вернулся с работы (он занимался извозом), и рассказали ему все от начала до
конца.
за потраву три рубля, последние, не на что было хлеба купить девчонке, и она
у меня сидела на одной холодной картошке. А теперь всю деревню в такую беду
ввел!
чтобы она за ним послала, и подпишем договор. Хоть бы три морга - все лучше,
чем ничего, да еще немец в придачу.
если прибавится три, так будет целых восемь: вот уж тогда человек может на
панское не зариться.
тянули, покуда дело не сорвалось. Теперь все головы потеряли, мечутся в
страхе. Ну, что хорошего? - сказал Олеяж.
чем останется. Вы говорите, Шимон, что мы тянули. А он не тянул? Бывало
разве когда-нибудь, чтобы он поговорил с мужиком по-людски? Чтобы
растолковал, как и что, расспросил? Нет! Только и знает, что насмешничать да
пыжиться, а теперь ни с того ни с сего поскакал в город и готовит там
несчастье на наши головы. Проклятый!
проводив их, стоял в сенях, по своей привычке засунув руку за пазуху, и
смотрел то на сад, то на длинный ряд надворных строений, тянувшийся справа
от панского дома.
худо, коли нет у тебя ни стыда, ни совести!"
поговорить с нею. Мать с трудом встала с кресла и вышла на крыльцо.
к делу:
неприятности, не продавайте немцу вашего и нашего имущества. Ведь мы уже
почти сговорились и за четыре морга на хозяйство подпишем бумагу насчет
леса.
Были здесь нынче какие-то три шароварника, объезжали поля.
по-своему лопотали...
какие-то гляделки смотрели, нас даже мороз по коже подирал...
два-три дня вернется муж, тогда с ним поговорите. Жаль, что вы так долго
тянули и не подписывали...
не говорил, словом за все время не обмолвился... А мы ради мира и согласия
готовы и по три с половиной морга взять.
своего колтуна, укрывался за колонной.
- спросил Олеяж.
уже согласны подписать...
и даром. А со своим швабским хозяйством пусть не лезут сюда, на нашу землю!
пути они снова завернули к Гайде, и теперь Ян высказался первый:
не сказал, что продает имение. А ведь оно ей от отца досталось. Старики-то
помнят, что землею здесь владели всегда не его, а ее отец и дед.
заикнулся и потихоньку с швабами сговаривается - значит, хорошего не жди!
Они его вокруг пальца обведут, и ему уже не отвертеться от продажи, хоть бы
он и хотел.
продавать, так и продаст, - разве что немцы сами купить не захотят. Знаю я
его! Он меня двенадцать лет на работу не брал, хотя ему не раз до зарезу
нужно было!
Только когда они уже дошли до деревни, он побрел к панским службам.
серыми. Гайда осмотрелся и, убедившись, что никто его не видит, швырнул в
кусты полено.
него над головой и спустилась на крыши амбара, конюшни и хлева.
тоже целой стаей взлетели на крыши дворовых строений.
панского дома.
крыши, он, скаля зубы, твердил про себя: "Не продашь, нет!" А вернувшись
домой, отыскал в чулане большой кусок трута и положил его на теплую еще печь
для просушки.
Эконом, человек холостой, ночью собрал свои пожитки и удрал, даже не
простясь ни с кем. Лакей, давно уже заявивший, что уходит, теперь не вылезал
из шинка и пропивал свои вещи. Батраки по целым дням бездельничали, жалуясь
на то, что хозяин вот уже три месяца им не платит. Если бы те, кто подобрее,
сжалившись над бессловесной скотиной, не подбрасывали ей горсть-другую сечки
и не выгоняли к колодцу на водопой, животные все околели бы от голода и
жажды.
пани, подавала обед или самовар, приносила воду для мытья - и только ее и
видели! Ни Анелька, ни ее мать не смели требовать большего, зная, что
прислуге давно не плачено и кормят ее плохо.
их комнате.
книгу, а молчаливый и вялый Юзек забавлялся всем, что попадалось ему под
руку. Анелька же, помня наказ гувернантки "учись!", соблюдала прежнее
расписание и сама себе задавала уроки. Отметив в учебнике "отсюда и досюда",
она учила все наизусть и отвечала урок перед пустым стулом гувернантки. Так
она изучала историю, географию, грамматику. Но без замечаний учительницы,
похвал и отметок в дневнике учиться стало совсем не интересно.
Девочка бежала туда, крича уже издали:
совестно уехать в такое время! Прислуга избаловалась, в доме голод, и если
бы кухарка из жалости не готовила нам обед, мы все умерли бы...
Но через какие-нибудь четверть часа снова раздавался звонок, девочка бежала
к матери, и повторялась та же сцена с небольшими вариантами.
тесно на карнизе, и те, кто посмелее, влетали в комнату. Забияки клевали
соседей, сильный сталкивал слабого. А какой поднимался писк и чириканье! Как
торопливо они клевали корм, как вертели головками, прыгали, трепыхали
крылышками... Трудно было даже уследить за их движениями, такими быстрыми и
легкими.
лапкой. Песик сначала вытягивался в струнку, но постепенно, поднимая зад,
съезжал на пол. Сколько ни уговаривала его Анелька, он не хотел вставать.
Где там! Он ложился на спину, задирая кверху все четыре лапы, и лежал
бревном. Анельку это частенько сердило, но стоило ей посмотреть на его