Чтение 20–й страницы книги ~Цена империи~

Что за черт?

Нервничающий и растерянный Коршунов отправился в здешнюю "полицию". Старший "дежурной смены" вегилов, только что принявший пост, ничего не знал. Но заверил, что порядок в городе - есть. И если бы с женой достойного кентуриона случилось что-то нехорошее, то об этом непременно стало бы известно. Или станет...

Тем временем стемнело. Коря себя за время, потерянное в термах, Коршунов вернулся в "Морской конек". Искать что-либо в незнакомом ночном городе - бессмысленно.

Этой ночью Алексею спалось скверно, потому проснулся он поутру с тяжелой головой и мрачными мыслями. И совершенно не знал, что делать дальше.

Позавтракав, он хотел поговорить с хозяином "Конька": может, подскажет что-нибудь, но хозяин куда-то пропал. Оставив коня в гостинице, Алексей отправился к вегилам. Там с ним разговаривали любезно, но ничего не знали и ничего предпринимать не собирались. Наверняка существовала какая-то специальная процедура вроде подачи заявления или жалобы. Но Коршунов этой процедуры не знал, а подсказывать ему никто не собирался. Тоже понятно. Из своего сравнительно небольшого опыта общения с правоохранительными органами в России Алексей вынес знание о том, что органы эти во главу угла ставят не раскрытие преступлений, а минимализацию работы. Легко представить какого-нибудь инородного старлея, скверно говорящего по-русски, заявившегося в отдел милиции с заявлением, что пропала женщина, которую он намеревался встретить, но не встретил, а теперь вот не может найти. Тысяча против одного, что такому старлею даже не предложат написать заявление (сам-то он об этом не знает), а посоветуют подождать недельку. Глядишь, сама найдется... Но даже оформи он все по правилам, все равно никто палец о палец не ударит...

Может, денег им дать? Бли-ин... С этим тоже попасть можно. Взятка должностному лицу при исполнении...

Потеряв два часа впустую, раздосадованный и растерянный (давненько с ним такого не было), Коршунов отправился в местную мэрию-курию, увидал какого-то клерка за столом.

- Salve, domine. Velum... Da mihi veniam... Qua via venio ad...§§§§§§§§§§ Cvestor... Pretor...***********

Клерк пошевелил что-то под столом. Булькнуло.

- Non scio, domine†††††††††††.

Упитанный чиновник, вдобавок завернутый в тогу, изнывал от жары. Въезжать в зубодробительную латынь Алексея у него не было никакого желания.

- Die mihi...‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ А, хрен с тобой, козел нерусский! - выругался Коршунов и вышел вон.

Впервые с тех пор, как его провозгласили вождем, он чувствовал себя таким беспомощным. Словно пацан какой-то.

"Дурак я дурак! - корил он себя. - Надо было взять кого-нибудь с собой. Кого-нибудь знакомого с местными порядками. Попросить у Генки сопровождающего..."

Но кто же знал?

"Я! Я должен был знать! - ругал себя Алексей.- На мундир, блин, понадеялся..."

И тут ему пришла в голову неглупая мысль. Христиане! Во, точно! Местная община! Они же, блин, своим всегда помогают! А все, что надо Коршунову, это разобраться в ситуации. Деньги у него есть. И права наверняка есть. Так пусть ему подскажут, кого взять за кадык, а уж возьмет он сам!

Через полчаса Коршунов уже шел по знакомой улочке. Пастырь (здесь его называли старшиной) здешней христианской общины обитал в маленьком домике на окраине города. Вчера он разговаривал с Коршуновым весьма любезно и сам предложил помочь, если что. Вот пусть и поможет.

