Чтение 20–й страницы книги ~Северная Пальмира~

Но слышал в ответ лишь детский безутешный плач или совершенно невнятное бессмысленное бормотание.

Джучи-хан давно уже ускакал подальше от города сумасшедших. Нукеры успели раскинуть для него юрту, и теперь в медном котле для хана варился бараний суп. Сам он сидел в юрте на персидском ковре и хмуро слушал донесения нукеров.

А пламя над крышей завода поднималось все выше. Огонь никто не пытался гасить.

ГЛАВА IV

Игры в Хорезме

(продолжение)

"Физическая академия в Танаисе зарегистрировала незначительное

повышение радиоактивного фона".

"Акта диурна", 4-й день до Календ мая1

На следующий день уже после заката солнца два монгола остановились у ворот постоялого двора. За последний год ворота не раз и не два вышибали и срывали с крюков. Доски были набиты в два, а кое-где и в три ряда, так что ворота напоминали латаный-перелатаный халат какого-нибудь базарного попрошайки. Сейчас ворота были заперты изнутри. Над входом горел тусклый фонарь, подвешенный к металлической скобе. Несмотря на сложные времена, хозяин сумел разжиться генератором - из-за глинобитной ограды доносилось его негромкое тарахтенье.

- Открыть ворота! - крикнул один из монголов и с такой силой ударил кулаком, что одна из досок треснула. Тут же внутри послышалась приглушенная возня, сдавленный испуганный шепот, и наконец одна половинка ворот со скрипом отворилась. Монголы, ведя за собой вьючных лошадей, въехали во двор. Хозяин, толстенький, чернобородый, изрядно облысевший армянин, кинулся подержать стремя нежданному гостю. Но тот бесцеремонно оттолкнул блюдолиза. Монголы легко спрыгнули на землю. Оба они были высокого роста - прежде хозяин никогда не видал среди степняков таких великанов.

- Комнату в стороне от прочих, - приказал здоровяк-монгол.

Одеты они были так, как одеваются монголы: в синие чекмени, в шапки с лисьими хвостами, на ногах - чутулы. Лица у путников были темные, обветренные, с одинаково узкими, будто заплывшими глазами. Что-то странное было в этих лицах, но в тусклом свете горящего у ворот фонаря разглядеть гостей получше хозяин не мог. К тому же перед повелителями Вселенной лучше всего стоять с низко опущенной головой. Не поднимал хозяин глаз и тогда, когда поднимался по лесенке наверх, показывая дорогу. Монголы топали следом и сами тащили наверх огромный кожаный чувал. Наверняка мешок полон добычи - золотых украшений и прочего добра, награбленного в Хорезме. Говорят, монголы вспарывают убитым животы, чтобы отыскать в кишках проглоченные драгоценности. Гости скинули чувал на пол, и, как показалось хозяину, - или в самом деле только показалось? - кожаный мешок издал тихий стон.

- Накорми лошадей, а нам сюда наверх подай окорок и бутыль вина, - приказал один из монголов и захлопнул дверь перед носом армянина.

Тот еще несколько секунд стоял совершенно ошарашенный. Вообще-то монголы никому не доверяют присматривать за своими лошадьми, но коли багатур приказал, то хозяин все исполнит как надо. Армянин спустился вниз и осмотрел лошадей - они были все в пене и явно притомились в пути. И были это не низкорослые монгольские лошадки, выносливые и неприхотливые, а превосходные арабские скакуны. Хозяин поскреб в затылке. Но опять же все его размышления свелись к тому, что надо исполнить приказ, а не раздумывать, почему заезжие такие верзилы и почему лошади у них арабских кровей, и почему сами они втащили наверх свой чувал, а не велели позвать слуг, и почему этот чувал стонал человеческим голосом.

Тем временем в комнате Логос сдернул с лица латексную маску. Такие маски обожают использовать во время праздника дурака в феврале или во время шутовских шествий, а еще чаще - в июньские Иды. В этот день очищался храм Весты, а музыканты устраивали свой праздник, все разгуливали в нелепых одеждах, женщины - наряженные как мужчины, мужчины - в женских нарядах, все в масках, с флейтами, и повсюду царило веселье и шутовство.

- Хозяин ничего не заметил? - спросил Икел, сдирая с лица свою маску и громко отдуваясь.

- Не заметил. Надеюсь.

- На крайний случай, у нас есть золотая пайца Триона.

