Чтение 20–й страницы книги ~Сигнал сбора~

Никто не стал спорить, было заметно, что многих тронуло неподдельное благочестие священника.

Калинка направился к двери, но на полпути оглянулся:

- Ты будешь молиться за нас, Касмар? Ибо скоро нам не помешает Божья помощь.

Священник кивнул, и Калинка упал на колени. Его примеру последовали остальные.

- Как умер Он, чтобы людей спасти, пусть мы умрем, чтоб их освободить, - проговорил Калинка, глядя на священника.

- Что это? - спросил тот.

- Это псалом, которому научил меня мой сын Готорн, - ответил Калинка. Перекрестившись, он встал и с суровым лицом вышел из комнаты.

- Первая рота, смирно!

Приклады винтовок воткнулись в снег.

- Так, ребята, - произнес Ганс, встав перед строем, - избирательные урны открыты. Заходите в ратушу и берете бюллетени. Пишете "Остаемся" или "Уходим" - короче, что вы думаете. После этого выходите обратно. Направо! Шагом марш!

Готорн поднял воротник, пытаясь укрыться от порывов ледяного ветра. Как только сгустились сумерки, начал падать снег. Все было совсем как дома, настоящий норд-ост; земля уже была покрыта дюймовым слоем снега.

Лагерь был в полной боевой готовности, половина солдат несла дежурство на стенах, а другая половина пыталась согреться в казармах. Надо было постоянно заменять роты, охраняющие форт, чтобы все смогли проголосовать, и это значило, что вся процедура займет несколько часов. Готорн почувствовал, что больше не в силах сдерживать свое беспокойство.

Горячие споры шли всю неделю. Офицеры договорились никак не агитировать своих людей, чтобы выборы были честными, и солдаты сами решали свою судьбу. Винсент сознавал, что желание остаться противоречит его религиозным воззрениям, так как в этом случае им придется сражаться и убивать, а если они уйдут, войны удастся избежать. Если бы он был настоящим квакером, он убеждал бы товарищей уйти. Но вся его сущность восставала против этих кошмарных тугар и рабовладельцев бояр и священников.

Этот выбор мучил его даже тогда, когда в вечер перед голосованием он выступил с речью в ратуше, уговаривая их остаться и сражаться, сначала со знатью, а потом с ненавистным ужасом с запада.

К своему удивлению, Винсент заметил, что его слушали внимательно, не освистывая и не прерывая язвительными замечаниями, как во время выступления других ораторов. Он понял, что они знали его религиозные убеждения, видели, что он выдержал глубокую внутреннюю борьбу, и уважали его за это.

Только Хинсен вскочил со стула и начал возражать ему, но даже те, кто был с ним согласен, закричали, чтобы он сел на место.

Однако в душе Винсент понимал, что полк проголосует за уход. Слишком мало смысла было в том, чтобы оставаться. Сержант Барри в своей выразительной речи озвучил мысли многих, когда с ненавистью и гневом обрушился на существующие здесь порядки, но затем указал на то, что с точки зрения тактики воевать сейчас невозможно. В конце он предложил, чтобы они нашли другое место, но, накопив силы, объединили бы крестьян и через двадцать лет разгромили тугарскую орду.

- Нет смысла погибать, когда нельзя победить, нельзя чего-нибудь добиться, - заключил Барри. - Но если мы сейчас сохраним свои жизни, придет день, когда мы сможем навсегда уничтожить врага.

Эти слова были встречены бурей аплодисментов.

- Капрал Готорн, вы следующий, - донеслось из-за двери.

Винсент бросил последний взгляд на падающие хлопья снега и вошел в ратушу.

Толпа, стоявшая у ступенек, разразились шумными криками, когда бояре спустились с крыльца дворца Ивора и сели на своих коней.

Крики пронеслись через площадь и достигли тех, кто не мог ничего увидеть из-за снегопада, а затем двинулись дальше по боковым улочкам, запруженным народом.