Старшину звали Еремой. Или что-то вроде того. Был он низенький, лысый, плотный. По специальности - плотник, что характерно. Жил бедновато, но гостя-единоверца встретил по-доброму. За стол усадил с домочадцами (как раз время обеда подоспело), и тем, что гость в ритуале ни уха ни рыла, - тоже не смутился. Ясно же: кентурион. Тем более - из варваров. Прежде чем за стол усадить, руки гостю помыли. И ноги. Дочка хозяйская. А хозяин душу успокоил: объяснил кое-как, что есть у него знакомый юрист, а у того юриста - знакомый в курии. Узнают, что смогут. А затем уж вместе подумают, что можно для поиска сестры во Христе сделать.

Спокойно было в этом доме. Приятно. Сам хозяин как бы немного не от мира сего, зато супруга, сразу видно, женщина основательная. Все хозяйство на ней. Детей четверо, еще бабулька лет семидесяти. Небольшая семья, домик хоть и маленький, но уютный. Давно уж Алексей таких не видел. У готов семья - целый табор. А дом... Последним его домом было поместье под Херсонесом. Не дом - здание. Напомнило Коршунову Еремино семейство мир, в котором Алексей родился, мир его детства, когда семья - маленькая уютная ячейка общества.

И Коршунов, впервые за сутки, тоже успокоился. Расслабился немного. И впрямь все в руках Божьих. Помолиться надо - и все будет хорошо.

Пообедали. Хозяин ушел - заниматься коршуновскими делами. Южное солнце ползло вверх по небу, а кентурион Алексий Виктор сидел в тени, на скамеечке, глазел на бродящих по двору гусей и размышлял о душе. Даже о Насте думать перестал. Все наладится, образуется...

Наладилось.

В калитку шмыгнул некто в фиолетовой тунике, зыркнул на Коршунова и исчез в доме. Алексей прислушался. Некто что-то тараторил, ничего не понять. Жена Еремы отвечала междометиями и невнятными возгласами. Коршунов слышал их через окошко, понимал только отдельные слова... Но общий тон разговора ему не понравился. И не зря. Пяти минут не прошло, как супруга Еремы-плотника появилась во дворе. И сразу принялась выпихивать Коршунова за ворота.

Алексей так вот запросто выпихнуть себя не дал.

- В чем дело? Ну-ка объясни толком! - потребовал он.

Женщина попыталась объяснить. На жуткой смеси греческого и латыни, все более волнуясь...

Алексей понимал с пятого на десятое, но суть уловил. Не хочет семейство Еремы больше с Коршуновым дела иметь. Потому что будут у них и у всей общины из-за Коршунова и женщины его большие неприятности. Всех их могут наказать, даже казнить могут. Здесь, в Томах, и так христиан очень сильно обижают... Бедняжка чуть не плакала... "Уходи, добрый человек! Уходи скоро! И из города уходи тоже! И женщину свою не ищи! Плохо будет! Pessime!"

И Алексей ушел. Решил: помощи ему тут не получить. Маленькие люди, вдобавок зашуганные. И понятно почему. Наслушался от Насти, как тут с христианами обращаются. Чуть где засуха, пожар, знамение недоброе или иной непорядок, христиане всегда в крайних. Рим, который охотно принимал всех богов, что добрых, что ужасных, всепрощающего Христа принимать отказывался. Слишком далек от вещного мира. Непонятен. Чужд. И властям, и народу, Меньше века пройдет - и пошатнется языческая империя. И тогда поднимется из скромных первохристианских общин Церковь. И укрепит Великий Рим. Ненадолго, если смотреть в историческом масштабе. Империя все равно развалится. И Церковь единая тоже распадется. Но и разделившись, останется крепка и победительна. Падут языческие храмы, а на фундаментах их встанут церкви и соборы, рождая основу новой, Священной Римской империи. И будут наследники Престола Святого Петра из роскошного Ватикана править этой империей, коронуя светских властителей и по-светски воюя с ними за блага мира сего. Только это будут совсем другие христиане...

Алексей ушел, не дождавшись хозяина. И впрямь - не драться же ему с женщиной, матерью, оберегающей своих детей от гнева власть предержащих.

А хозяин, вернувшись домой и узнав, как и почему выставили единоверца, сначала рассердился немного на жену, но быстро успокоился, решив: на все воля Божия. Коль захочет Бог, чтобы Ерема, рискуя собой и близкими, помог хоть и чужим, но единоверцам, - вернется странный кентурион.

