Чтение 20–й страницы книги ~Заказ~

- Был я, Антон Григорьевич, на железнодорожной станции. Никакого коня там в те дни вагоном не отправляли. Все очень просто. До гениальности... В одни ворота ввели, в другие вывели. Погрузили в коневоз - и адью! И никто эту машину, что характерно, не видел и не слышал. А скорее, просто внимания не обратили. Их там вокруг...

"...78 RUS",- снова вспомнил Панама. Но все же спросил:

- А охрана? А пропуска?

- На погрузку въездной пропуск не нужен. А на выгрузке... там охрана привыкла, что коней на ипподром часто привозят. И своим ходом со станции, благо недалеко. Они с ипподромовских и не спрашивают...

- Я-а-асненько, - протянул Панаморев. - То есть история у нас, Олежек, наклевывается прелюбопытнейшая. Все понятно, что ничего не понятно. А деятель этот, ну, что жокею двести баксов всучил, больше на ипподроме не появлялся?

- Нет, Антон Григорьевич. Ни разу. Я всех опрашивал: и администрацию, и на других отделениях... Никто больше не видел...

Панама ненадолго задумался...

- Ладно... Олежек, а что у нас по убийству? По пенсионеру-тотошнику?

Молодой опер снова зашуршал бумагами, принялся говорить...

Дождь почти прекратился. Тяжелые капли, нещадно лупившие по спине и бокам, рассеялись мелкой водяной пылью, плававшей в воздухе. Над травянистой низиной, где люди выстроили поселок, повис туман. Ближе к лесу он становился плотнее, а непосредственно возле домов обретал прозрачность - тепло разгоняло его.

Пока длилась ночь, Паффи все ближе и ближе подходил к человеческому жилью... Утро застало его возле небольшого, аккуратно сложенного стожка в двадцати шагах от одного из домов на окраине. Дождь промочил старого коня до костей, сделав его из гнедого караковым. Вода стекала по морде, капала с ресниц. Грива и хвост слиплись. Лишь кое-где в пахах и под мышками шерсть оставалась сухой...

Паффи продрог, как никогда в жизни.

Привыкший к теплой конюшне, он тяжело перенес сегодняшнюю ночь... По телу волнами пробегала дрожь, и сейчас он, наверное, не шарахнулся бы ни от каких выстрелов. Он стоял неподвижно, низко опустив голову, как это делают под дождем почти все деревенские лошади: если не шевелиться, под вымокшей шерстью сохранялись хоть какие-то остатки тепла...

Со стороны казалось - он спал. Но глаза его были открыты.

Подул утренний ветерок... легкий, еле заметный... Он показался Паффи зимним бураном. Холод жалил тысячами ледяных игл... и по-прежнему никто не спешил завести старого коня в уютный денник, накормить, закутать попоной...

Спасаясь от холодного воздуха, Паффи медленно обошел стожок с другой стороны, и плотно прижался к нему. Сено, тронутое дождем, сперва холодило, потом боку стало тепло. Конь опять опустил голову и застыл...

Дверь в доме скрипнула и открылась.

На веранде появился крупный мужчина лет сорока пяти. Он глянул на небо и рассердился:

- Гляди ты! Такой чудный вечер, а с утра... Вот уж запогодило, так запогодило... Хляби небесные... - И двинулся к сарайчику, в котором ночевала корова.

Оттуда с подойником в руках появилась жена:

- Коля, ты ее поближе к кустам привяжи. Там не кошено, травка получше... И мне с подойником недалеко...

- Угу, - согласился мужчина. Топать Бог знает куда по мокрой траве ему и самому не хотелось. - Слышь, Галь? Как запогодило-то, а?.. Хорошо хоть, вчера с сеном управились... Ты как чуяла!

- Ну вот. А ты все - в выходные да в выходные. Баб слушать надо! Сиди теперь в доме, чай пей да на стожок свой любуйся. И дело сделано, и сердцу спокойно...

И оба как по команде поглядели на творение рук своих - небольшой, аккуратно сметанный стожок, высившийся почти сразу за заборчиком огорода...

- А это еще что за.. ? Вот черт? - ругнулся мужчина. -- Галь, смотри, конь сено наше жрет!.. А ну, пошел!!!

И, как был, без сапог, просто в сандалиях на босу ногу, побежал, размахивая руками, по густой, пропитанной дождем траве к изгороди. Брюки тотчас же промокли до самых колен.

Конь приподнял голову и безнадежно посмотрел на мужчину. Кажется, его опять прогоняли...