Логос распутал завязки чувала. В нос ударил запах фекалий. Кряхтя и ругаясь, Трион выбрался наружу и на четвереньках пополз к кровати.

- Может, Триошу лучше просто убить? - предложил Икел, с улыбкой глядя на пленника и бывшего союзника, которого он предал, как прежде предал императора Руфина. Но предательства эти получались сами собою. Как побочный эффект при достижении важной цели. Сам Икел даже мысленно не произносил слово "предательство". Он всего лишь делал то, что должен был делать.

- Я доставлю Триона к Элию, - сказал Логос. - Пусть тот его судит.

- Трудноватое задание, - вздохнул Икел. - Убить проще.

Тут он заметил, что светлые волосы Логоса сделались какого-то странного красного оттенка. Не мог же Логос их покрасить. Или показалось? Или лампа дрянная? Икел все же спросил. Логос подошел к осколку зеркала, что висело в простенькой деревянной рамке на стене.

- Это начало метаморфозы. Я облучился, когда вытаскивал из вашего "толстяка" заряд. Подозреваю, что схватил очень много.

- Ты умрешь? - голос Икела звучал равнодушно. После того как они удрали из городка Триона, его ничто больше не волновало.

- Изменюсь. Только не знаю, как. Могу ослепнуть. Такое бывает: я слепну и вижу другой мир. Там темнота заменяет свет, а света нет вообще. Не знаю, есть ли там время, а если есть, течет ли оно прямо или движется по кругу.

- А... - только и выдохнул Икел.

В это время раздался стук в дверь.

- Под кровать! - приказал Логос Триону, пнул того в бок и принялся спешно напяливать латексную маску.

Икел предпочел больше не рядиться, завалился в одежде на кровать и отвернулся к стене. Запихнув чувал вслед за Трионом под кровать, Логос распахнул дверь. Хозяин стоял на пороге, слащаво улыбаясь и держа в руках поднос со свиным окороком и бутылью вина.

- Все, как велел господин, - забормотал хозяин, пристально оглядывая комнату.

Логос выхватил у него поднос и приказал:

- Проваливай!

Только теперь хозяин заметил, что губы монгола не шевелятся, когда тот говорит. Это его так поразило, что он даже не осмелился задать вопрос о плате.

Дверь захлопнулась, а хозяин все еще стоял в коридоре и яростно скреб затылок.

- А вы глупые ребята, - захихикал Трион, выползая на четвереньках из своего укрытия. - Из вашей затеи ничего не выйдет. Уж это я вам обещаю. Сильнее Чингисхана сейчас в мире нет никого. И потому умные служат ему.

- Да, я глуп, - согласился Логос, - ибо не понимаю, почему боги не уничтожили этого мерзавца за его фокусы.

- Нам неведомы замыслы богов, - отозвался Трион. - Может быть, напротив, боги хотели, чтобы я сделал то, что я сделал. И это было даже предсказано. Вспомни Эсхила и его "Прикованного Прометея":

"Огонь найдет он гибельней, чем молния,

И грохот оглушительнее грома гроз"1.

Быть может, я и есть Прометей? Да, да, я - Прометей! Я - бог! - От этого внезапного открытия Трион пришел в восторг. Он истерически хохотал и хлопал в ладоши.

- Бог? - с сомнением переспросил Логос. - Ты - бог? Что ты знаешь о богах?!

- Боги умны, а люди глупы. Минуций говорил, что больше всего на свете ненавидит глупость. Иметь дело с глупцами ужасно. Глупость, как энтропия, возрастает в мире.

- Глупость возрастает... - повторил Логос.

Он выдохнул и стал наблюдать, как струйка его дыхания смешивается с воздухом. И что-то в этом процессе ему очень не понравилось. Он нахмурился и спросил сам себя:

- Но почему?

Трион решил, что этот вопрос задан ему.

- Все поставлено на службу толпе. А идеалы толпы примитивны. Бот если бы Руфин осмелился стать тираном!..

Логос выставил перед собой ладони заборчиком и дохнул. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами, пальцы его слегка подрагивали. Трион тоже перестал разглагольствовать и молча наблюдал за странными движениями своего похитителя. А тот с силой втянул в себя воздух...

- Нет! - заорал Трион и схватился за голову. - Не смей! Это мое, мое! Не отдам!