Глава девятая

ЗАКОН И ПОРЯДОК (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Пятое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Томы

Старший тюремщик заявился сразу после рассвета. Жил он поблизости, и узнать ему не терпелось, как "приласкали" строптивую заключенную.

Каково же было его удивление, когда он обнаружил преступницу спокойно спящей в караулке.

От удивления он даже дар речи потерял.

Хриса к этому времени в караулке уже не было. Сменился. Но строго предупредил "сменщика" - бабу не трогать. Если что - будут иметь дело с ним. Репутация у Хриса была серьезная. Настоящий опытный легионер выделялся среди прочих городских стражников, как боевой пес - среди дворовых шавок. Такой, выслужи он полную отставку, с легкостью мог бы стать даже не опционом, а повыше. Но все, включая гарнизонное начальство, знали, что из легиона Хрису пришлось уйти вследствие буйного нрава. Поэтому не поставили его опционом, взяли рядовым стражником.

Когда у старшего тюремщика восстановилась способность говорить, он потребовал объяснений. И, выслушав, уверился, что бывший легионер получил от заключенной то, в чем ему самому было отказано. Старший тюремщик немного обиделся. Но подумал, что свое он еще возьмет.

Анастасия, скромно сидевшая в уголочке, в беседу не вмешивалась и оспаривать ничего не стала. Ее препроводили в камеру, снова - в одиночную, принесли скудный завтрак и оставили в покое. Анастасия ждала, что ее вызовут к эдилу и предъявят официальное обвинение, но этого не произошло. Тем не менее женщина понимала, что положение ее - скверное. Ее будут судить и, скорее всего, казнят.

Состоится ли суд здесь, в Томах, или ее повезут в Маркионополь - результат один. В столицу провинции ее отвезут, если легат Марк Аврелий захочет с ней поговорить. Возможно, в этом случае у Анастасии появится какой-то шанс... Нет, не появится. Марк Аврелий не из тех, кто прощает. И Алексий ей не поможет. Легат провинции даже слушать не станет какого-то младшего кентуриона. Более того, заступничество Алексия может дорого обойтись ему самому. Император принял на службу варвара, забыв о его прошлом. Но римский закон иногда выше императора... Нет, решила Анастасия, она не должна более вспоминать об Алексии. И говорить о том, что она - жена кентуриона. Отныне только Бог - ее заступник...

Поэтому, когда ей вторично принесли стило и таблички, Анастасия упорствовать не стала: призналась в том, что сочиняла фальшивые донесения. Но Алексия не упомянула: всю вину взяла на себя. Обосновала тем, что боялась мести варваров.

Таблички с признаниями унесли... И ничего не произошло. Анастасию как будто забыли...

Нет, ее не забыли. Старший тюремщик, очень довольный тем, что заключенная "сломалась", немедленно понес таблички эдилу. Но эдила в курии не было. Он отличался не слишком хорошим здоровьем, а вчера позволил себе некоторые излишества. Потому вследствие серьезного недомогания эдил вынужден был пренебречь служебными обязанностями. Тюремщик мог бы отдать таблички замещавшему эдила чиновнику, но не отдал. Потому что в этом случае и заслуга бы досталась не ему, а чиновнику. Поэтому тюремщик ушел, унеся с собой признание Анастасии и размышляя о том, что отсутствие эдила - к лучшему. Теперь заключенная останется на его попечении еще одну ночь, и у него появится еще один шанс с ней позабавиться. Не посмеет сучка снова отказать ему, старшему тюремщику, после того как уступила простому солдату...

А простой солдат Хрис с рассвета безмятежно спал в своей инсуле. Правда, обещание, данное самому себе, он исполнил еще до рассвета: на куске папируса написал письмо принцепсу Одиннадцатого легиона и отнес его декуриону императорской почты. А чтобы тот отправил письмо экстренно, а не с оказией, Хрис с другого документа аккуратно срезал восковую печать начальника гарнизона Том. За такую подделку полагалось очень серьезное наказание, но Хрис был уверен: даже если заключенная все наврала, кентурион Череп все разно его не выдаст.

