Чтение 20–й страницы книги ~Варвары~

Сначала Коршунов увидел башню и только потом - сам город. Бург то бишь. Он стоял на открытом месте, над рекой, отделенный от леса зелеными полосами возделанной земли, которая здорово смахивала на какое-нибудь садово-огородное хозяйство под Питером.

Когда Коршунов был маленьким, его родители как-то взяли участочек в таком хозяйстве, соорудили шалаш и убили целое лето, пытаясь взрастить экологически чистый провиант.

Здесь размеры участков были побольше, но сходство все равно было необычайное. Должно быть, из-за ветхих шалашиков и роющихся в земле полуголых человечков.

Сам бург - по здешним меркам - выглядел солидно. Основатели его знали толк в фортификации: поставили крепость на высоком мысу, образованном речной излучиной. С трех сторон, в дополнение к укрепленным бревнами земляным валам, возведенным руками человека, добавлялась преграда естественная: уходящий под воду сыпучий склон. С четвертой стороны был выкопан ров, через который был переброшен бревенчатый настил. Над воротами нависала та самая, заметная издалека деревянная башня.

Размеры бург имел весьма скромные, ограниченные площадью мыса, поэтому большая часть построек оказалась вне городских валов. Постройки эти возводились по тому же "типовому" проекту, что и избы в поселке. Отличались они друг от друга только величиной и "степенью износа".

Примерно в полукилометре от города на берегу располагался "порт". Он состоял из обширной поляны, поросшей дикой травой, пяти длинных черных одноэтажных строений и трех деревянных причалов. У одного из них отдыхал кораблик со свернутым парусом, размерами с рыболовный баркас; на других пирсах местное население занималось стиркой. На речном песке сохло около двух дюжин больших и малых лодок.

Отряд заметили. Работавшие на полях прекратили трудовую деятельность. Кто-то выкрикнул приветствие.

Коршунов соскочил с телеги, но на коня не сел, пошел пешком. Не из скромности, а потому что на своих двоих чувствовал себя увереннее, чем в седле.

Копыта коней простучали по настилу. Потом по нему прогрохотали колеса телег. Отряд въехал в ворота. Коршунов с интересом осмотрелся. Вдоль стен, изнутри, плотно, один к одному, теснились дома. Между бревенчатых стен оставался узкий, двум телегам не разъехаться, проход. Улочка длиной не больше ста метров трижды изогнулась, прежде чем вывела на открытое место, центральную площадь, одной из сторон которой был здоровенный двухэтажный домина, самое крупное строение из виденных здесь Коршуновым. На другой стороне имелось нечто вроде небольшого рынка. Остальную часть "обрамления" площади составляли высокие заборы, за которыми маячили весьма респектабельные (опять-таки по здешним меркам) здания.

Прибывших встречали. Зеваки, разумеется, как же без них. И официальные лица, которые четко делились на две группы. Одна выстроилась у двухэтажного дома, вторая - вдоль очень солидного забора, за которым тоже имелось весьма респектабельное здание. У первой группы явного лидера не было, зато второй предводительствовал бородатый мужичина шириной и толщиной с небольшой платяной шкаф. Одет сей образец интенсивного питания был роскошно и совершенно не по погоде: в костюм отличной кожи с тиснением, щедро изукрашенный бляшками и висюльками из драгметаллов. С необъятных плеч ниспадал тяжелый плащ из черного бархата, явно нездешнего происхождения, в мочках ушей имелись золотые серьги, а на голове - бархатная же шапочка с серебряным шитьем, частично прикрывавшая обширную лысину.

Свита "бархатного плаща" состояла из двух категорий лиц: солидных мужчин среднего и пожилого возраста в "цивильной" одежде (хотя большинство - при оружии) и мужчин помоложе и покрепче, облаченных примерно так же, как парни Одохара. Очевидно, личная охрана толстяка.

Дружинники рикса спешились, Коршунов протиснулся вперед в тот момент, когда толстяк зычно провозгласил:

- Рад вновь видеть тебя, Одохар!

- И я рад, Стайна! - Особой радости в голосе рикса не чувствовалось.

Коршунов покосился на Агилмунда. Старший сын Фретилы, подбоченившись, надменно взирал на "охранников" Стайны. С неприкрытым вызовом. И он был не одинок. Подбородок Ахвизры был задран еще выше, чем у Агилмунда. Во взглядах "охранников" особой приязни тоже не читалось.

