полковому делу, как вынимали из меня деньги канцелярские писаки, это ведь у
нас занедено такое, господин Ваня, как воротился назад, не буду вам этим
докучать. Но то, что я застал, воротившись, окончательно выбило меня из
седла. Полковник мой, Бог ему судья, видимо, поддавшись наговорам, глядел на
меня недобро. Недостача в деньгах, да пустячная, черт ее подери, в другое
время и мараться бы из-за нее не стоило, вызвала целую бурю. Замаячил суд
передо мной. Не удостоившись наград за свою безупречную службу, предстать в
молодые годы перед судом! Но я и это снес, господин Ваня...
дыхание, словно крался за дичью. И вдруг какие-то все незнакомые места
возникли перед ним, словно и не Петербург это вовсе. Какие-то унылые заборы
тянулись один за другим, и лес чернел или роща, и фонарей не было в помине,
и тишина стояла... "Что такое? - подумал он с содроганием душевным. - Куда
мы забрели?" А место действительно было глухое, пустынное, редкие дома
стояли с заколоченными окнами, так что ни одного огонька кругом. Лишь луна
выныривала иногда из облачных [156] лохмотьев и бросала слабый свой и
недолгий свет на замершую картину, но свет этот не вселял бодрости, а,
напротив, был так уныл, что хотелось с головой зарыться в сугроб.
Ивановичу, а может, он сам себя растравил, предаваясь воспоминаниям, во
всяком случае шаги его замедлились и он остановился. Стал и Авросимов.
меня, должно, убить хотите? - И засмеялся.
ума не приложу...
места.
прямехонько забредем...
герой торопился за ним, проклиная теплую шубу. Луна, как назло, не
появлялась. Когда они обогнули первое двухэтажное здание с заколоченными
окнами, из-за угла ударил стремительный ветер. Сколько времени они бежали,
[157] подсчитать было невозможно, наконец где-то впереди мелькнул огонек, за
ним - другой, послышался скрип полозьев. Аркадий Иванович, бежавший все
время чуть впереди, замедлил движение.
страха. Вот напасть! Ну идемте же... может, мы и не в Петербурге вовсе, а?
уморился.
могучий, да? Но вы-то! Вон вы какой медведь! Вы-то что же, а?
возможной погибели не давали покоя. И тут наш герой, размышляя об этом,
подумал вдруг о государе, которого, оказывается, на каждом шагу
подкарауливает насильственная смерть. И не от разбойников, не от волчьих
зубов, а от своих же, живущих рядом, соплеменников, которым, может быть,
руки пожимал, благодеяния оказывал, ордена на шею вешал! И ведь могут: и
[158] как Людовика с почетом на плаху, и как свинье - просто нож из-за угла
в спину, прости Господи... Отчего же он своих погубителей должен в крепости
содержать по всем законам, а не бить их собственноручно одного за другим
своим мечом или кинжалом в самое сердце? От кого же такая несправедливость?
капитана.
государем своим, охотятся на него, подкарауливают, отчего он, вобрав голову
в плечи, изогнувшись весь, должен жить в страхе?
рассуждать об этом, а лишь засмеялся и сказал бодро:
вознамерившись подвиг совершить, стоишь перед тьмой, а тут свист раздается?
И ты бежишь сломя голову! "Мы с вами..." И "мы" и "вы", не разбирая дороги,
лишь бы жизнь свою спасти, скорее к свету, к свету, к малым огонькам.
держится. А как же... [159]
похожие на глотку загулявшего ямщика, выросли перед ними.
наш интерес, - и потер руки.
Вместо него в глубине двора громоздился небольшой каретный сарай с сорванной
дверью.
человека, поняв наконец, что произошла ошибка, кинулись в соседний двор,
затем - в следующий, и везде их ждало разочарование. Словно тени метались
они от ворот к воротам, вдоль набережной, странно взмахивая руками, скользя
и увязая в сугробах, молча, с раскрасневшимися лицами, так что даже одинокий
будочник, загоревшийся любопытством, а может быть, просто хмельной, пытался
следовать за ними, но куда там!
необычайные, и [160] только наши герои не понимали этого, так как были
увлечены воспоминаниями и взаимной симпатией.
противоположный берег Мойки. - Хотя, помнится, здесь был флигель
проклятый...
вами повезет или еще когда. Не будем унывать...
прекрасного флигеля вспыхнули в нем с новой силой, и он, крикнув нечто
невразумительное, повлек за собой загрустившего было капитана в соседние
ворота, возле которых они и топтались, намереваясь отказаться от поисков.
предвкушая счастливую ночь, и отсюда, из этого вот сугроба, тянул он,
Авросимов, ее, касаясь губами горячей шейки и задыхаясь от мягкого женского
дурмана. Торопитесь, Аркадий Иванович, друг бесценный, торопитесь!
громких удалых голосов, они... Вот и дверь, вот и флигель заветный с темными
окнами, завешенными изнутри тяжелыми малиновыми шторами... [161]
по льду, подавая друг другу руки и хохоча, хотя и приглушенно, в меховые
воротники, словно стараясь не растерять тепло радостного возбуждения.
стояло молчание пещеры, но полет молодых людей был так стремителен, что они
и не могли заметить того, пока не скинули шубы прямо на пол, ибо принять их
было некому, пока не вбежали в залу, где в камине трещали поленья и от
молодого пламени распространялся колеблющийся свет.
наш герой никак не мог приспособиться к ее новому качеству, к ее
пустынности, и ходил возбужденно по ковру из конца в конец, от карточного
стола к тахте, от камина к распахнутой двери, бросив капитана на произвол
судьбы.
с поблескивающими глазами, так что Авросимов даже вздрогнул, пока не
догадался, что на мужике - отсвет каминного огня.
неге, источаемой камином и всей обстановкой знакомой залы, почувствовал себя
свободно и легко и упал на тахту, раскинув руки, словно в траву, и
всхлипывал от счастья и урчал, как молодой медведь.
Все перевилось: руки, ноги... ух, ух, ангел мой драгоценный!..
не придут, ха-ха.. Куда же мы тогда? Куда же мы, бедненькие?! Опять в лес?!
Ножки, ножки! Ух!.. Вы мне умастили, господин Ваня! Этого я вам не забуду!.
погружался в теплую медленную реку, и лениво шевелил ру[163] кой, отпихивая