Бывший легионер был прав. Принцепс Геннадий не выдал бы его в любом случае. Прицепе Геннадий никогда не сдавал тех, кто ему доверился. А если считал, что кого-то следует наказать, то наказывал сам. Быстро и решительно. Летчик-космонавт Геннадий всегда действовал быстро и решительно. Работа такая. И, став принцепсом Геннадием, натуре своей он не изменил.

Глава десятая

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ РИМСКОГО ПРАВА

Коршунов вернулся в гостиницу. Настроение было препохабнейшее. Очень хотелось кого-нибудь убить. Или завыть волком. Час назад он, в совершенно расстроенных чувствах, написал письмо Черепанову. С просьбой прислать кого-нибудь, разбирающегося в местных порядках. Римская почта работала исправно - его заверили, что не позднее завтрашнего вечера письмо будет доставлено адресату. Следовательно... Следовательно, пройдет минимум четыре дня, прежде чем здесь появится человек, способный сориентрироватъ Алексея.

Четыре дня... Надо что-то делать... Но делать ничего не хотелось. Разве что - напиться. Но здешним компотом разве напьешься?

Коршунов начал было разбирать Настины вещи: может, хоть какая-то подсказка... Бросил. Бесполезно.

Не раздеваясь, он упал на постель, уткнулся лицом в покрывало и замычал от ощущения бессилия...

Старший тюремщик послал подчиненного: узнать, не появился ли эдил? Нет, не появился. Но - ждут. Может, после шестого часа...

Старший тюремщик велел узнать, чем занимается заключенная.

Спит, доложили ему. Пускай спит. Нынче у нее будет трудная ночь. Старший тюремщик пощупал гениталии: вроде не болит ничего... Ах, сучка! "Отдеру ее сам, потом ребятам отдам, - мстительно подумал тюремщик. - Запомнит, сучка, как на государственного человека руку поднимать!"

Анастасия не спала. Ее измучило ожидание. Скорее бы уж все кончилось. Скорее бы...

За обширным столом, заваленным пергаментами и табличками, в дорогом просторном кресле с высокой резкой спинкой восседал эдил города Томы. Будучи не слишком крупным мужчиной, хотя и из хорошего всаднического рода, эдил тем не менее изрядно возвышался над поверхностью стола, так как под ягодицы его была подложена специальная подушка. Эдил страдал геморроем.

Кроме эдила в помещении находились положенные ему по рангу шестеро ликторов, два чиновника, коих он инструктировал на предмет изъятия ценностей у уличенного в жульничестве ювелира, и два вегила, которым было приказано обеспечить безопасность чиновников в этом деле. Ювелир был родом из Дакии, а от этих потомков варваров всего можно ожидать.

Эдил предпочел бы в этот послеполуденный час отдыхать у бассейна в прохладном атриуме, но дела, дела... Дело ювелира, которое нельзя вот так запросто доверить подчиненным. Так же как дело этой бабы из Парфии, за которую вполне можно получить личную благодарность наместника провинции. Эдилу доложили, что старший тюремщик уже был здесь, но ничего не передавал. Значит, добился каких-то результатов и желает сам доложить. Эдил подумал: не послать ли за ним? Не послал. Чтоб не возомнил лишнее. Сам прибежит.

Эдил поморщился, пытаясь удобнее умостить многострадальную задницу. Ничуть не помогает эта сирийская мазь. И жертва Эскулапу§§§§§§§§§§§ тоже не помогла... А с этой, из Боспора, все не так просто. Если и впрямь она замужем за кентурионом, то тут открываются большие возможности. В послании наместника сказано: "Преступление против Рима и Августов". И указание: арестовать и немедленно препроводить в столицу. А про кентуриона и словом не упомянуто. А если в преступлении замешан муж этой бабы? Как говорится, где вагина************, там и гладий... А в армии сейчас неспокойно. Особенно в данубийских легионах. Не любят здесь Августа и особенно Августу (да живут они вечно!) после парфянской войны... Если в преступлении замешан армейский офицер, то это уже смахивает на заговор... От сладкого предчувствия даже боль как-то уменьшилась. Если ему удастся раскрыть заговор против императора...