Ивор поудобней уселся в седле и посмотрел на свою личную охрану, единственных солдат на лошадях. Было решено, что войско выступит пешком, так как лошади бесполезны против стен и, кроме того, все смогут двигаться с одинаковой скоростью.

- Вперед, - с хмурым видом приказал боярин.

Калинка оглянулся вокруг, и у него перехватило дыхание. Умом он понимал, что это безумие, что эта попытка обречена на провал и его товарищи никогда не поймут, зачем он это делает. Сотни Суздальцев уже были готовы к восстанию и ждали сигнала в боковых улочках, еще тысячи пока колебались, желая вначале посмотреть, как пойдут дела. Но Калинка должен был совершить этот поступок и, подбадривая себя, он стал пробираться к выходу из таверны. Вдруг Борис и Илья схватили его мертвой хваткой.

- Я должен попробовать, - закричал он, пытаясь вырваться из их рук. - Может, Ивор прислушается ко мне.

- Тебя убьют, - прошептал ему в ухо Борис. - Ты нужен нам, мы не можем тебя потерять.

Отбрыкиваясь и крича, он был посажен обратно на место. Из боковых улиц полилась крестьянская река, перекрывая дорогу к Южным воротам. В глазах их был испуг. Разговоры о свободе и неповиновении воспламенили их души, но сейчас они в полной мере осознали, какова будет цена всего этого.

Теперь, когда настал момент истины, кое-кто из них понял все безумие этого плана и тихо выскользнул из толпы, чтобы спрятаться в каком-нибудь темном углу.

Нахатким стоял рядом с таверной и видел, как улетучивается их решимость. Не раздумывая, он покинул свое безопасное место и присоединился к восставшим.

Из снежного вихря появились фигуры Ивора и других бояр, едущих во главе войска. Завидев на своем пути толпу крестьян и ремесленников, Ивор издал грозный рев:

- Прочь, проклятые бунтовщики и трусы! Прочь с моего пути! Возвращайтесь в свои конуры, если не хотите испытать на себе мою ярость!

Другие бояре неодобрительно поглядывали на него, шепча друг другу, что только совершенно бездарный правитель мог позволить, чтобы трактирная болтовня переросла в настоящий бунт, когда улицы города заполнены отребьем с оружием в руках.

- Я сказал: прочь и по домам! - прорычал Ивор. Молчащую толпу охватил страх, в этот момент их мечта о свободе растаяла как снег в апреле, и они начали отступать.

- Вы скот! - дрожащим старческим голосом выкрикнул Нахатким, выходя на середину улицы и поворачиваясь лицом к толпе.

Все как один остановились и посмотрели на него.

- Да, вы больше не люди, вы скот. Скот для тугар и рабы для бояр и Церкви. Мне стыдно, ибо я думал, что в Суздале еще есть люди!

Нахатким перевел взгляд на Ивора, который не верил своим ушам. Он меньше удивился бы, если бы собака вдруг заговорила со своим хозяином.

- Ты, Ивор Иворович, возвращайся в свой дворец. Не совершай убийств.

- Что? - В реве боярина прозвучал вопрос, настолько он был ошеломлен непокорством своих холопов.

- Ты забыл о своем народе, Ивор. Ты предоставил нас произволу злодея, который является надругательством над нашей святой матерью-церковью. Ты хочешь погубить тех, которые могут стать спасением от тугар. Ты предал себя и нас. Веди нас, Ивор, против наших врагов, тугар и Церкви, и мы с радостью последуем за тобой. Иначе мы будем драться.

Слова Нахаткима так сильно всех поразили, что одно мгновение войско бояр и толпа Суздальцев ошеломленно смотрели друг на друга, не в силах вымолвить и слова.

Сердце Ивора пронзила боль, ибо какая-то часть его сознания понимала, что старый дурень прав и что из-за своей надменности и страха перед Раснаром он лишается возможности покончить с тугарами.