- Пошел!!! Кому говорят!..

Мужчина запоздало остановился, посмотрел на липнущие к ногам брюки и сокрушенно хлопнул себя ладонями по коленям:

- Ну вот, только треники снял!.. Галя!.. Мне в контору сейчас, а я вона покуда промок...

Мужчина стоял посреди огорода: возвращаться домой - мокро; до нахальной чужой лошади у коровкиного стожка - не добежал... а сверху, как назло, опять начинал моросить дождик...

При том что конь, похоже, от стожка отходить и не собирался.

- Галь, ну что за напасть такая?

Лезть через изгородь в парадных, пускай даже вымокших брюках мужчине ужас как не хотелось, но и возвращаться ни с чем... раз уж побежал...

- А чего ты рванул, как тебе солью в зад стрельнули? - резонно поинтересовалась жена. - Чай, не мальчишка... а солидности... Иди в дом, горе луковое... тоже мне, директор. Другие штаны дам... Да сапоги надень наконец!

Мужчина снова посмотрел на виновника всех своих бед.

- Ты что же это, изверг, делаешь? - спросил он с тихим отчаянием. - Я для тебя его складывал ? Вали отсюда, говорю, пока лесину об тебя не переломал!

Но вместо того, чтобы послушаться грозного окрика и отойти от стожка, конь выдернул из него пучок свежего сена и... вопреки всякой человеческой логике медленно направился к изгороди...

- Ах ты, шельмец! - окончательно рассвирепел мужчина. - Тебе чего, летом травы мало? - И вдруг сделал открытие: - Эй, Галь! А конь-то не наш!.. Не совхозный...

Бывший молочный совхоз давно превратился в акционерное общество, но память по приказу не вытравишь: так Санкт-Петербург до сих пор для многих был Ленинградом, так и здешние жители во главе с директором (а это был именно он) свое "АО" именовали по привычке совхозом.

Директор Николай Николаевич между тем перестал гнать коня и принялся с любопытством рассматривать необычного гостя. И вынужден был признать, что таких статей в лошади он никогда еще не видал. Сухая, прекрасно очерченная голова; длинная, красиво изогнутая шея; тонкие, точеные ноги... Да. Конь был не только не совхозный, но и вообще определенно не деревенский. На таких у нас только по телевизору и полюбуешься...

- Ты посмотри... красивый какой, - снова обратился Николай Николаевич к супруге, терпеливо дожидавшейся на крыльце. - Наверняка породистый! Шерстка-то, шерстка... все жилочки насквозь видно. Галь, ты только поди сюда... ты только глянь...

Галина Ильинична приподняла двумя пальцами подол фланелевого халата и уверенно ступила на мокрую траву босыми ногами.

- А ведь и вправду не наш, - согласилась она. И обратилась к Паффи: - Ты откуда пришел? - Приблизившись к изгороди, женщина протянула руку к морде коня: - Промок весь, бедненький... Коль, а он не больной? Гляди, вялый какой... да и трясет всего...

Ее рука уловила сотрясавшую Паффи жестокую дрожь. Директор позабыл про намоченные штаны:

- Вот что значит благородные крови - чуть под дождик, и все, хана... Тебе бы, герой, чайку сейчас, да с малинкой...

- Это тебе скоро надо будет чайку с малинкой. Иди-ка переодевайся да ветврачу позвони! Пусть посмотрит - не дай Бог, зараза какая... Да и определит его куда... Конь-то, сразу видно, домашний... Не привычный под открытым небом...

Она гладила коня по голове, по шее... Паффи тянулся к ее рукам, пахнувшим парным молоком. С каждым прикосновением ему становилось теплей и покойней. Неужели... наконец-то... А может, ему вообще все это тиснилось... Теперь он ни в чем не был уверен...

Директор поддернул штаны и гусиной походкой направился к дому. За ним ушла и Галина Ильинична: надо же, в самом деле, выдать мужу штаны, а то ведь сам не найдет. Паффи посмотрел им вслед и призывно заржал.

Оба сразу остановились. Добрая женщина вдруг улыбнулась и, чуть-чуть склонив голову набок, душевно проговорила:

- Ишь, общительный какой... Да не расстраивайся ты, не прогоним! Обожди маленько...

