ради жизни на земле. У многих летчиков и техников родные края были
оккупированы врагом, погибли родные и близкие. Боль и гнев пылали в их
душах. Вот и рвались поскорее в бой, чтобы сполна отплатить врагу за
причиненные им беды.
После беседы Александр Игнатенко забрал свой рапорт. Удалось его
убедить, что близится и наш час "Ч" - так называли на фронте момент начала
наступления наземных войск. Авиация обычно начинала боевую работу незадолго
до "Ч". Мы были уверены - в высших штабах уже определено это время. И не
ошиблись. Буквально на второй день после беседы с молодыми летчиками
аэродром пришел в движение. На Миус-фронте началось наступление. Наш полк,
группа за группой, наносил удары по переднему краю противника. Возвращаясь с
задания, летчики докладывали о продвижении наших войск, тут же получали
новые боевые задачи - и снова в бой. Радиостанция наведения сообщала
воздушную и наземную обстановку. В наушниках слышалось: ""Горбатые", бейте
по третьей траншее, в первой уже наши!" "Будьте внимательны! С запада идут
"мессы!" "Маленькие", "маленькие", прикройте "горбатых"!" Толя Баранский
дает красную ракету - сигнал всей группе: в воздухе истребители противника.
После вывода из первой атаки спешу прикрыть замыкающего Василия Свалова,
который уже набирает высоту. При пикировании на прямой в этом месте
образовался большой разрыв между самолетами, и "мессеры" могут этим
воспользоваться. Быстрее в круг, надежнее прикрыть друг друга! После
энергичного разворота стремительна сокращается инстанция. Но не успеваю
зайти в "хвост" Свалову, как навстречу устремляется истребитель. "Яки"
прикрывают нас с обратным "кругом". От напряжения и неожиданности невольно
вздрагиваю: заговорил пулемет Баранского.
- В чем дело, Толя?
- Пара "мессеров" атаковала Игнатенко на выводе из пикирования.
Далековато, не попал, но атаку сорвал.
- Молодец! Где Игнатенко?
- Идет за нами, дистанция - 800. "Мессеров" связали "яки".
- Будь внимателен: под шумок враг может свалиться на голову.
Мой Толя - уже опытный стрелок, и мы хорошо понимаем друг друга.
Впереди меня Ил-2 делает доворот перед пикированием. И сразу же выскользнули
у земли, как два пятнистых ужа, два "мессершмитта". Ясно - будут атаковать
снизу на выводе из пикирования. Передаю по радио: "Внизу, правее цели, два
"месса"! Атакую!". Делаю доворот вправо, пикирую. Но не хватает угла
пикирования, и противник уходит под меня. Даю заградительную очередь из двух
пушек. И в то же время испытываю томительное ожидание удара снизу. Ведь подо
мной враг, я чувствую его. Нужно быстрее прикрыться землей. Работаю рулями и
вывожу штурмовик из пикирования у самой земли. Затем, пристроившись в хвост
к замыкающему, смотрю вниз и по сторонам. "Мессеров" нигде нет. В наушниках
слышен голос Мартынова, пришедшего со своей группой на смену моей. Командую:
- Последний заход! "Маленькие", прикройте сбор!
Ведущий истребителей лаконично отвечает:
- Понял, вижу, прикрою!
- Толя, дай белую ракету. Где "мессеры"?
- Даю! Ушли.
- Смотри в оба!
- Смотрю!
Последний заход на цель, и самолеты собираются на "змейке". Ведомые,
как цыплята к наседке, спешат к ведущему, стараясь погасить скорость, чтобы
не проскочить. Проверяю, вся ли группа в сборе.
- Толя, проверь, все?
- Все, товарищ командир! - бодро отвечает стрелок.
На душе радостно. Поработали на славу, все целы и невредимы. Снижаю
группу до бреющего, и берем курс на восток. Сброшены бомбы, выпущены
снаряды, израсходовано больше половины горючего. Самолет легок и чутко
слушается рулей. Теперь идем на бреющем.
Красив и стремителен этот полет, когда штурмовики в хорошем строю
проносятся над самой землей, словно сбривая верхушки деревьев, обдавая тугой
волной травы, обрушивая грохот на головы врага. Особенно низко ходили мы над
территорией, занятой противником. Хорошо видно, как шарахаются и падают
фашисты, как несутся по полю или дороге неуправляемые кони. Танки - и те
начинают "юлить" и маневрировать, опасаясь удара. Но совсем не так прост,
напротив, даже опасен бреющий полет.
Запомнился случай над Волгой. Мы возвращались с задания на высоте
метров четыреста. А впереди нас незнакомый Ил-2 "брил" над самой водой.
"Лихо идет!" - подумал я с восхищением. Но вдруг словно вспыхнул белый
бурун, и самолет, как снаряд, скрылся под водой. Поразило, что волна и след
смыла. От такого зрелища мороз по коже прошел...
Труден бреющий полет: мал обзор, проносятся ориентиры, есть опасность
столкнуться с препятствиями. Надо строго следить за курсом и временем
полета, стараться выйти на знакомый ориентир. Не уверен - сделай выскок на
высоту, осмотрись, проверь, правильно ли идешь. Упустишь момент - трудно
будет восстанавливать ориентировку.