Но в то же время он был урожденным боярином, Ивором, сыном Ивора, и на него нахлынула волна ярости, заставляя умолкнуть рассудок.

Выхватив из ножен меч, Ивор замахнулся. На лице Нахаткима не дрогнул ни один мускул.

- Я умру человеком, - гордо произнес он. Клинок опустился, и душа старика покинула тело. Суздальцы разразились возмущенным ревом. Труп Нахаткима еще не упал на землю, как крестьяне с гневными криками набросились на бояр. Через несколько секунд Ивору пришлось отчаянно вертеться в седле, защищая мечом свою жизнь. На место каждого убитого им Суздальца тут же вставал другой.

Лошадь Бороса Новродского поскользнулась на мокрых от снега камнях, и боярин с визгом свалился на мостовую. Илья выскочил из-за таверны, размахивая дубиной, и, прежде чем Борос успел встать на ноги, могучим ударом смял его шлем, как будто тот был сделан из бумаги. Больше боярин не поднимался.

Боярин принял смерть от рук крестьянина, и те, кто это видел, разразились торжествующими криками.

- Бей бояр! Бей бояр! - молнией пронеслось через весь Суздаль.

Из улиц, ведущих на площадь, выбежали сотни людей, и шум битвы заглушил завывание метели.

Однако дубины и кинжалы, вилы и деревянные копья не могут противостоять кольчугам и мечам. Дружинники начали выдавливать их с площади.

Крестьяне сражались за каждую пядь земли, из окон домов на головы боярских солдат сыпались камни, кирпичи и стулья.

Воздух наполнился яростными криками. Знать и дружинники, разгневанные тем, что крестьяне посмели дать им отпор, не щадили никого. Они выламывали двери, врывались в дома, убивали женщин, насаживали на копья детей. Битва превратилась в кровавую резню.

Какое-то время он следил за боем. Когда перед таверной засверкало оружие, люди, стерегшие Касмара, присоединились к восставшим и бросили своего пленника одного. Священник вышел в общую залу и, пройдя через боковые двери, оказался на улице. Мимо него промчались несколько вооруженных людей, которые, выломав двери, ворвались в дом на другой стороне улицы. К своему ужасу, Касмар услышал пронзительные крики женщины.

Священник стремглав бросился вслед за дружинниками, и его глазам предстала страшная картина. На полу лежал мертвый ребенок, а трое солдат срывали платье с его визжащей матери.

- Именем Перма, остановитесь! - вскричал Касмар. Один из насильников, отвратительно ухмыльнувшись, бросил на него равнодушный взгляд.

- Отпустите ее, - потребовал священник.

- Смерть вонючим холопам! - проревел солдат.- Мы убьем всех этих суздальских крысёнышей, так почему бы немного не позабавиться, поп?

- Отпустите ее, - повторил Касмар.

Мародер заколебался, и тут с улицы опять донеслись звуки битвы.

- Пойдем, - произнес его товарищ и направился к двери.

Солдат снова перевел взгляд на Касмара и все с той же ухмылкой на лице провел кинжалом по горлу женщины, молившей о пощаде.

- Сколько из твоих прихожан доживут до утра, поп? - расхохотался убийца. Вытерев кинжал о плащ Касмара, он кинулся на улицу вслед за своими приятелями, завидевшими кучку крестьян.

- Раснар, - в устах Касмара это имя прозвучало как ругательство, - ты знал, что это произойдет. Это было частью твоего плана, подлец!

Молодой священник сломя голову несся по залитым кровью улицам Суздаля, не раз пробегая мимо ожесточенных схваток между крестьянами и солдатами. Он давно скинул плащ и был в одной рясе: благодаря этому ему удавалось сохранить жизнь, так как ни повстанцы, ни дружинники бояр еще не распалились до такой степени, чтобы осмелиться поднять руку на священника.

У Южных ворот было огромное столпотворение, и его затянуло в людской водоворот. Добравшись до стены, он попытался достичь ворот. Кольцо людей вокруг Касмара сжималось, выдавливая последний воздух из его легких, а потом разжималось, и ему удавалось преодолеть десяток футов.

