к собственному настроению. В его движениях, в словах появилась сдержанность.
Он уже не торопился согласиться с кем-то, поддакнуть, засмеяться, когда не
видел для этого причины. Стал меньше снимать, все казалось слишком уж
незначительным по сравнению с тем, что его ожидало. Какое-то время ему
казалось, что эти перемены никого не касаются и никому не заметны. Но вот
впрямую о них сказала жена, накануне Зинаида Аркадьевна спросила, не
случилось ли чего, а несколько дней назад Света как-то мимоходом обронила:
"Какой-то ты не такой!" Анфертьев забеспокоился, хотел было вернуться к
прежнему поведению, дурашливому и беззаботному, но не смог. А притворяться
не пожелал. В бухгалтерии его перемены не вызывали беспокойства, разве что
возрос интерес к отношениям со Светой - именно в этом все увидели причину.
скрежетом закрылась за ним. В слабом сумеречном свете можно было различить
какие-то механизмы, иногда они приходили в движение, грохотали, и в этом
чувствовался какой-то зловещий смысл. Анфертьев все шел дальше, проползая
под стержнями, карабкаясь по зубчатым колесам, которые Вдруг начинали
вращаться, грозя каждую секунду перемолоть его. Его преследовало ощущение,
что кто-то с Улыбкой наблюдает за ним. Но, сколько он ни всматривался в
темноту, ничего, кроме колес, стержней и рычагов, не видел. Наконец он
добрался до места, где должно было быть нечто ценное, ради чего он и вошел в
это подземелье. Здесь было не так сумрачно, но свет казался каким-то серым,
как бывает на рассвете, когда небо затянуто тучами. Заветное место, где
Анфертьев надеялся что-то найти или хотя бы увидеть, оказалось пустым. Он
переворачивал разваливающиеся ящики вытряхивал дырявые мешки, копался в
размокших комодах, старых чемоданах без крышек, пытаясь понять что же он
ищет. Анфертьев знал, что стоит ему только найти ЭТО, и он сразу догадается
- вот именно то что ему нужно. Без удивления, словно так и должно быть, он
увидел Свету с маленьким ребенком на руках и почему-то твердо знал, что этот
ребенок - он сам, Анфертьев, только очень давно. Ребенок тихо плакал и
отворачивался, а Анфертьеву смертельно хотелось заглянуть ему в глаза,
увидеть, каким он был когда-то. Света старалась спрятать от Анфертьева лицо
ребенка, закрыть его плечом, ладонью, какой-то тряпкой. Наконец на какой-то
миг из-под ладони Светы он увидел глаза - два ярких синих луча брызнули
сквозь ее пальцы.
проснувшись, он понял - плохой сон. И громыхающие над головой зубчатые
колеса, рухлядь прошлого, рычаги, уходящие в низкое небо, - все это потеряло
значение, и он пошел обратно, зная, что и стержни отклонятся в сторону при
его приближении, и зубчатки пропустят, и ничто уже в глубинах Сейфа, в этом
затхлом нищенском подземелье, его не остановит. Когда он оглянулся, понимая,
что делать этого нельзя, то не увидел ни Светы, ни ребенка. И вообще позади
него была совсем не та местность, через которую он только что шел. Теперь за
спиной простиралась каменистая пустыня, по которой изредка от впадины к
впадине пробегали красноватые существа.
казалось, будто бегут на четвереньках. Анфертьев ничуть этому не удивился,
вроде все так и должно быть. Он долго сбивал ноги о камни, стряхивал с себя
пыль, снимал паутину лица без конца сплевывал. Это было неприятно.
сна.
нашел ясного смысла. Пришел к выводу, что истолковать сон можно одним словом
- предостережение. Малыш с синим пронзительным взглядом остался там в
пещере, а он выбрался из подземелья, но какой-то пропыленный, отсыревший...