Первые дни боевых действий на Миус-фронте были похожи на стремительный
бреющий полет. Мелькали задания и цели, мы штурмовали вражеские танки,
траншеи, артиллерийские позиции, ожесточенно дрались с вражескими
самолетами. До сих пор в памяти названия районов штурмовых ударов:
Степановка, Амвросиевка, Кутейниково, Снежное, Саур-Могила. В эти горячие
дни мы потеряли командира третьей эскадрильи старшего лейтенанта Ходорова.
Погиб он при необычных обстоятельствах. О подобном случае мне не
пришлось ни слышать, ни читать. Поэтому расскажу подробнее. Группа Ходорова
подходила к линии фронта в тот момент, когда наши истребители активно
атаковали, фашистских бомбардировщиков Хейнкель-111. Гитлеровцы решили
поспешно освободиться от бомб, и они посыпались... на группу Ходорова,
оказавшуюся под одним из бомбардировщиков. Бомба угодила в самолет командира
эскадрильи. Воздушного стрелка взрывом выбросило из кабины, и он спасся на
парашюте. А старший лейтенант Ходоров погиб вместе с самолетом.
Вскоре командиром третьей эскадрильи был назначен Иван Иванович Розов.
Он прибыл к нам из соседнего полка и счастливо командовал эскадрильей до
конца войны. Счастливо в том смысле, что, выполнив более ста вылетов, ни
разу не был даже подбит. Прорвав оборону гитлеровцев на высоком западном
берегу реки Миус, наши войска вступили в Донбасс и начали освобождение
Украины. Мы отметили это на своих полетных картах: вчера штурмовали передний
край врага на русской земле, сегодня - на украинской. Мне еще не приходилось
бывать на Украине. Но знал и любил этот край с детских лет по книгам Гоголя
и Шевченко. Так и представлялись мне утопавшие в вишневых садах белые
"мазанки" под соломенными крышами. Народ трудолюбивый, чуть медлительный.
Девчата и хлопцы в вышитых рубашках. Что касается украинских песен, то их
часто пели и очень любили в нашем валдайском крае. Во время учебы в
Ленинграде я побывал на гастролях одного из украинских театров, слушал оперу
"Запорожец за Дунаем". Понравилась певучая украинская речь, мелодичная,
нежная музыка. Теперь понимаю, как мало знал я тогда об Украине. И вот она
под плоскостями моего "ила" раскинула донецкие степи. Здравствуй, родная
сестра моей России! Настал час освобождения твоей земли от ига фашистских
поработителей!
Между тем фронтовая жизнь была наполнена событиями. Среди них были
радостные и печальные, серьезные и смешные, такие, о которых будешь
вспоминать через десятки лет, и такие, которые забывались на второй же день.
После одного из вылетов ко мне подошел младший лейтенант Смирнов и баском
доложил:
- Товарищ командир, мотор у меня барахлит. Правда, не все время, а на
одном режиме. Трясет, вот-вот развалится... - сказал и спохватился: ведь
самолет-то от полетов отстранят: И потому поспешно добавил: - Но летать
можно, я уже привык...
Я хорошо знал Витю Смирнова - скромного неторопливого летчика. Без
нужды он жаловаться не станет. Вспоминая случай с самолетом Панкратова.
Может, та же причина?
- Механик знает об этом? А старший техник Савичев?
Смирнов мнется, ему неудобно подводить ваших славных наземных
тружеников. Запинаясь, отвечает:
- Они говорят, все в норме.
Что ж, может быть и так: на земле нормально, а в воздухе нет. Тем более
на одном режиме. Его ведь на земле не всегда создашь. Вызываю Савичева:
- Гурий Кононович, что с мотором у Смирнова?
- Т-товарищ командир, мотор - зверь, палец от кнопки запуска на
полметра, а он - "чик" и заработал!
Гурий Кононович в своем репертуаре. Он может заставить крутиться вместо
винта даже палку. Но здесь не до шуток, в другое время можно было бы
отстранить самолет от полетов и дать команду найти причину. Сейчас же идет
наступление, у нас каждый "ил" на счету.
- Гурий Кононович, летчик зря винить мотор не станет.
Савичев некоторое время молчит, размышляет. Потом уверенно повторяет:
- М-мотор исправен... И тут у меня созрело решение:
- Подготовьте парашюты. Самолет облетаем вдвоем.
Удивленно посмотрев на меня, Гурий Кононович лихо, по-савичевски,
козырнул и пошел на стоянку. Через несколько минут я был у самолета. Савичев
вынырнул из ниши шасси и доложил о готовности к вылету. Когда надевали
парашюты, старший техник вдруг попросил:
- Т-товарищ командир, вы только не п-пикируйте.
- Хорошо, - в душе улыбнулся я.
"Значит, волнуешься, Гурий Кононович? Люблю и уважаю тебя, а все-таки
нарушу слово, чтобы в следующий раз был осмотрительнее". Откровенно говоря,
я думал, что Савичев захочет еще раз проверить мотор на земле. Однако
стартех стоял на своем.
На взлете и в полете мотор работал хорошо. Правда, почему-то не
убирались шасси, но мотор здесь ни при чем. Но вот я захожу над аэродромом
по линии стартовых знаков и устанавливаю режим, о котором говорил Смирнов. В
одну секунду мотор задрожал так, что, глядишь, вот-вот развалится! Сквозь
Нортон Андрэ
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Суворов Виктор
Лукьяненко Сергей
Андреев Николай