Чтение 20–й страницы книги ~Возлюби ближнего своего~

- Каких адресов?

Биндер откинулся на спинку стула и удивленно посмотрел на Керна.

- О, боже ты мок, - промолвил он. - Это же самое важное. Конечно, адреса людей, к которым вы можете обратиться. Вы же не будете бегать наугад от дома к дому. Так вас схватят дня через три.

Он предложил Керну сигарету.

- Я дам вам несколько надежных адресов, - продолжал он. - Трех видов: чисто еврейские, смешанные и христианские. Вы получите их бесплатно. Сам я за первые адреса был вынужден заплатить двадцать франков. Конечно, часто люди будут относиться к вам со страшным равнодушием, но во всяком случае они не доставят вам неприятностей.

Он посмотрел на костюм Керна.

- Ваша одежда в порядке. В Швейцарии надо обращать на это внимание, из-за шпиков. Хорошо должно выглядеть хотя бы пальто. Иногда оно скрывает изношенный костюм, который может вызвать подозрение. Но с другой стороны, есть много людей, которые отказывают человеку в помощи только потому, что на нем - костюм, который он бережет и содержит в порядке. У вас есть какая-нибудь хорошая история, которую вы бы могли рассказать?

Он поднял глаза и заметил взгляд Керна.

- Мой дорогой, - сказал он, - я знаю, что вы сейчас думаете. Когда-то и я так думал. Но поверьте мне: влачить нищенское существование - тоже искусство. А благотворительность подобна яловой корове. Я знаю людей, у которых в запасе есть три истории, - сентиментальная, страшная и деловая. В зависимости от того, что хочет услышать человек, который поддерживает вас несколькими франками. Вы, конечно, лжете. Но только в силу необходимости. Основная нить всегда одна и та же - нужда, бегство и голод.

- Да, - ответил Керн. - Я об этом совершенно не подумал. Я просто удивлен, что вы так хорошо и подробно знаете все это.

- Сконцентрирован опыт трехлетней, очень напряженной борьбы за жизнь. Я, конечно, большой пройдоха. Таких мало. Мой брат не был таким. Он застрелился год назад.

Лицо Биндера на мгновение омрачилось. Потом снова стало спокойным. Он встал.

- Если вы не знаете, куда идти, можете переспать ночь у меня. На неделю я случайно достал надежную каморку. Комнату цюрихского знакомого, который сейчас в отпуске. Я здесь буду в одиннадцать. В двенадцать - полицейский час. Будьте осторожны после двенадцати. В это время улицы кишат шпиками.

- В Швейцарии, кажется, чертовски трудно, - сказал Керн. - Слава богу, что я встретил вас. Иначе меня бы наверняка схватили в первый же день. Я от души благодарю вас. Вы очень мне помогли.

Биндер махнул рукой.

- Люди, которые сброшены на дно, разумеется, должны помогать друг другу. Товарищество нелегальных - почти как у преступников. Значит, если я вам понадоблюсь, я буду здесь в одиннадцать.

Он заплатил за кофе, подал Керну руку и уверенной походкой вышел из кафе.

Керн пробыл в кафе "Грейф" пока не стемнело. Он попросил дать ему план города и наметил себе маршрут к дому Рут. Потом он вышел и быстро зашагал по улице. На душе у него было тревожно. Прошло приблизительно полчаса, прежде чем он нашел дом. Он находился в отдаленной тихой части города и мерцал в лунном свете - большой и белый. Керн остановился перед дверью. Он Взглянул на массивную медную ручку, и его тревога внезапно пропала. Даже не верилось, что достаточно лишь подняться по лестнице, чтобы увидеть Рут. После месяцев разлуки это казалось слишком просто. А он не привык к простым вещам. Керн поднял голову и посмотрел на окна. Может быть, ее уже нет в Цюрихе?

Он прошел мимо дома. В нескольких кварталах от него находилась табачная лавка. Он вошел. Из-за прилавка с Недовольным видом появилась женщина.

- Пачку "Паризиенса", - попросил Керн.