Последним усилием священник выбрался из толпы, миновал ворота и побежал по Южной дороге.

В нескольких сотнях ярдов от города он наткнулся на отряд солдат Ивора, которые, стоя на середине дороги, встревоженно прислушивались к звукам битвы, доносившимся из Суздаля.

- Что там происходит, поп? - спросил его воин в доспехах.

- Люди Ивора предали вашего владыку, - прохрипел Касмар. - Они попытались убить его, и крестьяне стали сражаться с ними.

- За Ивора! - воскликнул стражник, и солдаты бегом устремились в город.

Касмар же помчался дальше. В голове его гудело, легкие полыхали огнем. Его сапоги из тонкой замши совсем не защищали от холода, и каждый раз, когда его нога проваливалась в снег, ему казалось, что он бежит по раскаленным углям.

Священник бежал и бежал, но его силы были на исходе, он чувствовал, что сейчас потеряет сознание. Касмар отчаянно молил Кесуса дать ему сил, чтобы продолжить бег, и вдруг у него в голове все прояснилось. Шатаясь от усталости, он все же двигался вперед, невзирая на непрерывный снегопад.

- Голосование должно уже было закончиться, - заметил Эмил, вставая, чтобы выглянуть из окна.

Погруженный в раздумья Эндрю ограничился утвердительным кивком.

- На дворе погода совсем как дома,- произнесла Кэтлин, присоединяясь к доктору.- Я так любила ночи вроде этой, когда была ребенком,- шумный город медленно покрывается белым одеялом.

Отойдя от Эмила, девушка подошла к Эндрю.

- Я думаю, что так будет лучше всего, Эндрю,- ласково обратилась она к полковнику.- Может, нам еще удастся найти тихое место, где не придется воевать. Мне кажется, мы были на войне так долго, что уже забыли, что такое мир.

Кэтлин нежно прикоснулась к его руке. Эндрю удивленно поднял голову, и их взгляды встретились. Так вот в чем дело, осенило его. Она избегала меня, потому что я солдат, я убиваю и постоянно могу быть убитым... и я избегал ее по этой же причине.

Эндрю взял ее за руку и улыбнулся.

- Дежурный сержант, дежурный сержант! - глухо прозвучал из-за двери чей-то голос.

Эндрю сорвался со стула и бросился наружу. На улице он увидел отряд своих солдат, которые шли ему навстречу, неся какого-то человека.

К своему изумлению, в этом безжизненном теле Эндрю узнал Касмара.

- Заносите его в мой дом!

Следуя за Эндрю, солдаты вошли в хижину и положили священника на стол.

Касмар открыл глаза и воспаленным взглядом обвел комнату.

- В городе бунт, - просипел он, безуспешно пытаясь сесть.

- Как ты попал сюда? - спросил Эндрю, видя, что его плащ покрыт пятнами крови, а легкие сапоги чуть не примерзли к ногам.

- Я убежал из города. Мне удалось обмануть стражу, и они меня пропустили. В городе бунт, - прокричал Касмар. - Бояре планировали напасть на вас сегодня ночью под прикрытием снега, пока вы спите. Крестьяне восстали, их возглавляет Калинка. Солдаты сошли с ума - они убивают всех: мужчин, женщин, детей, тех, кто сражается, и тех, кто не сражается. Они убьют всех, всех!

- Его слова могут быть ловушкой, чтобы выманить нас, - пробурчал возникший в дверном проеме Ганс.

- Пожалуйста, поверьте мне. - простонал священник. - Я видел Калинку незадолго перед началом боя - я пришел к нему, потому что больше не служу Раснару.

Эндрю пристально смотрел на Касмара, не зная, можно ли ему верить.

- Как умер Он, чтобы людей спасти, пусть мы умрем, чтоб их освободить,- прошептал Суздалец, глядя ему прямо в глаза.

