Чтение 20–й страницы книги ~Солдат и мальчик~

- А сколько ждать? Он ведь может вообще не прийти?

Солдат посмотрел на Ваську.

- Ты вот что, Василий... Иди-ка домой. В детдоме могут забеспокоиться,
что ты надолго пропал. А я сам здесь покараулю.

Васька усиленно замотал головой:

- Не-е, обо мне никто не будет беспокоиться. Я сам о себе всегда
беспокоюсь. Потом, меня отпустили.

- У тебя родные какие есть? - спросил солдат, присаживаясь на обочину
дороги. Васька продолжал стоять.

- У меня никогда никого не было. Я из детприемника сюда поступил.

Солдат не знал, что такое детприемник, но догадался: туда относят
маленьких детишек. А вот кто относит и почему относит? Их бы расстреливать,
этих сучек, которые отказываются от своих детей. Живет Васька и не понимает,
что можно жить иначе, что существует родительская ласка, забота, материнское
тепло. А где-то тут рядом мать живет, не знает, а может, и знать не хочет,
что в этой беспризорной толпе ее оборванный сын бегает... Маленький
звереныш, но и человек.

Солдат отчего-то закашлялся, отвернулся. А Васька увидел, как из
калитки, где они только что были, вышла девочка в красненьком пальто, в
беретике, сзади две косички и большие банты. Васька сорвался с места, на
ходу крикнул:

- Оксана! Оксана!

Девочка оглянулась, посмотрела внимательно на Ваську, очень удивилась,
- Здравствуй, Вася. Что ты здесь стоишь?

- У меня дела, - сказал Васька, подходя к девочке.

- А почему тебя не было на уроке? Смотри, тебя могут исключить.

Васька оглянулся, не слышал ли солдат всего сказанного. К счастью, не
слышал. Васька законно считал, что не следует солдату знать о всяких
временных Васькиных неудачах, в том числе со школой. Понизив голос, Васька
спросил:

- Ты что, Оксан, здесь живешь?

- Меня зовут не Оксана, - поправила девочка. - Меня зовут Ксана. Ну,
Ксения, понимаешь?

- Какая разница, - возразил Васька. - Меня вот хоть чугуном назови,
только в печку не ставь.

Девочка засмеялась, и Васька засмеялся. Они стояли посреди улицы и
смотрели друг на друга. Васька приметил эту девочку, когда она пришла в
класс. Но сам бы он к ней не подошел. Во-первых, она одевалась как барышня,
а детдомовские - кто во что горазд... Во-вторых, они вообще не дружили с
домашними. У тех всех своя жизнь, родня, хозяйство, дом... Их кто-то
встречает, кто-то провожает, кладет в газетку хлеб, картошку, а то и
конфету... Все у них не как у людей, и Васька этой жизни не понимал, не
хотел понимать.

Вот даже отношение к еде. Васька навсегда запомнил, как одна девочка,
не Оксана, держала в руке хлеб, намазанный повидлом, и вдруг взяла да
бросила в окно. Васька чуть сам не упал вслед за хлебом. Он бы тут же
сбегал, нашел его, но был урок. И это был мучительный для Васьки урок,
потому что он не слушал, а думал о хлебе, намазанном повидлом...

Васька нахохлился, совсем по-другому, и хмуро спросил:

- Эта, которая пасть на всю улицу раззявила... Твоя мать?

Девочка перестала улыбаться. Тоже холодно спросила:

- Кто раззявил? Я ничего не слышала.

- Ну, с вашего дома! Акула которая!

- А-а, - произнесла Ксана. - Тетя Акулина, наша хозяйка.

- Какая хозяйка?

- Мы у нее снимаем площадь, - объяснила Ксана.- - Мы ведь беженцы, из
Белоруссии, а там сейчас немцы.

- Вот как, - сказал Васька и посочувствовал Ксане, У него и тон и
обращение сразу переменились. - Я думал, что ты как другие... А ты что, с
матерью приехала?

Ксана кивнула, простив Ваське всякие грубости, предложила:

- Ты приходи, если захочешь. У меня мама портниха, она тебе одежду
зашьет.

- Зачем мне зашивать? - нахмурясь спросил Васька. - Я и сам шить умею.
Ты лучше скажи; где сейчас Сенька?

Ксана посмотрела прямо в Васькино лицо, строго спросила:

- Ты с ним водишься?

- Да нет, не вожусь. Он мне, понимаешь, нужен... Для одного дела. Но
это секрет.

Ксана сделала к Ваське шаг и оказалась так близко, что он услышал
странный тонкий запах, исходивший от нее, увидел крупные веснушки на
переносице, открытые серые глаза.