Эдил молчал. Подчиненные смиренно ждали. А за высокими двустворчатыми дверями, в приемной, еще более покорно ожидали желающие подать жалобу или прошение. Их примут в порядке очереди... Если у эдила найдется свободное время. В любом случае просителям и жалобщикам полагалось смиренно ждать, пока высокопоставленный чиновник занят делами государственного значения...

Внизу, во дворе, раздался шум: зацокали копыта, заржала лошадь, чей-то начальственный голос потребовал хозяина...

"Новые постояльцы приехали..." - подумал Коршунов, но так и остался лежать. Какая разница...

Новый рык, звук оплеухи...

"Шумные, однако, гости..." -возникла отстраненная мысль, ничуть не изменившая общего настроения Алексея.

Застучали по лестнице, потом - по деревянному полу галереи подкованные подошвы...

"Человека три-четыре, - чисто механически, на слух определил Коршунов. -В калигах". Легионеры или вегилы... Вегилы!!!

В следующий миг Коршунов вскочил с кровати... Но незапертая дверь уже распахнулась, и в комнату ввалился...

- Ёрш твою мать! - по-русски выругался принцепс Геннадий Павел, останавливаясь на пороге. - Мы, блядь, летим сюда, хренову тучу коней загнали! А ты, растак-разэтак, едри тебя поперек и вдоль, харю давишь!

Алексей так и застыл, с открытым ртом, с рукой, не дотянувшейся до меча, с красными полосками от складок покрывала, отпечатавшимися на щеке.

- Что челюсть отвесил, ёрш твою двадцать! - прорычал Черепанов, шагнув внутрь. - Рикс, бля! Как ты своими скифами командовал, ума не приложу! Подобрал слюни, встал и доложил обстановку!

- Генка-а... - проговорил Коршунов, улыбаясь во все тридцать два зуба. - Ты... Как ты успел... Я ж тебе только три часа назад письмо отправил... Сказали, ты его только завтра получишь...

- Жопа ты с ручкой! - прорычал Черепанов. - Без тебя нашлись... Проворнее и толковее... Луций! Квинт! Вышли и закрыли дверь! - гаркнул он по-латыни. - Никого не пускать!

Младший кентурион Луций Ингенс, сунувшийся было за командиром, тут же отыграл назад. Дверь захлопнулась, и можно было не сомневаться: теперь без приглашения в эту дверь не войдет никто.

- Ты что ж, мудило, сразу мне не сообщил? - Черепанов грозно глянул на Алексея.

- Ну я... - промямлил Коршунов. - Я же не знал...

- Что ты не знал? Здесь тебе не твоя Скифия! Здесь, мать твою, баб просто так не воруют! Письмо небось обычной почтой отправил?

- А как надо было?

- Срочной! Императорской! Ты, бля, офицер армии Рима! Все, что тебя касается, касается армии Рима! Ясно?

- Ну откуда ж я знал...

- Думать надо, бля! Мозги, бля, подключать!

- Ну-у...

Несмотря на то что командир был нешуточно сердит, Алексей испытывал невероятное облегчение. Генка здесь. Теперь все будет в порядке. Найдется Настенька...

- Хорош лыбиться, космонавт-исследователь! - рявкнул Черепанов, совершенно правильно угадав его настроение. - Ты - в жопе, понял! А баба твоя - под арестом. Ну-ка выкладывай, что вы тут успели накуролесить?

- Мы?! - возмутился Коршунов.

- Ну не я же! Выкладывай!