Стоило им скрыться за дверью, как на другом конце дома растворилось окно, и наружу выпрыгнул сын-школьник. В руках у него был большой кусок черного хлеба. Пятнадцатилетнему пацану не было дела до выстраданного прагматизма старших, гласившего: если уж конь как-то дотянул до утра, еще полчаса вряд ли что-то изменят. Хуже, если действительно болезнь какую в хозяйство...

Куда там!.. Парнишка, оглядываясь, пробежал через двор, быстро отпер калитку и поманил коня хлебом:

- На! На!..

Паффи медленно подошел. Холод проникал в самую глубину его существа, делая некогда гибкие суставы по-старчески скрипучими и малоподвижными... Но вот запах лакомства коснулся ноздрей, Паффи дотянулся губами и стал медленно, с наслаждением жевать, стараясь не обронить ни кусочка. Мальчишеская рука схватила его за ухо:

- Пошли, ну! Пошли!..

Старый конь балансировал на той зыбкой грани, где смыкаются отчаяние и блаженство. Он не противясь пошел за директорским сыном... и скоро уже стоял под навесом около хлева, где было сухо и почти тепло, потому что не поддувал ветер. На мгновение куда-то исчезнув, мальчик вернулся с большим старым мешком - и принялся что было сил растирать шею, плечи, спину коня. Он умел ездить верхом, умел запрячь лошадь в телегу, да и вообще знал, каково это, когда целую ночь льет холодный дождь, а спрятаться негде. Жесткая мешковина сушила и ерошила шерсть, разгоняла под кожей кровь и вместе с нею - тепло. Паффи eго пытался отблагодарить: перебрать губами волосы, пройтись носом по лицу и одежде... Директорский сын только отмахивался:

- Ладно тебе... Сейчас предки увидят... И старый конь, все понимая, выгибал шею и подставлял бока, чтобы мальчику удобней было тереть...

Через полчаса к дому подкатил "Уазик". Из-за руля выскочил энергичный моложавый ветврач. С другой стороны не спеша вылез пухленький, круглолицый старичок в ватнике. На носу у него висели толстые очки, обмотанные по переносице изолентой. В руках он держал сыромятную деревенскую уздечку.

Навстречу вышел директор - уже в других брюках, и брюки были предусмотрительно заправлены в резиновые сапоги.

- Ну, где ваш найденыш? - Ветврач подошел к директору и пожал ему руку. - Доброе утро, Николай Николаич. Вы не в курсе, откуда пришел?

- Не говорит. И как звать - тоже, - отозвался директор. - Здорово, мужики. Дядя Коля, - обратился он к своему тезке, местному конюху, - вон он, там, под навесом. Я его во двор не хотел - мало ли, так архаровец мой без всякого спросу...

Старик пошел было к коню, но на полдороге остановился. Пока ехали сюда, он ожидал всякого. Но чтобы в самом деле породистый, холеный красавец...

- Да ты не бойся его, - неверно понял дяди-Колину заминку директор. - Он смирный. Сам в руки идет... Видно, намаялся в лесу-то один. Не бьет, не кусает...

Конюх оглянулся и поправил спадающие очки.

- Бояться его, еще не хватало, - проговорил он с достоинством. - Я к тому, Николаич, что я каких только не видывал... Ты бы знал, что за рысаков у нас здесь раньше держали... Я тогда связистом работал, провода телефонные ремонтировал. Ну там, если обрыв где... или столб упадет... Мне по службе конь полагался, вот и выдали Рыжего. Рысака-полукровку. Ох горяч был - кипяток! Так что спокоен будь - с любым справлюсь.

Снова поправил очки и, шаркая по мокрой траве литыми тяжелыми сапогами, направился под навес.

Паффи смиренно ждал, глядя на старичка. Мальчик стоял рядом, гладя нежную, начавшую подсыхать шерстку.

- Р-р-р! Не балуй! - загодя предупредил дядя Коля. Паффи хулиганить и не собирался. От человека в очках пахло почти как от старого финна, содержавшего лошадиный "дом престарелых". Дядя Коля подошел вплотную, расправил в руках уздечку и подставил ее под голову коня. Рослый Паффи нагнулся пониже - он знал, что собирался делать человек, и всячески старался, чтобы тому было удобней. Дед не стал совать ему в рот удила. Оставил их висеть, натянул уздечку на уши коню и застегнул подбородный ремень.

- Ну вот и молодец. - Пухлая шершавая ладонь уверенно потрепала по шее, и Паффи понял, что наконец-таки вернулся домой.