А Икел, резавший тем временем ветчину, уронил нож, потому что пальцы сами собой разжались, и на мгновение позабыл все - и что перед ним сидит бывший гладиатор Юний Вер, и что мать этого Вера служила когда-то в когорте "Нереида", а он, Корнелий Икел, командовал этой когортой. И то, что когорта эта утопилась в колодце в полном составе, - он позабыл тоже. И то, что теперь наконец он глотнул амброзии и сравнялся с теми, кто предпочел умереть, но не убивать, - тоже забыл. Забыл даже, как держать нож и как резать ветчину. Он беспомощно оглянулся, зачем-то посмотрел в окно, но не мог вспомнить, что окно называется окном. Не мог понять, почему за окном темно. И что такое ночь, и будет ли завтра рассвет...

Тут Логос выдохнул. Икел тут же поднял нож и принялся резать ветчину, почему-то непрерывно повторяя:

- Окно, окно, окно...

Он сообразил, что через несколько часов тьма рассеется и они отправятся в путь. Но не мог вспомнить, как называлась когорта, которой он когда-то командовал и которая погибла так странно.

А Трион сидел за столом, уронив голову на руки, и плакал. Но это не был детский требовательный плач, который всe утро оглашал сады Хорезм-шаха. Это был злой плач униженного человека.

- Ты украл у меня идею. Я придумал, как сделать новую бомбу, а теперь я ничего не помню... Ничего...

А потом он закричал от боли и схватился за живот.

- Что с тобой? - спросил Логос, но не повернул головы и продолжал разглядывать свои ладони, будто видел на них, как в зеркале, что-то необыкновенно интересное.

- Бо-ольно... - прошептал Трион побелевшими губами.

Логос очнулся от своих мыслей и внимательно посмотрел на Триона.

- Ничего страшного. Боль скоро кончится. Это я тебе обещаю. - Он наконец разомкнул ладони, положил руку на плечо физику, и тот почувствовал странную легкость, невесомость во всем теле. И боль тоже стала легкой, невесомой. Нет, она осталась, но ее уже можно было терпеть.

ГЛАВА V

Игры в Северной Пальмире

"Не только Киев, но и Москва, и Новгород Великий отрицательно относятся

к союзу Готского царства с Римом".

"Акта диурна", канун Календ мая1

"Гаю Элию Перегрину Норма Галликан. Привет.

Пишу тебе уже не из Рима - с Крита. С осени меня держали на Пандатерии - местечко отвратительное, как ты знаешь. Но потом (я узнала: Валерия заступилась) перевели сюда. Приехала только вчера. Вещи раскиданы. Домишко - дрянь. Денег - сестерциев сто, не больше. Со мной только мой маленький Марк. Ни прислуги, ни друзей, ни знакомых - вообще никого. Соседи даже не пришли проведать. Но кто-то оставил у порога кувшин с молоком. Стала спрашивать, кто? Не сознаются. Боятся.

Не из-за денег пишу или из желания пожалобиться. Нет. Пишу для того, чтобы сообщить: Элий, я по-прежнему твой друг и преданный союзник. Что бы обо мне ни говорили, какие гадости ни писали - я с тобой против Бенита до конца. Впрочем, не знаю, пойдешь ли ты до конца. Но я пойду. И уверена - Бенит не выстоит.

Выслали меня за мои статьи в "Вестнике старины" да еще за то, что отказалась дать присягу на верность Бениту. Остальные сотрудники моей клиники согласились. Я - нет. Они заявили, что сделали это ради больных. Но я не могу. Исполнители разбили все вещи у меня в доме и разорили таблин в клинике и библиотеку. Я смотрела, как они уничтожают отчеты. Элий, ведь они - бывшие гении! Так почему же такие скоты?

"В последнее время рукописей развелось слишком много, - усмехаясь, сказал мне человек в черном, тоже гений. - Сначала Кумий оскорблял Рим своими мерзостными сочинениями, теперь - ты. Все вообразили себя литераторами. Многовато стало любителей портить бумагу".

"Гений, - сказала я ему. - Ты умрешь, как человек. Так зачем же ты уничтожаешь наш человеческий мир?"

А он расхохотался мне в лицо.

"Я умру как гений. То есть навсегда. И вашего человеческого мира нет. Есть мир богов. А людям разрешили немного напакостить в вестибуле. И знаешь почему? Потому что этот мир богам больше не нужен. Они выбросили его на помойку. А зачем беречь выброшенное на помойку, скажи? Ты бережешь старое платье, которое выбросила на помойку? А?"

