Чтение 20–й страницы книги ~Двадцатые годы~

лично для себя на весь день..."
Славушка ничего больше не видел и никого не слышал, он чувствовал, что
стоит на пороге самого большого события в своей жизни, прав Быстров, мы
создадим союз юных коммунистов и еще посмотрим, кто и какие будет чихать
стихи...
- Ознобишин... Товарищ Ознобишин! - донеслось откуда-то из-за тридевять
земель...
Теперь Быстров кричал на Славушку!
- Ты что, оглох?
Ослеп, оглох, размечтался...
- А нет, так слушай. Прочел? Делал когда-нибудь доклады? Так вот,
готовься. Прочти последние газеты, прочти "Коммунистический манифест", я
тебе дам. Все будете делать сами. Помни:

Никто не даст нам избавленья -
Ни бог, ни царь и ни герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.

11

Круглые часы за стеной, у Павла Федоровича, пробили одиннадцать, время
они отбивали хрипло, с придыханием, точно им тяжко отсчитывать канувшие в
вечность события.
Петя давно спит на сундуке, мерное его дыхание не нарушает сгущающейся
тишины. Вера Васильевна тоже лежит в постели, хотя долго не засыпает.
Славушка сидит на диване и не раздевается.
- Ты скоро ляжешь? - спрашивает Вера Васильевна.
- Лягу, - недружелюбно отвечает Славушка и сердито смотрит на меркнущую
коптилку.
В чайном блюдце зеленое конопляное масло, в масле плавает скрученный из
ваты фитилек, масло выгорело, фитилек потрескивает, коптит, разгорается,
пытается бороться с окружающим мраком, - тени мечутся по стенам, - и опять
угасает, темнота становится спокойной, властной, беспросветной.
При таком свете нельзя читать, этот конопляный свет нельзя даже назвать
светом, это только намек на то, что люди называют светом.
- Тебе свет не нужен? - строго спрашивает Славушка.
- Гаси, гаси, пожалуйста, - торопливо отвечает мама. - Давно пора.
Задремала Вера Васильевна, должно быть.
Славушка подошел тихонько к окну, рамы прикрыты неплотно, растворил,
сел на подоконник.
За окном все тонуло в полном мраке, везде черным-черно, и все же
Славушка видел все.
Перекинул ноги через подоконник, прикрыл за собой рамы, тонкие, чуть
поблескивающие стекла отгородили его от привычного домашнего мира, и вот он
сам точно поплыл в ночном море майской безлунной ночи. Все здесь, в этом
ночном палисаднике, знакомо, все известно наизусть, и все казалось
необычным, сказочным, удивительным. Вершины кленов тонули в глубине неба,
голубоватые звезды, точно капли росы, тускло поблескивали на широких
разлапистых листьях. Черная тень летучей мыши тревожно металась из стороны в
сторону, стараясь залететь под крышу смутно белеющего дома. Прожужжал в
темноте жук, точно чья-то невидимая рука тронула струну контрабаса. Где-то
вдалеке лаяла собака, но и ее протяжный лай казался звуком таинственной
майской ночи.
Все спит. Славушка один, и можно с полной свободой отдаваться неясным и
честолюбивым мечтам... Какой мальчик, начитавшись исторических романов, не
мечтает покорить мир?
Сегодня Степан Кузьмич, выйдя под вечер из исполкома, стоял на пороге,
ждал, когда приведут лошадь, увидел Славушку, подозвал.
- Готовишь доклад? - поинтересовался он и смерил его испытующим
взглядом. - Вот смотрю на тебя, смотрю, и думаю: кем же ты все-таки думаешь
быть?
И Славушка ответил честно и прямо:
- Наполеоном.
- Чего-чего? - Быстров даже шагнул на него. - Да ты знаешь, кто был
Наполеон? Поработитель народов!
- Добрым Наполеоном.
Что за путаница в голове у мальчишки!
- Человек, подчиняющий себе других людей, не может быть добрым...
Тем временем сторож исполкома Григорий подвел лошадь, Быстров привычно
вскочил в седло, но тут же натянул поводья и наклонился к мальчику.
- У тебя, брат, полная неразбериха в мозгах, - не без досады принялся
он втолковывать Славушке. - Читаешь много, да не то, что надо. Все романы на
уме!.. Знаешь, кем надо быть? Ну, не быть, а хоть чуток походить... - Он еще
туже натянул поводья, сдерживая пляшущую Маруську. - На Ленина, брат, вот на
кого нужно держать равнение! Как бы это тебе объяснить... Все эти герои,
всякие там императоры и завоеватели, даже самые выдающиеся, все они, по
сути, обманщики. Обманщики человечества. Не они служат народу, а заставляют
народы служить себе. А тот, кто добивается власти для самого себе, тот враг
людей. А у нас власть принадлежит рабочим, и доверят они ее лишь тому, кто
борется за справедливость...
Быстров понимал - с седла лекций не читают, не мог он, сидя верхом на
лошади, объяснить все, как надо, но и уехать не мог, не победив в Славушке
Наполеона.
- А Ленин не император, не президент, а вождь рабочего класса. Таких
еще не было в истории. Он не стремится всех себе подчинить, он народ
побуждает, он только направление нам кажет... Как бы это тебе объяснить?
Знаешь, что такое аккумулятор? Видел? Вот Ленин и есть как бы аккумулятор
нашей энергии...
Быстрову ужасно хотелось разъяснить Славушке свое понимание Ленина, и
не удавалось, не находилось нужных слов. Он вдруг рассердился на самого
себя, ослабил с досады поводья, Маруська разом рванула и понесла его прочь.
Но даже такие путаные разговоры не проходили для Славушки бесследно.
Он еще не понимал почему, но Ленин и справедливость - это было что-то
одно.
Славушка брел в ночи, вглядываясь в бездонное небо, высоко вверху
светились тысячи звезд, ноги его тонули в мокрой траве, он шел между
брызгающихся росою темных кустов, и обо всем на свете думалось как-то уже
иначе, чем накануне.
Где-то вдалеке звякают в поле бубенчики. Пасутся лошади.
"Длинь-длинь..." Лениво, не спеша. Впереди еще целая ночь. Поблизости, за
стеной соседского хлева, вздыхает и жамкает корова. Всю ночь будет жевать и
пережевывать свою жвачку. Лает собака...
Славушка спускается к реке. Темно, и непонятно, откуда высвечивается
таинственное голубое сияние. Вода в речке прыгает по камням, играет
камешками. Щелкают камешки друг о друга. Плещет вода. Бежит река...
Речку зовут Озерна, стоит на реке Успенское, в этом-то Успенском на
Озерне и стряхивает с себя юный коммунист Славушка Ознобишин прах мещанской
романтики.