- Где ты это услышал? - поразился Эндрю. Этих слов он никак не ожидал.

- Калинка сказал мне, что этой молитве его научил Готорн, его новый сын.

- Он говорит правду, - воскликнул Эндрю. - Конечно, Готорн не мог удержаться, чтобы не научить Калина этой песне. Эх, Калин, дурило крестьянское. Говорил же я ему, чтобы он этого не делал!

- Они пропадут без твоей помощи, - взмолился Касмар. - Раснар хочет разрушить Суздаль, чтобы Ивор лишился власти.

- Ганс, собирай всех по боевой тревоге. Какая рота сейчас голосует?

- Восьмая, сэр.

- Пусть они займут посты на стене. Всем остальным выстроиться на площади через пять минут. Выполнять!

- Останови это, - заорал Ивор, врываясь в собор. - Они же убивают всех, виновных и невиновных!

Раснар отвернулся от алтаря и улыбнулся:

- Замечательно, просто великолепно. Пусть все умрут - Перм на том свете разберется, кто виноват, а кто нет.

Выхватив меч, боярин ринулся к алтарю. Вдруг на хорах послышался звук спускаемой тетивы, и сын Ивора повалился на пол со стрелой в груди.

Ивор, окаменев, не мог отвести взгляда от безжизненного тела Андрея.

Его стража, подняв щиты, обступила кольцом своего боярина, защищая его от града стрел, сыпавшихся сверху.

- Мой владыка, это люди Михаила! Мы погибнем здесь!

Дружинники поволокли упирающегося и рычащего от ярости Ивора прочь из западни.

- Я знаю, что вы проголосовали и следует подсчитать бюллетени. Я рассказал вам, что происходит в Суздале, - обратился к полку Эндрю, показывая на север, где, несмотря на метель, можно было увидеть разгорающееся зарево пожаров. - Город горит. Тысячи крестьян сейчас погибают. Погибают в бою с боярами, мечтая сразиться с тугарами и завоевать свободу. Я вступил в Потомакскую армию для того, чтобы бороться за прекращение рабства, и эта война не кончилась, она идет здесь и сейчас. Я отправляюсь в Суздаль, с вами или без вас. Но если вы пойдете со мной, мы останемся в этой войне до самого конца. Решайте свою судьбу, Тридцать пятый и Сорок четвертая! Солдаты отозвались воинственным ревом, их гневные крики заглушили вой ледяного ветра.

- Через десять минут строимся в каре; выдать всем полный боекомплект, по восемьдесят патронов на человека. О'Дональд, захватите одну из своих пушек. Восьмой роте и морякам Кромвеля оставаться здесь, охранять лагерь. Давайте, ребята, пошевеливайтесь!

- Мы окружены! Дружинники прорвались к восточной стене, - прокричал Борис, вбегая в здание кожевенного склада, которое стало уже третьим их командным пунктом за эту ночь.

Калинка поднял взгляд от грубой карты города, лежащей пред ним на столе, и мрачно покачал головой.

Из-за всей этой резни, виновником которой он себя считал, ему казалось, что за половину ночи он постарел лет на двадцать.

В глубине души Калинка понимал, что большинство горожан не стали бы драться. Он знал также, что все это было как нельзя на руку Раснару, так как солдаты из других городов, особенно головорезы Михаила, будут убивать всех без разбора, и после этого за оружие от отчаяния возьмутся даже те Суздальцы, которые были против бунта.

Но он не мог и представить, насколько ужасной окажется действительность. Дважды ему приходилось менять место штаба, и он видел улицы города, покрытые телами мертвых и умирающих. Это он был во всем виноват, наслушался болтовни янки! Неужели его мечты были всего лишь бредом сумасшедшего?

О, как великолепно звучали эти слова: свобода, независимость, равенство. Но они никогда не говорили ему о крови и убийстве, пожарах и смерти.

Он поверил им, и теперь ему предстояло умереть.

Шум битвы становился все ближе. Калинка обвел взглядом своих товарищей и грустно улыбнулся.