Был еще такой человек - Марцелл. Он выманил у меня рукопись статьи и передал..."

Эта последняя незаконченная фраза была вымарана, но не слишком тщательно - при желании ее можно было прочесть. Или догадаться, куда передал рукописи Нормы "человек Марцелл".

"Знаю, письмо придет уже после того как ты узнаешь о моей ссылке из вестников. Мы, оба изгнаны из Рима - ты и я. Но не отвергнуты Римом. Нет, не отвергнуты.

Остров Крит. 12-й день до Календ апреля"2.

Элий отложил письмо. Взял стило, чтобы писать ответ, и не смог. "Отвергнуты Римом..." Норма будто кинжалом полоснула по сердцу. Ведь она знала, что пишет и кому. Намеренно написала, дабы причинить боль. Чтобы ему стало больно так же, как больно ей. Он прекрасно понимал и мотив, и порыв. В его возрасте многое можно научиться понимать. Даже слишком многое. По греческим понятиям он приближался к возрасту акме. То есть к своему расцвету. По римским представлениям он был еще молод3. Он сам от себя чего-то ждал. Чего-то такого, чего прежде никогда не мог совершить. И заранее удивлялся своему будущему свершению.

И Норме Галликан он все-таки ответил. Хотя и не в тот же день.

Несколько минут Квинт наблюдал, как Элий тренируется в гимнасии с новичком Гесиодом. Парень был молод и силен. Но рядом с Элием казался неуклюжим. У Элия руки буквально летали. Гесиод двигался медленно, едва-едва. Но этот парень выйдет на арену только осенью. Когда Элий уже не будет драться. Никого из нынешних бойцов Элий тренировать не стал бы.

Гимнасий в доме был хорош, впрочем, как и все в этом доме. Мозаики на стенах, мраморные колонны портиков с капителями коринфского ордера. И песок на полу - яркий, речной.

- Рука свободнее! - в который раз крикнул Элий, легко отбивая удар Гесиода. - Рука расслаблена. А у тебя она закрепощена.

- Да я так и делаю... - пожал плечами Гесиод. - Это сейчас у меня не выходит, потому что я бью вполсилы.

- А ты бей в полную силу. Как на арене.

Элий снял защитный шлем, провел ладонью по лицу. И тут Гесиод ударил. То есть не на самом деле, а вроде бы как в шутку, видя, что "учитель" расслабился. И тут же получил в грудь так, что отлетел к колоннаде гимнасия. Если бы меч был боевым, его не спасли бы даже доспехи.

- Никогда так не делай! Это глупый поступок новичка, который думает: "Как же я крут, старика сейчас умою!" Еще раз так сделаешь - искалечу. Просто потому что в такие мгновения работает одна реакция. На меня нападают - я защищаюсь. Ты понял?

Гесиод судорожно сглотнул и кивнул. Он стиснул зубы, чтобы не застонать, - удар получился чувствительный.

- Вот и хорошо. Коли я снял шлем, то тренировка закончена. Это - правило. По-моему, я тебе уже об этом говорил.

Гесиод вновь кивнул. Вид у него был как у побитой собаки.

- Ты будешь опять биться с Сенекой? - спросил Квинт, когда Элий подошел к скамье и взял полотенце.

Элий вытер лицо и шею, потом сказал:

- В этот раз бой будет нетрудным. - Голос его сделался ледяным - как всегда, когда разговор заходил о Сенеке. - Это последний бой в сезоне, - попытался закончить разговор Элий.

- Ты все еще надеешься сразить его? - не скрывая издевки, спросил Квинт. - Ведь он возрождается вновь после каждой смертельной раны. В этом вы схожи. Ты тоже копишь отметину за отметиной... Но он - не ты. - Квинт ожидал возражений, но Элий молчал. - Послушай, я знаю давно, что ты задумал. Но ведь это безумие! Сколько ты сможешь продержаться? Год? Два? Три?

- Нужен один только год.

- Ты вместо богов хочешь исполнить свое заветное желание. Сам.

Гладиатор не ответил.

- Остановись, Элий.

- Чего ты боишься, Квинт? Что я не выдержу?