несколько человек убегали от инфаркта, но убегали так тяжело и лениво, что
самый захудалый инфаркт без труда догнал бы их на первом круге, если бы
пожелал, конечно. Но, видно, в такую рань никто за ними не гнался, и они не
торопясь отбывали утреннюю свою повинность. Их бег казался обреченным,
словно они знали заранее, что ни от чего им не убежать.
старомодной шляпе с обвисшими полями. Человек прогуливал собаку, большую,
черную и тоже какую-то обвисшую. Казалось, оба не выспались, шли понуро,
неохотно.
за хозяином.
собачья жизнь, то не у тебя".
спичку к погасшей сигарете.
вываренные кости, холодные макароны, ошметья с вонючей колбасы за твою
свободу".
Не успеваю поворачиваться не знаешь, откуда несется крик "К ноге!", не
знаешь на кого лаять, кому руки лизать, перед кем хвостом пыль мести..."
хотела бы на машине кататься?"
горячей пыли, по свежему снегу..."
матери. Сам говоришь, что не знаешь, на кого лаять, а кому руки лизать...
руки лизать всем подряд?"
широких полей шляпы. - Ради вываренных костей и вчерашних макарон?"
проселочных дорог? А зачем тебе это? Какая разница, по какой дороге катятся
колеса твоей машины? Ты сыт, тебе тепло, чего еще?"
тому, тороплюсь не туда, добиваюсь не того, встречаюсь не с теми... Иногда
меня охватывает страшное подозрение, что я вообще живу не своей жизнью".
коридоры, показали кабинет, квартиру, затолкали в толпу чужих, незнакомых
людей и сказали: вот с ними будешь жить и здесь будут все твои радости и
огорчения, все восторги, победы, поражения. А истинно близкие, родные мне
люди ждут меня где-то в другом месте, ждет любимая женщина, работа... Но
нет, я там никогда не появлюсь. Я уже в этой шкуре".
шкуре. Твоя шкура та, которая на тебе".
голову так, чтобы со шляпы падали капли дождя, двинулся дальше.
скрылись за углом большого темного дома. Анфертьев стоял у окна, продолжая
их разговор, находя все новые доводы человеку и собаке, пока не запутался
совсем.
игру кремлевских курантов, пытаясь найти в их перезвоне ответы на вопросы,
которых у него становилось все больше и от которых ему жилось с каждым днем
все...
дышать человек или запыхавшийся, или крайне возмущенный чем-то. И тут же
Автор увидел, как к странице из-за его плеча протянулась несколько увядшая
рука, украшенная громадным перстнем и алыми ногтями. Автор узнал ее - это
была рука литературной оценщицы. Одновременно раздался ее голос. Дама с
вежливой издевкой спросила, какое отношение к Анфертьеву имеет эта собачья
беседа на пустыре ранним утром. Острый длинный ноготь, укрепленный на конце
указательного пальца, пронзил страницу, а хрипловатый голос спросил, а не
лучше ли Автору вместо того, чтобы переводить время и бумагу на описание
паршивой собаки, по которой Давно плачет живодерня, не лучше ли ему
направить свои усилия на разоблачение духовной убогости Анфертьева, на то,
чтобы заклеймить его и предостеречь подрастающее поколение? В жизни
Анфертьева, в его прошлом наверняка найдутся случаи, которые докажут, что не
сегодня и не вчера стал он на преступный путь, что этот шаг был подготовлен
всей предыдущей жизнью...
прослушал утренний перезвон государственных часов, гимн своей Родины, он
прошел в своей жизни путь, который прошли и его сверстники, - пионерские
лагеря, строительные отряды, субботники и воскресники, первомайские
демонстрации, митинги и собрания, посвященные борьбе народов за свободу в
различных уголках земного шара, он возводил коровники и крольчатники,
выполняя Продовольственную программу...
что само сочетание имени Анфертьева с этими святыми понятиями звучит
кощунственно.
принципиальностью. Автору должно быть стыдно затевать недостойную кампанию