Тем большим было удивление Коршунова, когда широкое лицо Стайны вдруг озарилось искренней радостью. И именно в тот момент, когда маленькие, заплывшие жиром глазки остановились на Алексее.

- О! Как я рад! - воскликнул толстяк, устремляясь вперед и заключая опешившего Коршунова в могучие объятия и прижимаясь к его лицу влажной от пота щекой. Объятия разжались, толстяк слегка отстранил Алексея, оглядел его так, словно они были старыми друзьями, не видевшимися лет десять. - Какая честь! Аласейа! Герой, пришедший с неба! Как мы рады! - Он оглянулся, махнул рукой, и хор басов и баритонов "свиты" нестройно загудел: "Рады, рады..."

Цепкий взгляд зажатых между щеками и надбровными дугами глазок остановился на хронометре, в острых, как иголки, зрачках что-то блеснуло... Коршунов даже испугался, что толстяк сейчас сорвет у него с шеи игрушку и быстренько засунет в карман. Но вместо этого Стайна дружески хлопнул Алексея по плечу.

- Добро пожаловать, Аласейа! - провозгласил он, источая радость. - Будь моим гостем, небесный герой! Окажи мне великую честь!

Коршунов слегка растерялся. Имя Стайны он уже слышал раньше и знал, что тот - тоже вождь. И не меньшего уровня, чем Одохар. Но откуда Стайна знает имя Алексея и все прочее? И чему так бурно обрадовался?

- М-м-м... Я не один, - пробормотал он.

- Знаю-знаю! - воскликнул Стайна. - Герой слетел к нам и оказал всем нам великую честь, породнившись с родом моего друга Фретилы. Но должно герою жить в наилучшем доме бурга. А наилучший дом бурга принадлежит мне. Вели родичам своим везти на мой двор твои сокровища, дабы не затерялись они, а сам будь моим гостем, Аласейа! - цепкие пальцы сжали локоть Коршунова. - В моем скромном жилище тебе будет хорошо! Раздели со мной трапезу, Аласейа! Лучшее в моем доме - твое!

Хм-м... "Скромное жилище" как-то не вязалось с понятием "лучшего дома в бурге". Но Коршунов не рискнул сказать "нет". Кто знает, может таковы здешние обычаи?

Алексей покосился на Одохара. Лицо рикса было каменным... Зато на физиономии Рагнасвинты, слезшей с телеги и протиснувшейся в первые ряды, читалось неприкрытое удовольствие... И Коршунов принял решение.

- Благодарю тебя! - произнес он торжественно. - Я счастлив разделить с тобой трапезу, Стайна! Только позволь мне сказать слово моим родичам... - Он деликатно освободил локоть, подозвал Книву.

- Вам есть где поселиться в бурге? - спросил Коршунов вполголоса.

Сын Фретилы кивнул:

- Ты хочешь жить у Стайны?

- Пока только пообедать.

- Не вези твое добро в его двор, - совсем тихо проговорил Книва. - Стайна хитрый, а ты щедрый. Твое добро станет его добром.

- Уговорил, - так же шепотом ответил Коршунов. - Забирай Рагнасвинту (Коршунов решил не брать ее к Стайне. Интуиция? ) и устраивайтесь. Справитесь?

- Если что - Агилмунд поможет. Подружись со Стайной, Аласейа. Стайна - большой человек. С ним не дружить плохо. Его голос в бурге везде слышен.

- Постараюсь. Езжайте.

Тем временем стоявшие у длинного дома смешались с дружинниками, сопровождавшими Одохара, а нагруженные фургоны тронулись, разъезжаясь в разные стороны.

Коршунов улыбнулся Рагнасвинте, кивнув на Книву. И направился к Стайне.

- Я готов следовать за тобой, - сказал он жизнерадостно.

- Это честь для меня! - расплылся в улыбке "большой человек" Стайна. - А где же твое добро?

- Что есть добро? - философски отозвался Коршунов. - Доброта людская - вот ценность!

Данная сентенция поразила Стайну. Он даже не нашелся, что ответить. Только проводил взглядом фургоны.

- Аласейа! - Коршунов обернулся. - Добра тебе, Аласейа! - рикс Одохар кивнул ему и двинулся к большому дому. Его конь пошел за хозяином, как вышколенная собака.