- Я боюсь... - Квинт покосился на Гесиода. Молодой боец уже пришел в себя и размахивал мечом, желая показать учителю свою силу, и приходил в восторг от своей неуклюжести, которую он почему-то принимал за умение. - Я боюсь не за тебя. Ладно, не будем говорить. Все! Или я сойду с ума, что, в принципе, не сложно. Кстати, баня истоплена, можешь искупаться после тренировки.

- Вода в бассейне теплая?

- Разумеется.

- Послушай, Квинт. Вот что я тебе скажу: ты ошибаешься. Мое возвращение на арену - это не исполнение моего желания. Это - другое. И ради другого. Разумеется, все происходит не так, как мы хотим. Всегда - не так. Но что-то сбывается. Сбывается, если удается продержаться на секунду дольше. Главное - продержаться на секунду дольше, чем позволяют собственные силы.

Квинт понимающе кивнул.

- Где ты черпаешь силы, Элий?

- В себе. Когда я сражаюсь, я становлюсь сильнее.

- Я тебе завидую. Честно - завидую.

Квинт оглянулся - почудилось ему, что кто-то стоит за спиной. Но, верно, в самом деле почудилось - не было никого подле. Куда ушла его странная люба, кого теперь обнимает таинственная красавица - неведомо. Вот бы увидеть ее одним глазком. Но нельзя.

Квинт тяжело вздохнул.

III

У ворот поместья остановилось открытое авто - потрепанное, видавшее виды "нево". Человек вышел из машины и направился к дому, перепрыгивая через лужицы, что остались на дорожке после ночного дождя. Человек был немолод, но прыгал через лужи ловко - сказывалась многолетняя тренировка. Элий смотрел на прыгуна и не узнавал. И только когда гость был уже у дверей, когда выкрикнул: "Здравствуй!", Элий наконец понял, кто перед ним.

- Клодия! - Элий изумленно глядел на гладиаторшу.

Она постарела. Сделалась еще шире в плечах. Еще больше стала походить на мужчину. На ней, постаревшей, мужская туника и мужские башмаки смотрелись вульгарно. В коротко остриженных волосах поблескивали седые нити. Вокруг глаз появились морщины. Странно видеть друзей постаревшими. Хочется немедленно вернуться в прошлое, в то прошлое, когда они были молоды. И ты вместе с ними. Но вернуться невозможно.

- В Риме - мерзко, - заявила она. - Решила здесь немного поразвлечься. Тебе охрана не нужна? А то я с превеликим удовольствием. Но на арену я не пойду - так и знай. Смертельные поединки не для меня. - Клодия засмеялась и хлопнула его по плечу. - Ну и дела, Элий. Вот уж не думала, что ты вновь станешь гладиатором.

Из дома вышла Летиция. Юная женщина в светлом платье, с лентами в волосах. Теперь, с наступлением весны, она стала больше походить на прежнюю Летицию, будто под новой личиной проступало прежнее лицо. Только волосы у нее оставались черными и вьющимися - точь-в-точь волосы Марции. Элий всем врал, что Летиция их красит. Рядом с нею Элий казался старше своих лет. Она расцвела, а он был уже полностью сед.

- Ты как раз вовремя, - сказала она Клодии, будто давным-давно ее ждала, но Элий заметил, что Летиция не узнала гладиаторшу. И Клодия тоже это заметила, но не подала виду. - Бани натоплены. А к обеду мы ждем гостей.

- А кто мне составит компанию в банях? Ты? Или Элий?

- Элий, - не задумываясь, отвечала Летиция.

- Не боишься? - усмехнулась Клодия.

Вместо ответа Летиция лишь приподняла бровь.

- Ну что ж, пойдем попаримся, Элий, - предложила Клодия. - В прошлом мы всегда парились перед играми, помнишь?

Не любила Клодия спускать чужие выпады, уколола прошлым, хотя ничего в этом прошлом не было. Даже этих совместных походов в баню не было. Но ведь Летиция ничего не знала об этом. Она даже о своем прошлом ничего не ведала.

- О да, я помню, - неожиданно поддержал ее игру Элий, и дерзкая улыбка скользнула по губам его - совершенно мальчишеская, проказливая.

И хотя он уже искупался после тренировки, но решил отправиться в баню вместе с женщинами. Уж не хочет ли он заставить юную женушку ревновать? Клодия заговорщицки подмигнула.

- Я с вами, - сказала вдруг Летиция, в этот раз брови ее строго нахмурились.