Женщина подала ему сигареты. Затем сунула руку в ящик под прилавком, достала спички и положила их на сигареты, сразу две коробки, они склеились. Женщина заметила это, оторвала их друг от друга и бросила одну обратно в ящик.

- Пятьдесят раппен, - сказала она.

Керн заплатил.

- Можно позвонить по телефону? - спросил он.

Женщина кивнула.

- Там налево, в углу.

В телефонной книге Керн начал искать номер семьи Нойман... В этом городе, казалось, были сотни Нойманов.

Наконец он нашел, что ему было нужно. Он снял трубку и назвал номер. Женщина осталась за прилавком и наблюдала за ним. Керн досадливо повернулся к ней спиной, Прошло порядочно времени, пока на том конце провода сняли трубку.

- Могу я говорить с фрейлейн Голланд? - сказал он в черную воронку.

- Кто ее спрашивает?

- Людвиг Керн.

Голос в трубке минуту не отвечал.

- Людвиг... - раздался затем прерывистый голос. - Это ты, Людвиг?

- Да... - Внезапно Керн почувствовал, как у него застучало сердце - сильно, словно молоток. - Да. Это ты, Рут? Я не узнал твоего голоса. Мы с тобой еще никогда не говорили по телефону.

- Ты где? Откуда ты звонишь?

- Я здесь. В Цюрихе. В табачной лавке.

- Здесь?

- Да. На той же улице, что и ты.

- Почему же ты не заходишь? Что-нибудь случилось?

- Нет, ничего. Я только сегодня приехал. Я думал, что тебя уже здесь нет. Где мы можем встретиться?

- У меня. Приходи ко мне. Быстро! Ты знаешь дом? Я живу на втором этаже.

- Да, знаю. А к тебе можно? Я имею в виду людей, у которых ты живешь?

- Здесь никого нет. Я одна. Все уехали до конца недели. Приходи.

- Иду.

Керн повесил трубку и отсутствующим взглядом посмотрел по сторонам. Лавка уже не казалось такой, как прежде. Он вернулся к прилавку.

- Сколько я должен за телефонный разговор?

- Десять раппен.

- Только десять раппен?

- Это довольно дорого. - Женщина взяла никелевую монету. - Не забудьте сигареты.

- Ах, да... да...

Керн вышел на улицу. "Я не побегу, - подумал он. - Кто бежит, тот вызывает подозрение. Нужно себя сдержать, Штайнер тоже бы не побежал. Я пойду спокойно. Никто ничего не должен заметить. Но я могу идти и быстрым шагом. Я могу идти очень быстрым шагом. Тогда это будет так же быстро, как если бы я бежал".

Рут стояла на лестнице. Было темно, и Керн мог видеть только ее неотчетливый силуэт.

- Осторожней, - сказал он хриплым голосом. - Я грязный. Мои вещи еще на вокзале. Я не мог ни вымыться, ни переодеться.

Она ничего не ответила. Она стояла на площадке лестницы, нагнувшись вперед, и ждала его. Он взбежал по ступенькам, и внезапно она очутилась рядом с ним - теплая и настоящая, сама жизнь, даже больше, чем жизнь.

В следующую секунду она уже очутилась в его объятиях. Он слышал ее дыхание и чувствовал ее волосы. Он стоял, не шевелясь, и призрачная темнота вокруг него, казалось, заколебалась. Потом он заметил, что она плачет, Он шевельнулся. Она покачала головой, прислоненной к его плечу, и не выпустила его.

- Не надо. Сейчас все пройдет.

Внизу открылась дверь. Керн осторожно, почти незаметно повернулся, так чтобы видеть лестницу. Он услышал голоса. Щелкнул выключатель, и стало светло. Рут встрепенулась.

- Пойдем, пойдем скорей! - И она потянула его к двери.

Они сидели в комнате семьи Нойман. Прошло довольно много времени с тех пор, как Керн в последний раз был в жилом помещении. Комната была обставлена в мещанском духе и довольно безвкусно - мебель красного дерева, персидский ковер современной работы, несколько кресел, обтянутых репсом, и несколько ламп с абажурами из цветного шелка, - но Керну все это показалось символом мира и островком безопасности.