Рассказ занял не больше пятнадцати минут. Но еще в самом начале Черепанов Алексея прервал:

- Луций! Найди мне здешнего хозяина и за яйца тащи сюда! - велел принцепс Ингенсу-младшему. - Ждать за дверью, пока не позову.

Особенно подробно Черепанов слушал про то, как Коршунов общался с Ереминой женой. Было заметно, что данный эпизод ему совсем не понравился.

- Ладно, - сказал он, когда Алексей закончил. - Ясно, что дело не в тебе, а в Анастасии твоей. Что мы знаем? Арестовали ее по приказу эдила. Эдил здесь - большущая шишка. Типа начальника РУВД и главного прокурора в одном лице. И повод для ареста, как можно догадаться, явно нешуточный. Да ты не ссы, рикс! - усмехнулся он, заметив, как сразу потемнел лицом Коршунов, - Мы - тоже не последние люди в этом мире! Прорвемся! Луций! - гаркнул он, повысив голос. - Давай сюда хозяина!

Младший кентурион втолкнул в комнату порядком перепуганного владельца "Морского конька"... И Черепанов с ходу вмазал ему по морде. А следующим движением вытянул из ножен меч и приблизил к носу ошеломленного домовладельца.

- У тебя ровно минута, чтобы рассказать мне все, что ты знаешь о жене этого воина, - процедил принцепс, кивнув в сторону Коршунова. - Говори!

Они ехали цепочкой по узкой улочке. Прохожие жались к стенам. Какой-то зеленщик не успел вовремя прибрать свою тележку - ехавший впереди Луций Ингенс спихнул ее в сточную канаву, а самого зеленщика перетянул хлыстом. Зеленщик пожелал обидчику нырнуть в нужник. Легионер, ехавший за Коршуновым, легонько пихнул зеленщика ногой в лоб - и тот кувыркнулся в канаву вслед за своим имуществом. Остальные солдаты контуберния†††††††††††† засмеялись.

Тихо! - рыкнул Черепанов. - Не в лупанарии.

У знакомых ворот остановились. Коршунов заглянул поверх забора, По двору также бродили гуси. Младший сынок Еремы, чистивший котелок, прервал свое занятие. При виде аж трех кентурионовских гребней, выпучил глаза и уронил котелок.

- Эй, хозяин! - крикнул Коршунов.

Ерема тут же, словно ждал за дверью, выкатился во двор, замельтешил, отпирая ворота.

Черепанов скомандовал: легионеры тут же распределились, замыкая оба конца улочки. Во двор въехали только Черепанов с Коршуновым.

- Ну, брат во Христе, - произнес Черепанов, спешиваясь, - выкладывай!

Спустя полчаса они уже подъезжали к форуму: Томы - небольшой город, а рассказ Еремы оказался довольно лаконичным. Знакомый юрист (не христианин, но сочувствующий) сумел выяснить, что Анастасию задержали не просто так, а по особому распоряжению аж наместника провинции Нижняя Мезия. С формулировкой: "За преступление против Рима и Августов". Так что испуг Ереминой супруги можно было понять. Хоть Александр Север и считался "добрым" Августом, но в империи казнили и за меньшее.

- Скверно, очень скверно! - резюмировал Черепанов. - Если эдил упрется, а он упрется наверняка, добром нам твою Настю не вытащить.

- А если силой? - предложил Коршунов. - Нас здесь одиннадцать бойцов...

- Уймись! - осадил его Черепанов. - Ты не в лесу со своими варварами. Это Государство! И все, что ты делаешь, должно быть продумано. Иначе и жену свою не спасешь, и себя подведешь под монастырь. Да и меня заодно. Не говоря уже о том, что в здешнем гарнизоне не менее пятисот человек. Не считая вегилов и ополчения. Так что для захвата города нас маловато.

- Но нам же не город захватывать - только местную тюрьму! - возразил Коршунов.