Он не стал дожидаться, пока его потянут за повод: отгадал мысли человека и пошел за ним, как собака. Конюх держал повод длинно и все оглядывался, будто ждал от коня какой-нибудь гадости. Он не зря хвастался, обещая справиться с каким угодно буяном, но незнакомый есть незнакомый - почем знать, что у него на уме... Паффи чувствовал и это - и старательно семенил, приспосабливаясь к шагу пожилого невысокого человека и изо всех сил пытаясь ничем не обидеть, не испугать... Его усилия не пропали впустую.

- Ишь, вежливый, - похвалил дед. - Одно слово, порода!

Паффи понял это так, что его окончательно раздумали прогонять. Он чуть-чуть осмелел и, догнав старика, на ходу прижался щекой к его локтю в заскорузлом потрепанном ватнике. "Не бросай меня, человек. Пожалуйста. Не бросай..."

Дождик опять припустил и взялся равномерно долбить по жестяному карнизу. За спиной деловито гудел факс. Панаморев стоял у окна и смотрел сквозь залитое влагой стекло на величественную, просторную площадь. Кто только придумал делать все эти снимки для видовых альбомов исключительно в яркие погожие дни?.. Великие зодчие, строившие Петербург, знали, сколько здесь в году солнечных дней, а сколько - дождливых. И сумели добиться, чтобы созданные ими шедевры под низкими влажными облаками не только не теряли вида и красоты, но, напротив, обретали особое очарование...

Антон Григорьевич шмыгал носом и всерьез опасался простуды, а вот жители города сырости не, боялись нисколько: жизнь на площади так и бурлила. Туда-сюда сновали потоки машин, и вода, не успевшая стечь в отверстия люков, прозрачными полотнищами разлеталась из-под колес.

Антон Григорьевич вздохнул.

Если прижаться к самому стеклу, то справа виден был постамент и на нем - царственный всадник, паривший над площадью на великолепном бронзовом скакуне.

Включенный приемник приглушенно пропел:

"На заре... Ранним утром на заре... красный конь бро-о-дит..."

"Эх, лошадки, лошадушки..." - снова вздохнул Панама.

Факс выдал последние строки и смолк, ожидая нового сообщения. Антон Григорьевич подошел к аппарату и оторвал длинную, волнами ниспадавшую на пол бумажную ленту. Аккуратно перемотал и стал бегло просматривать...

- Как-то вечером мой милый

Обмакнул свой хрен в чернила! -

неожиданно громыхнул из-за двери жизнерадостный бас.

Днем редактору был сдан

Эротический роман!..[41]

Дверь отворилась. На пороге возник Боря Смирнов. За его спиной громоздился обладатель могучего голоса, рыжий гигант в закапанной дождем джинсовой рубашке, не сходившейся на волосатой груди. Росту в нем было никак не меньше двух метров. На фоне такого великолепия слегка даже терялся второй незнакомец - совсем не мелкий мужчина в плаще и интеллигентных очках. Он улыбался и был до невозможности похож на покойного Листьева.

- Это Антон Григорьевич Панаморев, о котором так долго говорили большевики, - представил Панаму Смирнов.

- Плещеев,- пожал ему руку интеллигент.

- Сергей Петрович Плещеев, начальник охранного агентства "Эгида-плюс", - пояснил Боря.

- Семен Фаульгабер,- протянул лапищу великан.

Тут Смирнов увидел в руках у Антона три метра белой бумаги и смешливо прокомментировал:

- Это в качестве носового платка?..

- Ребята, вы уж извините... Я, наверное, всю ленту у вас в аппарате извел,- тоже улыбнулся Панама.

- Ни за что не простим, - серьезно последовало в ответ.

Антон поднял глаза и стал ждать продолжения. Смирнов хитро ухмыльнулся в усы:

- У нас такса: метр - литр. Особенно с разных там командировочных, которые по приезде проставиться не хотят. Кстати, можно и пивом... в том же объеме. Так что ты бумагу мотай, мотай, нам не жалко...

- Милый пьет одеколон.

Говорит, что вкусный он.

Что мужик, как ни смотри,

Должен пахнуть изнутри...[42]

- поддержал Фаульгабер.

На смирновском столе красовалась пепельница: бронзовая свинья устроилась отдыхать посреди "миргородской" лужи. Лукавый скульптор, создавший шедевр, был несомненный талант. Свинья определенно залегла в лужу не просто так, а предварительно выхлебав упомянутый литр...

