием,

Грей сказал австралийке, сидевшей вместе с другими женщинами в тени
акации:

- Покажи-ка своего ребенка мистеру Маршаллу!

Обращаясь ко мне, он добавил:

- Младенец родился три дня назад. Вам, наверное, будет интересно на
него взглянуть.

Женщина поднялась и подошла к соседнему дереву, в тени которого на
песке спал ребенок. Она взяла его на руки и принесла нам. Это был упитанный
малыш. Сморщенный кулачок, который он поднес ко рту, был облеплен песком.
Когда малыш открыл рот, я увидел, что и на языке у него песок.

Кожа ребенка, казалось, была слишком велика для его маленького тельца:
когда малыш двигал ручками или ножками, на них образовывались складки. Вся
кожа была покрыта тончайшими линиями, как будто в стране предков, из
которой, согласно поверью, явился ребенок, не хватило новой кожи и его
наскоро завернули в кожу старика.

На веках у новорожденного была корка. Грей сказал матери:

- Принеси его ко мне попозже, я пущу ему в глаза лекарство.

Пилот "Каталины" торопился продолжить полет. Мы заспешили к берегу. Был
полный прилив, и катер оказался еще дальше от берега, чем утром.

Мой "конь" ждал меня. У него по-прежнему был мрачный вид. Я взобрался к
нему на спину, поглощенный своими мыслями, но, когда он вошел в воду, вдруг
вспомнил, как он сбросил меня на песок утром. Одно дело, если тебя
сбрасывают на песок, другое - если тебя швырнут на дно большого катера.

- Опусти меня в лодку потихоньку, братец, - сказал я ему.

Казалось, он не расслышал моих слов. Я попытался еще раз:

- Ноги у меня больные, совсем слабые. Ты меня осторожно спусти в лодку,
как больного.

Никакого результата! Абориген и бровью не повел.

- Видел, как малыши сидят на шее у матерей? - наконец взмолился я. - Я
- как эти малыши. Мать осторожно опускает малыша на землю.

Тщетные мольбы! Этот парень - болван. А может быть, он глухой? Или ни
слова не понимает по-английски? Я погрузился в меланхолию, ясно представив
себе, что меня ждет. Вот пилот и команда осторожно поднимают меня: "Дело
дрянь... сломан позвоночник... никакой надежды на выздоровление". Затем меня
ждет больница в Дарвине - озабоченные врачи и хорошенькие медицинские сестры
со слезами на глазах.

"Сестра, вы могли бы отправить эту телеграмму моей жене, пока я еще
жив?"

Я быстро сочинил несколько превосходных, трогательных телеграмм. Потом
я представил себе искаженное ужасом лицо жены и дочурку, которая спрашивает:
"Мамочка, а папа никогда не вернется домой?"

Тут меня охватило страстное желание уберечь свою спину. Наклонив
голову, я грозно закричал прямо в ухо своему "носильщику":

- Если ты меня сбросишь в лодку, я тебе шею сверну!

Но и это не произвело на него никакого впечатления.