- Когда кончился срок твоего паспорта? - спросил он.

- Семь недель назад, Людвиг.

Рут достала из буфета две рюмки и бутылку.

- Ты пыталась его продлить?

- Да. Я была в здешнем консульстве, в Цюрихе. Они отказали. Я и не ожидала ничего другого.

- Я, собственно, тоже. Несмотря на то, что я все время надеялся на чудо. Ведь мы - враги государства. Опасные государственные враги. Поэтому с нами должны обращаться осторожно - так ведь?

- Мне все равно, - сказала Рут и поставила бутылку с рюмками на стол. - Теперь у меня нет никаких преимуществ по сравнению с тобой, а это тоже кое-что значит.

Керн засмеялся. Он взял ее за плечи и показал на бутылку.

- Это что? Коньяк?

- Да. Лучший коньяк семьи Нойман. Я хочу выпить за то, что ты - снова со мной. Мне без тебя было страшно. Страшно, что ты в тюрьме. Они били тебя, эти преступники! И во всем виновата я.

Она смотрела на него. Она улыбалась, но Керн заметил, что она очень возбуждена. Ее голос был почти гневным, а рука дрожала, когда она наполняла рюмки.

- Мне было страшно, - сказала она еще раз и протянула ему рюмку. - Но теперь ты здесь.

Они выпили.

- Мне было не так уж плохо, - сказал Керн, - право, не так уж плохо.

Рут поставила рюмку. Она выпила все сразу, полностью. Потом обняла Керна и поцеловала его.

- Теперь я тебя больше не отпущу, - сказала она. - Никогда.

Керн взглянул на нее. Он еще не видел ее такой. Она совершенно изменилась. То, что раньше порою разделяло их, словно тень, теперь исчезло. Сейчас вся ее душа была открыта, она вся была здесь, и он в первый раз почувствовал, что она принадлежит ему. Раньше он никогда не знал этого наверняка.

- Рут, - сказал он, - я бы хотел, чтобы сейчас разверзлось небо, и появился самолет, и мы улетели бы на остров с пальмами и кораллами, где никто не знает, что такое паспорт и вид на жительство.

Она снова его поцеловала.

- Я думаю, что и там - то же самое, Людвиг. За пальмами и кораллами у них наверняка прячутся форты, пушки и военные корабли, и они там шныряют еще больше, чем здесь, в Цюрихе.

- Да, конечно. Давай выпьем еще по рюмке. - Он взял бутылку и налил. - Но в Цюрихе тоже довольно опасно. Надолго спрятаться не удастся.

- Тогда давай уйдем.

Керн окинул взглядом комнату, камчатную ткань занавесок, кресла, желтые шелковые абажуры, и лицо его изменилось.

- Рут, - сказал он, - мне кажется невероятным, что мы уйдем вместе. Но иначе я и не представлял. И ты должна знать, что тогда уж ничего этого не будет. Нам останутся убежища, проселочные дороги, стога сена и, если повезет, жалкие каморки в пансионах с вечным страхом перед полицией.

- Я знаю. Но мне все равно. Ты об этом не думай. Кроме того, мне все равно пора уехать отсюда. Нойманы боятся полиции, ведь я не прописана. Они обрадуются, когда я уйду. У меня есть немного денег, Людвиг. Я буду помогать тебе торговать. Я не буду для тебя обузой. Мне кажется, я довольно практична.

- Вот как? - сказал Керн. - У тебя даже есть немного денег, и ты хочешь мне помогать торговать? Еще одно слово - и я завою, как старая баба. У тебя много вещей?

- Немного. Все, что не нужно, я оставляю здесь.

- Ладно. А что мы будем делать с твоими книгами? Особенно с той толстой, по химии. Оставим их пока здесь?

- Я продала книги, послушалась твоего совета, который ты мне дал в Праге. Нельзя брать прошлое с собой. И нельзя оглядываться, это утомляет и ведет к гибели. Книги принесли нам несчастье. Я их продала. Кроме того, их тяжело тащить.

