- Специалист. Вот и оставался бы... Ладно. Садись. Бумагу писать будешь.
Пиши. Пишешь? Командиру второй роты, в/ч номер... написал? Майору Боброву
В. Б. Дальше пиши. Расписка. Нет, бля. Обязательство. Нет... Хер с ним,
пусть обязательство. Я, младший сержант Байкалов, заступая в караул,
обязуюсь младшего сержанта Царенко, находящегося под следствием и
содержащегося в камере номер пять гауптвахты... как тут сказать, бля... что
в город ты его не выпустишь?
- Товарищ майор, я ж не идиот.
- Я идиот! Я идиот, и мне надо задницу от твоих фокусов хоть чем-то
прикрыть. Скажешь ему: "Иди, Серега, домой позвони. Маме на свою тяжелую
жизнь пожалуйся." - А он и пойдет. А я... Пиши: ...охранять в полном
соответствии с требованиями Устава гарнизонной и караульной службы. Написал?
- Написал.
- Все без толку. Ладно. Подписывай и давай сюда. И вот что, тебя полковник
Луженков вызывает. На двенадцать ноль-ноль. Городским транспортом поедешь.
Вот увольнительная. Уходишь после развода, к трем часам чтоб был в части.
Все. Иди, чтоб я тебя не видел.
- Радоваться пока нечему, - двадцатью минутами позже объяснял Антону
ситуацию особист. - Надо быть предельно осторожным сегодня. Искусный мастер
не оставляет следов. Не помнишь, кто сказал? Никто не помнит. Я неплохо
знаю Луженкова, и если ты на допросе сболтнешь что-то лишнее, а ты можешь -
я уже понял, он снова на дыбы встанет. Мы же кусок изо рта у него
вытаскиваем, законную добычу. Он забудет обо всех договоренностях и так
может понести, что никто не удержит. На тебя, сержант, два генерала наших
сегодня работают. Чтоб знал. И учти, работают не за так. Я взял это дело на
себя и мне по нему отчитываться. Теперь слушай: мне срочно нужна информация
на солдата из твоей роты. Срочно, потому что через неделю-другую его тут не
будет, и им займутся другие. Наша задача разработать его за это время. Срок
небольшой, но достаточный. Будет результат, - считай, твое дело выиграно,
не будет... не маленький, сам понимаешь. Понял меня, - не спросил, а подвел
черту в разговоре Матвейчук. - Теперь запоминай: фамилия солдата -
Стрельцов...
По возвращении от прокурора Антон должен был зайти к особисту. Вместо этого
он отправился в баню и долго стоял под горячим душем, закрыв глаза. Он
ощущал себя огромным валуном где-нибудь в австралийской пустыне. Он
раскалился на солнце и бесконечно устал. Миллионы лет он был валуном,
утомленным своей массой. Он знал только солнце и песок, и редкие дожди,
приносившие наслаждение. Он, как никто, знал ничтожную цену жизни,
окружавшей его. Бессмысленной, бесполезной, такой непрочной и короткой.
Огромный безмолвный неподвижный камень, не имеющий формы и цвета.
Дежурным по части заступал малознакомый капитан из роты обслуживания. Его
не касались проблемы учебной роты, он лишь удивленно поднял брови, глядя на
список арестованных - сержант ваш, что ли, сидит?
- Наш, - подтвердил взводный, он же начальник караула.
- У-гум, - промычал новый дежурный, - и генерал еще сидит. Смотрите, чтоб
генерал не сбежал.
- Он лет двадцать, как бегать разучился, - ухмыльнулся взводный.
- Случаи разные бывают, - дежурный спешил закончить развод, вечерний мороз
доставал его сквозь теплое нижнее белье. - Зайду к вам ночью чаю попить.
Развод, как и положено, закончился торжественным маршем.
Приняв караулку и отправив двоих за ужином, Антон устроился в тепле комнаты
начальника караула. Напротив тускло светились окна гауптвахты.
- Вспоминаешь, как с той стороны смотрелось? - усмехнулся взводный.
- Что тут вспоминать? Не забыл еще.
В дверь постучал выводной.
- Товарищ сержант, вас арестованный требует.
"Началось", - с тоской подумал Антон.
Царенко было трудно узнать. Лицо его почернело и налилось злостью. За два
неполных дня он постарел лет на десять. Сеть мелких морщин собралась под
глазами.
- Отмазался? - ко всему у него пропал голос. - Отмазался, сука. А меня
кинул? - просипел Царенко, когда Антон вошел в камеру.
- Ты что, простыл? - Антон представить себе не мог, о чем и, главное, как
говорить с Сергеем.
- Как ты отмазался?! - для того другой темы не существовало. - Как?!!
- Никак. Ты же знаешь, у меня тут никого нет.
- Врешь, сука. Ты отмазался! Отмажь и меня!!!
- Что тебе сказал Луженков сегодня?
- Твои показания давал читать.
Разговора с прокурором Антон не помнил. Он не помнил ничего с того момента,
как вошел в кабинет Луженкова, и до того, как вышел из бани. Он просто
обнаружил себя идущим в роту из бани. Как он попал в часть, что происходило
в кабинете прокурора, что он говорил, что подписывал, как...? Антон ничего
не помнил. Следовало бы спросить у Сергея, но Антон не мог.
- Ладно, - Антон собрался уходить, - чего тебе на ужин забросить?
- Слушай сюда. - Царенко, казалось, успокоился. - Ты должен меня отмазать.
Это ты виноват, что мы влетели. Ты отмазался, отмажь и меня. Если меня
посадят...
Антон вышел в коридор гауптвахты и закрыл за собой дверь камеры. В соседней
по-стариковски тяжело кашлял генерал.
В прежние времена вечер и первая половина ночи были любимым его временем в
карауле. Взводный приносил с собой свежие "Московские новости" и "Огонек",
которые вдруг стало возможно читать без скуки, и погружался в них,
отзываясь разве что на звонки с постов, сообщавшие о приближении дежурного
по части или проверяющего. Сам же Антон либо тоже читал что-то, либо писал,
устроившись за пультом связи. Всегда был горячий кофе, сухой аромат
которого приятно контрастировал со спертым кисловатым воздухом караулки.
Иногда они играли в шахматы или раскручивали огоньковские кроссворды. В
разгадывании кроссвордов взводный был виртуозен.
- Восемнадцать стоя, - увлекаясь, почти кричал он, - "Река в Средней Азии".
Отложили. Пять лежа. "Популярный русский поэт XVIII-XIX веков. Державин.
Буква "В" - пятая в этой узбекской реке. Зеравшан.
Антон давился смехом, наблюдая его упражнения. Раз капитан чуть не сошел с
ума - в редакции спутали сетку кроссворда и задание. Из разных номеров
взяли. И то он заполнил половину.
На ужин Царенко отправили грузинских разносолов. Было у Антона заведено
набирать в караул побольше магазинной, а еще лучше домашней еды. Ночи
долгие, погрызть всегда чего-то хочется. Но в этот раз делал он все
механически, по привычке. Чувствовал себя паршиво, а на еду смотреть не мог
вовсе. Весь вечер просидел в оцепенении, упершись взглядом в ночное окно.
Иногда выходил на плац и в тишине морозной ночи ходил вдоль караулки, не
зная, куда себя деть. За забором понемногу гасли окна в очаковских домах.
- Иди спи, - в начале второго отправил его взводный, - проку с тебя
никакого. - Ходишь туда-сюда, жить спокойно не даешь. Ну, сидит он. Сам
виноват. Еще и тебя подставил. Пусть сидит. Чего ты дергаешься? Иди отсюда.