В следующий миг Коршунова плотно окружила Стайнова свита. Его подхватили под руки и повлекли во двор. Совершенно незнакомые люди выражали необычайную радость от встречи с таким выдающимся человеком, как Коршунов. Любимый родич, возвратившийся после долгих лет отсутствия, не мог бы претендовать на большее. Чем-то эта ситуация была Алексею знакома...

Когда его, чуть ли не на руках, подняли на высокое крыльцо, Алексей вспомнил... Точно! Один к одному.

Дело было в ТОЙ жизни. Как-то подружка затащила Коршунова к одному гуру. А может и не гуру, а проповеднику. Их, сектантов, столько в Питере развелось - хрен разберешься. Пришли Алексей с подругой на это самое сборище... Войти не успели, как на Коршунова целая толпа налетела. И все целуют-обнимают, радуются безмерно. Просто свадьба с цыганами: "К нам приехал, к нам приехал Лексей Викторыч да-раго-ой!" Под белы ручки берут, за стол сажают, кушинькать прямо в ротик кладут...

Коршунов сначала опешил, потом расслабился. Так тепло ему стало, приятно... Все тебя любят, понимаешь, и ты всех любишь тоже. Даже непонятно, как ты без них жил... Ну вроде как в хорошей компании - после второго стакана водки. Но без водки, что характерно. Короче, зацепило Коршунова. И стал он эти сборища посещать регулярно и с удовольствием. Приятно все же, когда тебя так уважают. Еще приятнее, когда полузнакомые, но симпатичные женщины мягкой грудкой к тебе прижимаются, в глаза заглядывают, слова заботливые говорят... А уж гуру этот, прочих "учеников" забросив, часами с Алексеем о жизни толковал. С большим пониманием. И книжку свою Коршунову подарил. С цветными картинками.

И пропал бы будущий космонавт Коршунов ни за грош, если бы не Генка Черепанов, который как раз тогда в гости в Питер приехал. Послушал Генка восторженные дифирамбы Алексея в адрес "замечательных духовных людей", хмыкнул и сказал:

- Познакомь.

Коршунов спросил разрешения у гуру, пояснил, что друг его, военный летчик, без пяти минут космонавт, очень даже заинтересовался...

Гуру тоже заинтересовался и немедленно дал добро.

На следующий день Черепанов нацепил свой парадный мундир с полным набором орденских планок... И Коршунов получил возможность полюбоваться действом "возвращение блудного сына" со стороны. Дружный коллектив в лице самого гуру и особо приближенных с радостными восклицаниями и бурными проявлениями любви налетел на Черепанова. Но тот не растаял и не умилился, а отреагировал совершенно неожиданно для Алексея. "Желанный гость" активно включился в процесс. Причем даже активнее хозяев. С радостным рыком "Как я р-рад! Др-руг! Др-ружище!" он облапил субтильного гуру и затряс его, как медведь - незадачливого охотника. Гуру сипел, хрустел ребрышками и пытался вырваться из борцовского захвата. Но у него не было никаких шансов. Когда объятия разжались, коленки у гуру заметно дрожали, а по лицу блуждала отрешенно-счастливая улыбка любителя пива, добравшегося до туалета. А спектакль тем временем продолжался. Выразив "любовь" к учителю, Черепанов взялся за теснившихся вокруг учеников и учениц. Его бас покрыл многоголосый хор славословий, а объятия раскрылись для публики. Особы женского пола были поочередно оттисканы и перецелованы под громогласные заверения в вечной любви. Особы мужского пола были приветствуемы гулкими хлопками по спинам и рукопожатиями, после которых нормальное кровообращение восстанавливалось минут через пять. Нельзя сказать, что "сектанты" сдались без боя в этом соревновании "вселенской любви". Но где уж им конкурировать в скорости с пилотом "сушки"? "Излюбленные" до потери ориентации, они остались на "поле боя", а победитель, подмигнув Алексею, подхватил пару самых аппетитных "сектанточек" и двинулся в "помещение для совместных медитаций", где околачивались "неофиты" вроде Коршунова. И навел там такой шухер...

Коршунов осушил чашу и со стуком опустил на стол. Тотчас слева появилась смуглая тонкая рука с ковшом.

Пиво, пенясь, полилось в чашу. Алексей быстро оглянулся, но успел увидеть только черную "баранку" косы и полную грудь, обозначившуюся под вышитой тканью рубахи. В следующее мгновение женщина повернулась к нему спиной, наполнила чашу Стайны и собралась уйти, но хозяин поймал ее за пояс и развернул.