Керн улыбнулся.

- Ты права, Рут, ты практична. Я думаю, что сперва мы отправимся в Люцерн. Мне посоветовал это Георг Биндер, специалист по Швейцарии. Там много иностранцев, поэтому не так бросаешься в глаза. И полиция не так строга. Когда мы двинемся?

- Послезавтра утром. До послезавтра мы можем остаться.

- Хорошо. У меня есть где переспать. Я только должен быть до двенадцати в кафе "Грейф".

- Ты не пойдешь к двенадцати часам в кафе "Грейф". Ты останешься здесь, Людвиг. И до послезавтрашнего утра мы не покажемся на улице. Иначе я умру от страха.

Керн уставился на нее.

- Разве можно? Разве здесь нет прислуги, которая могла бы вызвать полицию?

- У прислуги отпуск до понедельника. Она вернется поездом в 11:40. А Нойманы - трехчасовым. До тех пор время - наше.

- Бог мой! - воскликнул Керн. - Мы можем распоряжаться этой квартирой так долго?

- Да.

- И мы можем здесь жить, словно она наша, - вместе с этой гостиной, спальнями и собственной столовой с красно-белой скатертью и сервизом, и, может быть, с серебряными вилками и ножами, и со специальными ножичками для фруктов, и с кофе, который мы будем пить из кофейных чашечек, и с радио.

- Все это будет наше. А я буду жарить и парить и надену для тебя вечерний туалет Сильвии Нойман.

- А я надену сегодня вечером смокинг господина Поймана. Даже если он и будет мне велик. В тюрьме, в "Светском мире", я вычитал, как нужно одеваться.

- Он тебе будет как раз впору.

- Грандиозно! И у нас будет праздник! - Керн вскочил, воодушевленный. - Тогда я могу принять и горячую ванну с мылом, правда? Я давно был лишен этого. В тюрьме можно вымыться лишь в какой-то лизольной дряни.

- Конечно, горячую ванну, и даже с всемирно известными духами "Фарр" фирмы Керн.

- Их я уже распродал.

- А у меня еще есть флакон. Тот, который ты мне подарил в кино, в Праге. В наш первый вечер. Я сохранила его.

- Вот это да! - воскликнул Керн. - Благословенный Цюрих! Это уж слишком, Рут! Нам, кажется, начинает везти...

В Люцерне Керн в течение двух дней осаждал виллу коммерции советника Арнольда Оппенгейма. Его белый дом стоял на холме над озером Фирвальдштет, словно замок. В списках, которые дал Керну знаток Биндер, против имени Оппенгейм значилось: "немецкий еврей; помогает, но после нажима; националист, не любит, когда речь заходит о сионизме".

На третий день Керна впустили. Оппенгейм принял его в большом саду среди множества астр, подсолнухов и хризантем. Это был коренастый мужчина с пухлыми короткими пальцами и маленькими густыми усиками. Он был в хорошем настроении.

- Вы приехали прямо из Германии? - спросил он у Керна.

- Нет. Я уехал из Германии два года назад.

- А откуда вы родом?

- Из Дрездена.

- Ах, из Дрездена? - Оппенгейм провел рукой по блестящему голому затылку и мечтательно вздохнул: - Как красив и великолепен этот Дрезден! Одна только Брюссельская терраса чего стоит! Нечто неповторимое, не правда ли?

- Да, конечно, - поддакнул Керн. Ему было жарко, и он с удовольствием выпил бы стаканчик виноградного сока, который стоял перед Оппенгеймом на каменном столе. Но у того и в мыслях не было предложить Керну выпить. Он задумчиво смотрел в прозрачную даль.

- А тюрьма... Замок... Террасы... Вам, конечно, все это хорошо известно, не так ли?

- Не очень хорошо. Больше с внешней стороны...

- Вот как, мой дорогой юный друг? - Оппенгейм с упреком посмотрел на Керна. - Не познакомились с такими вещами? Ведь это шедевры немецкого барокко. Вы что-нибудь слышали о Даниэле Поппельмане?