- Если мышка кусает кошку, пусть не удивляется, если та тоже попробует ее на зуб,- заметил он и, зажав в руке кинжал, бросился к двери, рассчитывая заколоть хотя бы кого-нибудь из знати, прежде чем его изрубят на куски.

- Всем командирам рот выйти из строя! - зычно скомандовал Эндрю, смотря на Суздаль сквозь полевой бинокль.

"Боже мой", - подумал он, пораженно глядя на панораму всеобщего безумия. Метель вдруг прекратилась, снежный занавес исчез, и в четверти мили от себя они увидели агонию города.

Вокруг дворца Ивора полыхало пламя, ветер доносил до них треск горящих бревен и вопли тысяч людей.

Эндрю посмотрел назад и испытал чувство гордости. Его солдаты бежали всю дорогу от Форт-Линкольна до Суздаля, и почти никто не отстал, все хотели успеть вовремя.

Запыхавшись от бега, офицеры сгрудились вокруг лошади Эндрю.

- Нам предстоит расколоть крепкий орешек, господа,- спокойно произнес Эндрю, вновь поднимая к глазам бинокль. - У наших парней нет навыков городского боя, так что мы с вами поступим вот как. Нельзя допустить дробления на небольшие отряды, к тому же в городе я не смогу контролировать ход боя так, как в открытом поле. Мы будем наступать колонной по четыре - так же, как мы построены сейчас. Роты с первой по четвертую пойдут вместе со мной прямо к Главной площади. Пятой, шестой и седьмой ротами будет командовать Майна. Я хочу, чтобы за воротами вы повернули направо, заняли бы стены и пробивались к Главной дороге, которая пересекает город с востока на запад. После этого двигайтесь по этой дороге. Десятая и одиннадцатая роты остаются в резерве у ворот. О'Дональд, выкатывай свою пушку. Сначала расчистишь зону у ворот, затем будешь помогать нам в битве на площади. И еще: скажите ребятам, чтобы не палили во всех подряд. Я понимаю, что будут случайные жертвы среди крестьян - этого не избежать. Но, Бога ради, скажите солдатам, чтобы они все-таки старались смотреть, в кого стреляют.

- Мы не будем контролировать Северные и Восточные ворота? - спросил Флетчер.

- Нет. Я оставляю им возможность отступления. Если нам удастся разгромить их, им придется уйти. Надеюсь, мы вызовем у них панику, и они побегут. Дело будет жарким, так что будьте осторожны. Если начнет чересчур сильно припекать, отходите к Южным воротам. Понятно?

Все утвердительно кивнули.

- Артиллерия, вперед! - возбужденно воскликнул О'Дональд. - Ну что, господа, начинается!

Нахлестывая лошадей, канониры понеслись к городу, и солдаты расступились, давая им проехать.

- Поднять боевое знамя!

По спине Эндрю пробежал холодок, когда из рядов выступили знаменосцы. За их спинами лязгнули пятьсот штыков, и пятьсот шомполов вбили пятьсот зарядов в пятьсот стволов. Ружья взлетели на плечи суровых солдат, и все замерли в ожидании.

Эндрю спрыгнул с лошади и, вытащив из ножен саблю, вышел на середину дороги. Не оборачиваясь, он поднял саблю вверх и указал ею на город:

- Тридцать пятый Мэнский, бегом марш! Набирая скорость, они неслись по склону холма вниз к городу. О'Дональд, ревя от восторга, пришпоривал своего коня. Его артиллеристы отчаянно пытались справиться со своей пушкой, которая высоко подпрыгивала на каждом ухабе. Никогда еще ирландцу не доводилось испытывать такой радости - скакать впереди наступающей пехоты.

Ворота города были распахнуты. О'Дональд несся мимо истуканов вдоль дороги и был уже совсем близко от Суздаля. Перепуганные беженцы, попадавшиеся ему на пути, в ужасе разбегались во все стороны, словно завидев привидение.