- Поприветствуй моего гостя, Стайса! - воскликнул он.

Ее глаза были - как небо. Черное небо. Такое, как за облаками, за стратосферой. Абсолютно черное небо космического пространства. Такого не увидишь, пока не побываешь там. Но если долго смотреть в такие глаза, то покажется, что они не выпуклы, а вогнуты, а их блеск - не отражение света, а сам свет. Но этот взгляд не был долгим. Миг - и глаза спрятались за бахромой ресниц.

- Славы тебе, - тихонько проговорила женщина.

- Миина тиви, - с гордостью сообщил Стайна. "Моя наложница".

- Она - издалека. Очень издалека. Скажи ему, как тебя звали раньше, Стайса! - потребовал он.

- Анастасиа. - Она выговаривала слова не так, как другие. И кожа ее была смуглее, и таких иссиня-черных кос здесь не было ни у кого. И такое имя, тоже нездешнее - ТАМОШНЕЕ. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Коршунов сглотнул.

- Откуда ты, девочка? - быстро спросил он по-русски.

Не поняла.

Алексей повторил вопрос по-английски. С тем же результатом.

Дикая надежда угасла. Но от этого стоящая перед ним женщина не стала менее прекрасна. И менее желанна.

- Меня зовут Алексей, - произнес Коршунов.

- Алексий? - повторила она. И словно сноп искр брызнул между ними. Она видела. И он видел. Больше никто.

- Аласейа - небесный герой! - хвастливо сообщил Стайна. - Он пришел с неба, понимаешь?

Женщина быстро сказала что-то. Не по-здешнему.

- Она не очень умна, - сообщил Стайна. - Но хороша на ложе, а тело у нее нежное, - и разразился короткой речью, из которой явствовало, что Анастасия - специальный подарок Стайне. От далеких друзей, которые ценят и уважают Стайну. И Анастасия - подарок, выражающий их признательность. Очень дорогой подарок, потому что редкий. У Стайны очень много друзей, потому что со Стайной хорошо дружить и плохо ссориться.

Коршунов делал вид, что слушает. Смотрел на женщину и совершенно точно знал, что она должна быть - его. Что этот хвастливый бочонок сала понятия не имеет о том, чем обладает. У Коршунова даже возникла кощунственная мысль: не предложить ли обменять Анастасию на какую-нибудь из "небесных" игрушек. Например, на тот же хронометр. Но Алексей не предложил. Потому что испугался, что хозяин скажет "нет".

"Я получу ее! - мысленно поклялся Коршунов. - Во что бы то ни стало!"

Даже если для этого придется убить ее хозяина, Алексей ее получит.

Он перевел взгляд на Стайну.

Толстяк продолжал говорить. Липкие жирные губы шевелились, как слизняки, маленькие глазки замаслились. Когда короткие пальцы отрывали кусок мяса и запихивали в рот, речь становилась невнятной и желтый жир тек на бороду.

Коршунову страшно захотелось врезать кулаком в широкую рожу. Вбить в глотку черные зубы...

Чтобы справиться с собой, Алексей отвернулся и так яростно вгрызся в шмат грудинки, словно она была его кровным врагом.

Расправившись с мясом, в два глотка выхлебал чашу.

Анастасии рядом уже не было. Пива ему подлила другая, румяная толстая девка.

Как выяснилось, Стайнова дочь. На выданье. Жаль, что Аласейа успел породниться с Фретилой. А то стал бы, может, родичем самого Стайны. Уж Стайна не поскупился бы. Фретила - муж правильный, но до щедрости Стайны ему далеко. Никого нет в бурге и окрестностях щедрей Стайны. Хоть у кого спроси!

Хозяин широким жестом обвел стол. И толпа прихлебателей в разноголосицу подтвердила: точно, никого нет щедрее Стайны. А кто-то уже поднял здравицу: за щедрого хозяина!

А хозяин, не медля, - за славного гостя!

И напомнил: у него в доме до дна пьют. Знают, что хозяин пива не жалеет, а кто подумает, что жалеет, так хозяин и обидеться может.

"Ах ты зараза! - подумал Коршунов. - Да ты никак напоить меня вздумал! Ну ладно, пивная бочка! Давай, попытайся!"

И всерьез взялся за дело.

Пиво шипело, переливаясь из кувшинов в чаши, а из чаш - в желудки.

После дюжины чаш стали обходиться без тостов. Разом опрокидывали, разом закусывали, разом выходили во двор отлить.