- Все-таки я вовремя приехал, - сказал Геннадий. - Не то, я чувствую, ты отправился бы штурмовать тюрьму в одиночку. И сидел бы сейчас по соседству со своей дамой. Ты, Леха, недопонимаешь. Здесь все повязаны. Окажись ты втянут в грязную историю, и пиши пропало. Даже Фракиец тебя не отмажет. Да он и сам окажется под ударом. Ты, его офицер, выступил против наместника провинции. Здешние интриганы из этого мигом дело о заговоре состряпают. Даже если ты захватишь тюрьму и освободишь свою женщину, что дальше? Увезешь ее в лагерь? Чтобы там вас повязали по новой, и уже навсегда?

- Я могу уплыть с ней обратно в Херсонес, - буркнул Коршунов.

- Тогда повяжут меня, - сказал Черепанов.

- И что теперь делать? Лапки кверху? Блин! Он так надеялся на Лехину помощь!..

- Не дуйся! - сказал подполковник, в очередной раз угадав его мысли. - Вытащим твою Настю. Обязательно вытащим, хотя бы потому, что от нее ниточка к тебе потянется. А что она наговорит, это даже здешним богам неведомо. Вернее, ведомо. Что ей скажут, то и наговорит.

- Анастасия меня не предаст! - заявил Коршунов.

- Дурак! - Черепанов рассердился. - В умелых руках даже я соловьем запою! Язык развязать кому угодно можно. Это только вопрос времени и профессионализма палача. Здесь о правах человека слыхом не слыхали. Неужели ты с этим аспектом местной жизни еще не сталкивался, рикс варваров Аласейа?

- Сталкивался, - мрачно кивнул Коршунов. - Но ты же сам сказал: здесь не варварский лес, а правовое государство!

- Угу. Только права у всех разные. И у нас с тобой они тоже не маленькие. Поэтому тюрьму штурмом брать мы не будем. Программа такая: взять штурмом местного эдила.

Глава одиннадцатая

РИМСКОЕ ПРАВО: ПОНЯТИЯ И АВТОРИТЕТЫ

Если высокопоставленный государственный чиновник‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ занят делами, то простым гражданам, тем более - рассчитывающим на содействие этого самого чиновника, следует вести себя скромно и подобострастно. Поэтому, когда снаружи у входа в курию раздался шум и кто-то даже закричал, эдил покосился на дверь, нахмурился и уже открыл рот, чтобы дать указание вегилам выкинуть нарушителей спокойствия из здания...

Но тут дверь с треском распахнулась - и пухлая физиономия эдила сморщилась в болезненной гримасе. На пороге, во всей своей красе, с жезлом в руках, в золоченых доспехах, увенчанных роскошным алым гребнем, стоял принцепс Одиннадцатого легиона Геннадий Павел, по прозвищу Череп. Эдил видел его только однажды на приеме в Маркионополе, но сразу узнал. Этот принцепс в Мезии был известен поболее иного легата. Особенно после весенних событий. За спиной принцепса теснились легионеры в по-боевому надвинутых шлемах и с обнаженными гладиями, которыми (работая, впрочем, исключительно плашмя) легионеры только что расчищали дорогу своему командиру. Принцепс окинул грозным взглядом просторное помещение, ликторов, самого эдила, двух чиновников рангом помельче, шестерых вегилов... Принцепс поднял руку с зажатым в ней витисом, направил его на эдила и рявкнул:

- Ты! Останься! Остальные - вон!

Легионеры потеснились, пропуская перепуганных чиновников, "полицейских"-вегилов, ликторов с фашинами и топориками...

Выражение лица принцепса было таково, что никто, включая ошарашенного эдила, даже рта открыть не посмел.

- Двери закрыть! Никого не пускать! - рыкнул принцепс.

Створки с грохотом затворились, принцепс десятью стремительными шагами покрыл расстояние между дверью и широченным столом, за которым восседал эдил, смахнул виноградной тростью "мусор" со стола, затем упер ее конец в грудь эдила.

- Ты! - рявкнул принцепс так, что эхо прокатилось по углам. - ТЫ! КОЗЬЕ ВЫМЯ! ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?!