С самого начала нынешней своей поездки Панама по делу и без дела вспоминал невысказанное предупреждение Ларионова: "второй раз заступиться за тебя я уже не смогу..." Лезла в голову даже дурацкая придирка непосредственного начальства, изволившего озаботиться из-за бутылки "Брынцаловки". Сколько он себе ни внушал, что будет здесь, в Питере, вкалывать как обычно, а все лишнее пропустит мимо ушей,- да, видно, не смог... И уже понимал, что вчерашняя вечеринка с ребятами была этакой фрондой. Фигой в кармане, от которой вроде бы никому ни жарко ни холодно, а случись что - ведь и это лыко в строку пойдет...

- Боря, - сказал он. - Ты ,ж понимаешь - я на работе...

- А мы что? Дурака тут валяем? Тоже мне, благородный следователь Шарапов. Мы здесь, между прочим, тоже хулиганов изредка ловим. И немножко даже бандитов. Слышал анекдот? Специально для тебя. Двенадцать часов ночи, звонок в отделение:

"Это м-милиция?" - "Да, это милиция". - "Т-тут н-на у-улице л-лежит д-дохлая л-лошадь и в-в-воня-ет. Уб-берите, п-пожалуйста..."

Борис заикался очень правдоподобно. Видимо, сказывалась практика.

- Да, слышал... - утрачивая настороженность, рассмеялся Антон. - Хорошо, пиво с меня. Только, не обессудьте, ребята, попозже. Сам видишь...

- Понятно. Проблемы?

- Да нет... все пока о'кей. Информацию перевариваю...

- Смотри, запора не наживи. А про литр-метр забудь. Шутка, - отмахнулся Борис. Его гости отступили в коридор, видимо, куда-то спешили. - Все, что в этом кабинете, эксплуатируй как свое собственное. Я на часок улетел. Если вопросы возникнут - не стесняйся, в любую дверь стукнись - помогут. Или к начальнику... Ну, бывай...

- А я про пиво серьезно! - крикнул уже ему вдогонку Антон.

- Целовал меня миленок

Восемь раз в затылочек,

- донеслось из коридора.

Ничего не может больше

После трех бутылочек!..[43]

Быстрые шаги удалились по гулкому коридору. Панама снова уткнулся в бумажную ленту. Дочитал, пробурчал что-то себе под нос и, усевшись за стол, снял телефонную трубку.

- Аня? Ань, доброе утро. Это Антон. Да, благополучно... Слушай, Анечка, я тебе сейчас прочитаю два описания... Ага, из Сайска прислали... Ты же небось всех ваших лошадников знаешь? Может, уловишь с кем сходство?..

И Антон начал медленно, внятно читать принятые по факсу описания двух подозрительных личностей, могущих иметь отношение к пропаже коня. Анна внимательно слушала, сидя на кухне в репатриированном махровом халатике с васильками. Сережа глядел через стол в ее сосредоточенное лицо и нервно покусывал губы. Аня все собиралась купить второй аппарат, да так и не собралась...

В это же время пропитанный влагой эфир над Санкт-Петербургом стал свидетелем совсем другого телефонного разговора. Сидя за рулем вздымающей брызги "девятки", русоволосый коренастый парень приложил к уху плоскую трубку "Нокии":

- Херр Нильхеден? Гуннар?

Услышав ответ, поплотнее прижал трубку к уху. Тут ему пришлось перехватить руль, он притиснул тедефончик плечом, и во рту стали видны золотые передние зубы. Еще пару секунд он молча слушал, затем бросил в микрофон короткое:

- О'кей! - и выключил аппарат.

Машина развернулась на ближайшем перекрестке (очень по-хамски, едва не попав на рога груженой "Ниве" с прицепом: с дороги, черная кость! барин едет!..) и помчалась в сторону Васильевского острова. Пронеслась по набережной мимо Кунсткамеры, затем по Большому к Наличной...

Она остановилась возле скромного небольшого кафе у гостиницы "Прибалтийская". Херр Нильхеден сидел за столом и хмуро ковырял вилкой яичницу с ветчиной. Коренастый, появившись в дверях, приветствовал его кивком головы. Швед молча указал ему на стул напротив. И пододвинул русскому остывающую чашечку кофе.

Разговор между ними шел по-английски:

- Не нравится мне это, Андрей! Зря мы все же его сюда, на эти соревнования... Да, я тоже думал, что это замечательная идея, но теперь мне начинает казаться, что она слишком опасна. Я очень рискую...