12

Возле сторожки прыгали кролики, то копошились в траве, то ныряли под
крыльцо трое мальчиков-погодков, одинаково курносых и одинаково босых,
смотрели на них не отрываясь, серебристо-серые зверьки отсвечивали небесной
голубизной.
- Погрызут они... - глубокомысленно заметил один из мальчиков, но так и
не договорил...
- Интересно, что с ними делать?
- Исть, - объяснил другой.
- Не исть, а есть, - поправил третий.
- Ну, исть, - согласился первый. - Все одно.
- Их кошки здорово жруть, - пояснил второй.
- С голодухи и люди сожрут, не то что кошки, - сказал третий.
- А я чегой-то брезгаю, - возразил второй...
Кролики равнодушно посматривали на мальчиков блестящими красными
глазками, им невдомек, что их скоро сожрут.
Из волисполкома выбежал Славушка, в руке у него бумажка. Все утро
приходится бегать. Не успел Дмитрий Фомич разослать по деревням повестки,
как приблизилось тринадцатое число. Степан Кузьмич велел собираться в школе.
Конечно, не во второй ступени - туда Иван Фомич не пустит, обороняет свой
помещичий дом, как крепость, пойдет даже на ссору, - а в первой ступени. Но
и в первую ступень не пускают. Евгений Денисович согласился сперва, а потом
на попятный: "Вы там разнесете все". Приходится бегать между исполкомом и
школой, от Быстрова к Звереву, пока Быстров не написал: "Предлагаю не чинить
препятствий коммунистическому движению молодежи и выдать ключ". Перед таким
предписанием Евгений Денисович не устоит. Славушка пробежал мимо мальчиков,
махнул на бегу рукой и вдруг сообразил, задержался.
- Вы куда?
- На конхеренцию.
- Не конхеренция, а конференция.
- Ну, конхференцию.
- А чего здесь?
- На кролей смотрим...
Тут мировое коммунистическое движение, а они на кролей...
Славушка беспомощно оглянулся. Вдалеке у своей избы переминается Колька
Орехов. Славушка помахал рукой - давай, давай!
Колька не спеша подошел.