- А что я сделал? - пискнул важный чиновник, в этот момент забывший о том, что он - важный чиновник, римский всадник и так далее, а помнивший только то, что принцепс, стоящий перед ним, не просто принцепс, а сам свирепый Череп, гроза варваров, "спаситель провинции", любимчик еще более свирепого Максимина...

- Что я сделал? - Чиновник скорчился в кресле, вдруг ставшем невероятно просторным, вжался в спинку...

- Ты уничтожил свой город, идиот! - прорычал первый кентурион. - Тебя распять мало! Завтра здесь будет пять тысяч варваров, ты, ослиное дерьмо! Они придут за тобой, мерзавец! И поделом тебе! Но знаешь ли ты, что такое пять тысяч варваров - в городе? Ты знаешь?!.

- Я? Нет.., - промямлил в полном замешательстве эдил. - Я ничего такого не сделал!

- ТЫ СДЕЛАЛ! - Рык принцепса вновь сотряс стены и потолок. - ТЫ! ОСКОРБИЛ ИХ РИКСА!

- Но я... Ничего такого... Я, Юпитером клянусь, Матерью-Юноной, никогда... никогда даже не видел... в глаза не видел никакого рикса варваров... Ты ошибся, достойный принцепс!

- Я никогда не ошибаюсь! - Виноградная трость уткнулась в подбородок эдила, отбросив его голову к спинке кресла. Затылок эдила с глухим стуком ударился о дерево. - Ты - ничтожество! Позор своей семьи!..

Перед глазами эдила плыло и двоилось. Страшное оскалившееся лицо кентуриона нависало над ним, словно разгневанный лик самого Марса.

Измученный анус эдила ослабел, и по комнате поплыл нехороший запах.

- Ты виноват! - прорычал принцепс. - Ты! Вчера! Арестовал! Жену! САМОГО РИКСА АЛАСЕЙИ!

- Я-а-а,.. Не-ет.., - заблеял эдил. - Ка-акую жену...

- Анастасия Фока! - рявкнул страшный принцепс. - Ты арестовал ее!

- Эта?! - воскликнул эдил. От удивления он даже бояться почти перестал. - Я тут ни при чем! Указ наместника Туллия!

- Покажи! - потребовал принцепс.

- Сейчас, сейчас... - Эдил закопошился в ящике, вытянул нужный документ: - Вот!

Принцепс выхватил папирус с красным оттиском, прочитал,..

- Да, - произнес он, несколько смягчившись. - Но тебя это не спасет.

- Почему? - воскликнул эдил.

- Посмотри на дату: пятое мая. Пятого мая муж Анастасии Фока, рикс варваров Аласейя, грабил твою провинцию. Я разбил его... Ты верно слыхал об этом? (Эдил быстро-быстро закивал) Разбил и, согласно воле нашего Августа, принят на имперскую службу. И теперь рикс Аласейа - кентурион римской армии. И он пожелал, чтобы его жена была е ним. А ты ее арестовал!

- Но приказ наместника... - попытался возразить эдил.

- Рикс Аласейа узнал об этом, - проигнорировал жалкую попытку Геннадий Павел. - И очень разгневался. Он заявил, что не желает служить императору, который пытается отнять у него жену. Поэтому он более не кентурион, а его воины - не солдаты Рима. Аласейа уже послал гонца за своими людьми. Завтра они будут здесь: тысячи разгневанных варваров! Они уничтожат Томы и снова начнут грабить провинцию. Ты понимаешь, что ты наделал?

- Я действовал по распоряжению наместника, - сказал эдил несколько более уверенно. - Да, оно устарело, но ведь его никто не отменял.

"Варвары будут здесь только завтра, - подумал он. - Значит, если я потороплюсь, то успею уехать..."

- Надеешься удрать? - угадал его мысли принцепс. - Зря. Из-за тебя варвары, которые должны служить Риму, будут снова жечь римские города. Думаешь, наш добрый император божественный Александр Север простит тебе такое? - Последние слова принцепса прозвучали совсем мягко, даже сочувственно.