Это уже не пир был - состязание. Оба вошли в азарт. Стайна, похоже, уже и забыл о том, для чего собирался подпоить гостя. Азартен, Парамоша! А может, сам процесс нравится...

Конечно, у толстяка было преимущество минимум в два пуда. Но зато Алексей пивал напитки и покрепче здешнего пивка, да и печень у Коршунова здоровше...

В общем, настал момент, когда Стайна не смог подняться из-за стола. Сделал усилие - и уронил тушу обратно на лавку. Засмеялся, попробовал еще раз - и опять не смог. На широком лице проступило озабоченное удивление. Потом раздался негромкий журчащий звук и потянуло характерным запахом. Впрочем, в пиршественной и без того воняло - будь здоров. И мочой, и блевотиной...

Облегчившись, Стайна грохнул лапой по столу, гаркнул. К нему тут же подскочили, подняли втроем. Хозяин на прощанье махнул Коршунову и сообщил, что рад бы еще посидеть с гостем, да ждут неотложные дела... Стайну вывели вон, Коршунов огляделся и обнаружил, что дееспособных за столом больше нет. Кто - под столом, кто - мордой в стол, кто трубно храпит на лавке.

Правда, имелся в зале дееспособный "обслуживающий персонал" в лице "мажордома", пары "половых" и трех "официанток".

"Мажордом" вежливо что-то проговорил. Коршунов ни хрена не понял, но догадался, что тот интересуется, желает ли герой продолжить веселье? Покушать, выпить или, может, девочку, тиви? Так вот они. Герой может выбрать любую...

Алексей поглядел на "девочек" и выяснил, что взгляд его "потерял резкость" и "тиви" подозрительно похожи одна на другую...

Коршунов мотнул головой: отстань. Опрокинул еще одну чашу (Мать их так! Что у них, нормальных кружек нет? ). Выбрался из-за стола, вышел во двор, отлил у забора, потрепал по голове зверовидного хундса, подумал, что надо бы идти домой, но никак не мог вспомнить, где его дом...

Поэтому он вернулся обратно и поинтересовался у "метрдотеля", нельзя ли в этой гостинице снять комнатушку?

Тот оказался совсем тупой, по-русски ни бум-бум. Пришлось показать знаками: мол, хочу в койку.

Доперло. Понял, пенек старый, обрадовался. Жестами показал: счас исполним. Кликнул двух хануриков, те деликатно взяли Коршунова под локотки, повели куда-то наверх...

Очнулся Алексей от приятного ощущения. Обнаружил, что сидит, привалившись спиной к стене. Что он - без штанов, в одной рубахе и ноги его - в кадушке с теплой водой. И моет их какая-то белобрысая...

Коршунов с трудом удержался от того, чтобы снова выпасть в приятное небытие. Было что-то важное... Что?.. Вспомнил! Пистолет!

С трудом разлепил веки, огляделся... А, вот он! Все барахло тут. Разложено на соседней лавке... Алексей с облегчением вздохнул и провалился в качающуюся бездну.

Глава одиннадцатая

АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. ГОСТЕПРИИМСТВО МИРНОГО ВОЖДЯ СТАЙНЫ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Она пришла, когда в узком окне зажглись звезды. Тяжелые косы упали на грудь Алексею. Широкая лавка скрипнула, когда теплое мягкое тело прилегло рядом, и гладкая щека прижалась к шее Коршунова.

- А?.. Кто?.. - Хмель еще не выветрился из головы, мир качался, а темнота завивалась спиралью.

- Тш-ш... - Маленькая, пахнущая мятой ладошка прижалась к губам.

- Настя? - прошептал он.

- Йа-а-а... - Она потянула его к себе, прижалась всем телом: лицом, грудями, лоном, коленями... И как-то сразу оказалась под ним, а он - в ней, и лавка уже яростно скрипела и раскачивалась, и протяжные сдавленные стоны подхлестывали: быстрей, быстрей...

И когда он содрогнулся в последний раз и обмяк, влажное тело выскользнуло из-под него, и через пару мгновений у рта оказалась кружка с чем-то прохладным и кисловатым. Коршунов начал пить... И кажется, даже и не допил. Уснул.

Проснулся уже поздним утром. За окном галдели незнакомые голоса, звенел бубенчик. Хрипло заорал петух.

Голова не болела, но тело было вялым и каким-то неприятно легким. Сквозь веки пробивался свет, но глаза открывать не хотелось.