- Вот уж не согласен. Ты сам-то подумай: что, я ворованного коня должен был у себя на конюшне держать? - Владелец "девятки" энергично подчеркнул голосом "я", ткнув себя при этом в грудь пальцем. - Меня ж в городе знают! Стоило бы ему у меня появиться, народ тут же пронюхал бы. Люди кругом завистливые, а лошадники еще и любопытны, как черти... Тут же примчались бы "конечку посмотреть"... Нет, у тебя он как у Христа за пазухой! Частная собственность иностранца - руками не трогать! А лучше и близко не подходить!.. Зря, в общем, психуешь.

- Все так... Но больно уж много вокруг него суеты...

- Что ты имеешь в виду?

- Расковываю вчера его... Специально время поспокойнее выбрал - у боксов почти никого, все перед стартами на разминочное поле ушли... И тут, Откуда ни возьмись, к нашему коню в денник лезет парень! Загорелый такой, ростом мне вот посюда,- крупный швед коснулся ключицы. - На груди "VIP"...

- Ну и что? - не понял его тревоги Андрей. - Забрел какой-нибудь... Сам знаешь, кому виповские пропуска у нас раздают. Наверняка сынок чей-то... лоботряс великовозрастный. Надоело на трибунах зевать, он и шляется. Не нервничай, говорю!

Лицо Гуннара Нильхедена выглядело обманчиво-инфантильным из-за гладкой кожи, мелких черт и мальчишеского румянца. Его выражение по-прежнему соответствовало погоде на улице.

- Я бы не нервничал, если бы не видел, как он гладил других лошадей! Я уверен - он конник. Его знают! С ним разговаривал грум военного шоу-джампера[44] из российской команды! Они встретились как друзья, чуть ли не целовались!..

- Да? - Русский забарабанил пальцами по столу. Потом отхлебнул чуть теплого кофе: - Я думаю, это все же случайность. Мало ли кто у нас кого знает...

Однако прежней уверенности в его голосе не было. Глаза шведа за стеклами очков стали колючими:

- А что вечером у коня брали кровь - тебе тоже случайность?

Настал черед Андрея не на шутку встревожиться:

- Кто брал? Почему?.. И какого беса ты разрешил?

- А что я мог сделать?..- Сдержанный швед отложил вилку и только передернул плечами, но вид у него был - задушить бы кого-нибудь! - Мне предъявили жесткое требование администрации соревнований и ветеринарного комитета мэрии. Лошадь привезли, так почему она не выступает? И выглядит, как вареная?.. Врачи боятся инфекции...

Андрей выдохнул, успокаиваясь:

- Это похоже на правду. У нас с этим действительно строго... - И поскреб ложечкой кофейную гущу, словно собираясь гадать: - Нет, Гуннар, ты все же зря паникуешь. Осталось-то всего ничего! Завтра последний день... Как у нас в России говорят, ночь простоять да день продержаться... - Он довольно неуклюже перевел народное выражение на английский и продолжал: - А парня, что в денник лез, ты на всякий случай мне покажи. Я близко подходить не буду, сам понимаешь, нам вместе светиться совершенно не обязательно, но около боксов покручусь. Ты мне знак какой-нибудь подай, если заметишь его. Ну там, за ухом почеши... и на него глазами. Лады? Если он... мои кому хочешь мозги вправят... И еще... я тут придумал кое-чего...

Их разговор, и в целом-то не предназначенный для посторонних ушей, сделался совершенно секретным. Андрей наклонился через стол и долго шептал шведу на ухо. Тот вначале сморщился, как от внезапной мигрени. Однако потом напряжение отпустило, он закивал головой и с облегчением улыбнулся:

- Прекрасно, Андрей. Мне кажется, это вполне реально... Я выясню все, что нужно...

- Ну, тогда bye![45] - Россиянин встал и пошел к выходу, беспечно засунув руки в карманы. Удачливый, преуспевающий молодой коммерсант. Храните, Господа, деньги в сберегательных баксах. Это надежно!

Остывшая яичница сразу сделалась вкусной. Херр Нильхеден быстро и с удовольствием расправился с ней, большими глотками допил кофе и тоже поднялся из-за стола.

Панама, влетевший в уютное кафе "Юбилейного" прямым ходом с улицы, отряхивал с волос капли воды. Кожаная куртка (по мнению Ани, очень ему шедшая) от сырости приобрела матовый блеск. Промокнуть она не промокла, но и от насморка не спасала: пришлось-таки по дороге сюда завернуть в магазин за носовыми платками. Не шмыгать же.

- Ну у вас,- сказал он,- и погодка...