- Конечно, слышал! - Керн не имел ни малейшего понятия о мастере барокко, но он хотел понравиться Оппенгейму.

- Ну, вот видите! - Оппенгейм откинулся в своем кресле. - Вот какова наша Германия! Другой такой не будет!

- Конечно, не будет! И это очень хорошо...

- Хорошо? Почему хорошо? Что вы имеете в виду?

- Все очень просто. Это хорошо для евреев. Иначе мы бы все погибли...

- Ах, вот оно что! Вы - в политическом смысле... Все бы погибли! Все бы погибли! Слишком громкие слова! Поверьте мне, сейчас совсем не так уж плохо, как говорят. Я знаю это из надежных источников... Сейчас совсем не так плохо!

- Вот как?

- Да, да! - Оппенгейм нагнулся вперед и доверительно зашептал: - Между нами говоря, евреи сами виноваты во многом из того, что сейчас происходит! Это говорю вам я, а я знаю, что говорю! Многое, что они делали, совсем не нужно было делать! В этом я кое-что понимаю...

"Сколько он мне даст? - подумал Керн. - Хватит ли мне этого, чтобы добраться до Берна?"

- Вспомните, например, восточных евреев, переселенцев из Галиции и Польши, - продолжал Оппенгейм и выпил глоток виноградного сока. - Разве нужно было их всех впускать? Что нужно было всем этим людям в Германии? Я тоже придерживаюсь политики правительства. Евреи есть евреи, так было всегда! Но что общего между грязным торговцем в сальном кафтане и с пейсами, с одной стороны, и старой буржуазной еврейской семьей - с другой? Семьей, которая живет оседло уже столетия?

- Одни переселились раньше, другие - позже, - ляпнул Керн, не подумав, и тут же испугался - он ни в коем случае не хотел разозлить Оппенгейма.

Но тот был слишком углублен в свою проблему и даже не заметил промаха Керна.

- Одни ассимилировались, превратились в знатных, почетных, равноправных в национальном отношении граждан, а другие - просто переселенцы из других стран! Вот в чем все дело, мой дорогой! И что прикажете делать с этими людьми? Ничего, совершенно ничего! Пусть бы и жили себе в Польше!

- Но их там тоже не хотят...

Оппенгейм широко развел руками.

- Но какое это имеет отношение к Германии? Ведь это совершенно другой вопрос! Нужно быть объективным! Ненавижу, когда люди все пытаются свалить в одну кучу. О Германии можно сказать все, что захочешь, - вот этим и занимаются люди, которые живут вне Германии. И они кое-чего достигают. Уж с этим-то вы должны согласиться, Не так ли?

- Конечно...

"Двадцать франков, - подумал Керн. - На них можно прожить четыре дня... А может быть, даст и больше".

- Ну, а то, что какому-нибудь человеку или определенной группе людей приходится тяжело, - Оппенгейм тихонько засопел, - это объясняется жесткой политической необходимостью. Политике на высоком уровне чужда сентиментальность. И мы должны это принять как должное...

- Конечно...

- Понимаете, народу предоставляется работа, - продолжал Оппенгейм. - На высоту поднимается национальное достоинство. Разумеется, не обходится без перегибов, но так всегда бывает вначале. Вы только посмотрите, каким стал наш вермахт! Это нечто особенное! Внезапно мы снова превратились в полноценную нацию! Народ без большой и боеспособной армии - это ничто, абсолютное ничто.

- В этом я мало разбираюсь, - сказал Керн.

Оппенгейм искоса посмотрел на него.

- А вы должны разбираться! - сказал он и поднялся. - Именно потому, что вы живете за границей. - Он прихлопнул комара и тщательно его растер. - И нас снова начинают бояться. А страх - это все, поверьте мне! Только запугав людей, можно от них чего-нибудь добиться.

- Это я понимаю, - заметил Керн.

Оппенгейм выпил виноградный сок и сделал несколько шагов по саду. Внизу, словно голубая и упавшая с неба огромная вывеска, блестела вода озера.

- Ну, а как лично ваши дела? - спросил Оппенгейм изменившимся тоном. - Куда вы держите путь?