Рядом кто-то спал. Женщина. Что-то несильно давило на горло. Коршунов пошарил рукой: коса.

Настя!

Глаза моментально открылись...

Коса была не черная. Пшеничная...

Коршунов осторожно приподнялся, повернулся.

Рядом, подложив под щеку свернутую рубаху, посапывала незнакомая девка. Толстощекая и веснушчатая. Большущие груди с махонькими сосками лежали одна на другой, как розовые поросята.

В первый миг Коршунов почувствовал не разочарование, а облегчение. Он не помнил, что было ночью. И хорошо, что то, о чем он не помнил, было с этой незнакомой девушкой, а не с ней. Это было бы все равно, что после бутылки "Смирновской" проглотить бокал восхитительного старинного вина, которое достается всего-то раз или два в жизни. Жахнуть залпом - и закусить вялым грибочком.

Как выяснилось, ночевал Коршунов не в самом доме, а во флигеле. На втором этаже. Во дворе пахло навозом. На скамеечке у крыльца восседал Стайна. Нехорошо было Стайне. Похмелюга мучила. Вокруг него хлопотала Анастасия. Окунала в бадейку тряпочку, прикладывала к вискам хозяина, смачивала загорелую лысину. Улыбнулась Коршунову. Официально. Но у Алексея все равно в груди екнуло. Вся она была такая ладная, аккуратная, чистенькая. Даже на ногах не здешние чуни, а изящные плетеные сандалии.

- Здоровья тебе, - произнес Стайна. - Как ночь?

- Хорошо.

- И я - хорошо, - он похлопал Анастасию по бедру. - Есть хочешь? Пить?

- Да. - Коршунов пнул свинью, которая вознамерилась пожевать его штанину.

- Иди в дом, - Стайна вяло махнул рукой. - Там все... - и закрыл глаза.

Коршунов мог бы его вылечить. Одной-единственной таблеткой. Но почему-то не хотелось.

Позавтракав (явно объедками вчерашней обжираловки), Коршунов опять вышел во двор. И узнал, что по его душу уже дважды приходили. Один раз - Книва, другой - посыльный от Одохара.

Алексей обдумал, кому следует отдать предпочтение, и остановился на Книве. Совесть Коршунова мучила: бросил их в чужом городе. Пусть даже и родичи у них тут...

Вопрос: как их теперь искать? Городишко, конечно, маленький. Небось и тысячи жителей не наберется, но все же...

Проблема решилась легче легкого.

Стоило выйти на "площадь", и среди болтавшегося там народу Коршунов углядел знакомую рожу Одохарова дружинника.

Дружинник время проводил не праздно: обучал молодое поколение благородному искусству боя. Выглядело это так: учитель, голый по пояс и босой, с топором в одной руке и щитом в другой, подвергся яростным нападкам четырех подростков с палками.

Надо полагать, это было обычное времяпрепровождение, поскольку зрителей было немного и их средний возраст колебался в районе шести-семи лет.

Зато около длинного двухэтажного дома тусовалась целая толпа и парилось на солнышке не меньше десятка лошадей.

Коршунов не без удовольствия понаблюдал, как матерый профи несуетливо "держит" четверых щенков, поднимающих тучу пыли и активно мешающих друг другу. Потом окликнул дружинника.

Тот покосился: кто, мол, зовет? Узнал Коршунова. Прекратил тренировку.

- Книва. Где? - спросил Коршунов.

Конечно, в последнее время он поднаторел в языке, но предпочитал простоту речи всяким лексическим изыскам.

- Книва? - Дружинник пожал плечами. Алексей решил уточнить вопрос:

- Родичи Фретилы где? Знаешь?

Дружинник огляделся, поманил одного пацаненка.

- Из рода Фретилы, - сказал он. Пацаненок энергично закивал.

- Где твой дом - проводи, - потребовал Коршунов, стараясь почетче выговаривать слова.

Пацаненок махнул грязной лапкой и запылил через площадь. Алексей последовал за ним.

Дорога не заняла много времени. Искомый дом прилепился к городскому валу. Двери - нараспашку. Изнутри - знакомый пронзительный голосок. Рагнасвинта. Коршунов замедлил шаг - и вот она! Вышла наружу с двумя кожаными ведрами - и попалась.

Запищала радостно, бросила ведра, повисла на шее. Тут же отпустила, бросилась обратно в дом с воплем: "Аласейа! Аласейа пришел!"