- Знаешь, он ведь жулик, у него, говорят, шайка. А Акулина ихняя
спекулирует на рынке. Мы их боимся. Мы бы давно от них перешли, но мы
задолжали им денег за квартиру. А теперь мы боимся... Мама говорит: "Вдруг
прирежут".

- Ты не бойся, - тоже негромко сказал Васька. - Если что, я их быстро к
ногтю!

- Ты?

- А что? Я ведь не один!

Васька оглянулся на солдата и сейчас только заметил, что он делает ему
призывные знаки. Васька заторопился. Быстро спросил:

- Значит, Акула - спекулянтка?

- Она продает всякое белье, которое ей приносят. А Сенька вместе с ней
весь день торчит на барахолке. Я видела, как он уходил с каким-то
свертком...

- Ладно. Спасибо, - сказал Васька. - Встретимся в школе.

- Ты лучше с ним не связывайся, он убить может, - предупредила Ксана,
глядя на Ваську. Произнесла так, - будто она давно знала Ваську, а теперь
переживала за его жизнь.

Ваське стало приятно, что за него могут так переживать. Впервые в жизни
делал Васька настоящее дело, и впервые за него переживали.

С какой-то лихостью, которая не могла не поразить Ксану, он произнес:

- Знаешь, как говорят... Двум смертям не бывать, а одной не миновать!
До встречи!

Повернувшись и чувствуя ее очарованный взгляд, Васька героем шел по
улице, к ожидавшему его солдату.

- 15 -

Время клонилось к обеду. Солнце ласкало землю, над огородами стояло
волнистое марево.

Солдат задумчиво задрал голову, поскреб в светлых волосах. Произнес с
сомнением:

- Опасно на рынок-то. Патруль там...

- Мы спрячемся, - сказал Васька. - Там в толпе как в лесу.

- Так-то оно так, да не совсем.

- Тогда я один пойду! - воскликнул Васька.

- Один? - спросил солдат и посмотрел на Ваську. Он подумал: "Нет,
Василий, один ты пропадешь. Если раньше не пропадал, так и дела такого у
тебя не было, чтобы бороться с целой шайкой. Нам теперь, Василий, надо быть
вместе. Вместе мы много сильней. Вот и я бы без тебя сгинул бы, наверное. Я
без тебя ноль. А ты хоть и единица, но в одиночку тоже невесть какая. Вот и
выходит, что только мы вдвоем и можем жить".

Так солдат размышлял. Вслух он произнес:

- Пойдем, пожалуй.

Они миновали окраинные улицы, мимо текстильной фабрики, мимо
керосиновой лавки выскочили прямо к рынку. Трудно было сказать, где кончался
и где начинался этот рынок. Толпа заполняла бывшее узкое пространство
люберецкого рынка, а также площадь перед станцией и прилегающие улицы,
вплоть до бани.

Солдат смотрел вокруг с любопытством, но и с некоторой растерянностью,
в то время как Васька был тут как рыба в воде. Он довел солдата до тихого,
насколько это было возможно в толпе, закутка, между стеной дома и пивной,
сказал:

- Стой здесь, дальше я сам пойду. Один я быстрей найду Купца.

Васька ввинтился в толпу как вьюнок все равно. Быстро, ловко скользил
между группами и одиночками, у иных под руками ухитрялся пролазить и
одновременно успевал что-то углядеть, пощупать, даже понюхать. Но двигался
он вперед.

Какое богатство был военный рынок. Вся человеческая бедность,
вынесенная напоказ, создавала странную иллюзию обилия. Все тут возможно
встретить: зажигалки, одеколон, бритвы, плоскогубцы, книги, гвозди,
пуговицы, штаны, абажур, глиняную копилку-кошку с узкой щелью на загривке.

Кто-то кому-то пояснял, что означает номер вверху консервной банки (не
рыбная, какая же она рыбная, мясная эта банка, чудак!), кто-то жег спичкой
нитку на шерстяном отрезе и совал в нос покупателю, доказывая, что шерсть
есть шерсть, а не что-нибудь иное. "Слышь, завоняло? То-то же!" И Васька
сунул нос, вынырнув из-под руки, и точно, воняло, как паленым от собаки.

- Отрез из собачьей шерсти! - сказал он мимоходом, но его тотчас
шуганули.

Старикашка кричал громко: "Мастика для бритвы! Мастика для бритвы!
Мастика для бритвы! Женщины любят бритых да молодых!" Васька посмотрел на
старика и крикнул на ходу:

- Сам-то чего небритый? Старик тут же среагировал:

- Сам бы брился, да других надо уважать! Покупайте, молодой человек!

- Не отросло еще, - сказал Васька. Старик подмигнул, восклицая:

- Вострая бритва везде сгодится!

Но Васька уже его не слышал, он уставился на чьи-то руки, державшие