Чтение 20–й страницы книги ~Слепой Орфей~

Самостоятельная девушка отправилась готовить, а Стежень с Игоевым повели приятный разговор. Даже, кажется, сговорились книгу писать. О боевых искусствах. Поскольку народу это интересно. Народ - он боевые искусства любит. И чудеса любит. Народ - он такой. А книжка чтобы с фотографиями была... Стежень воодушевился, выволок коробку с фотографиями, где он, чемпион, крушит всех и вся - хоть тебе доску в четыре пальца толщиной, хоть вот ребро заморского кик-боксера негра. Вот, видишь, он, Стежень, сблокировал и встречный йоко пробил под мышку, а фотограф импортный запечатлел. А что ребро сломал, это потом выяснили. Негр и со сломанным ребром два раунда бился. Молодец.

Игоев одобрительно поддакивал и нравился Глебу все больше. Раздухарившись, Глеб вытащил пару досок, оставшихся от недавних показательных, объяснил Кириллу, как держать, встал в стойку... и опростоволосился. Не разбил. Доску-двухдюймовку! Стежень колол такие с легкостью, играючи. Потому сам удивился. Попробовал еще разок. Доска, дрянь такая, держалась. Смущенно, объяснив, мол, доска доске рознь, бывают вот упрямые, Стежень дал Кириллу другую. И ни хрена! Глеб расстроился. Гость отложил доску, начал успокаивать, дескать, чемпион не в форме. Он, Игоев, сам спортом занимался, понимает, как это бывает... И тут спутник его молча, тишком, выбрался из своего угла, поглядел на Стежня с хитрым таким прищуром, ухватил злополучную доску паучьими длинными ручищами, покачал... и вдруг с легкостью переломил ее пополам. Как пенопластовую. У Глеба челюсть отвисла, а Сермаль крепко хлопнул его по спине и сказал с непривычным непитерским выговором:

- Что, сын земли, флейту слушать умеешь?

- Что? - переспросил вконец растерявшийся чемпион.

- Флейту послушать хочешь?

Стежень подумал, поглядел на сломанную доску и проникся:

- Давай.

- Тогда собирайся. В лес поедем.

Стежень озадаченно поглядел на Игоева.

- Езжай, - рокочущим басом поддержал Кирилл. - Я тут присмотрю.

И Стежень пошел собираться. Только через пару недель Глеб понял, о какой флейте шла речь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Лучина погасла. Но ведуну свет - без надобности. На то он и ведун. Да...

После первого испытания Дедко его долго не мучил. А к зиме (хорошая была зима, сытная) одежку подарил меховую, в какой и мороз - не мороз. Ходил с Мальцом по лесу, глядеть его учил. Не по-людски, по-ведьмачьи. Научил немного. Потом весна пришла. А с весной народишко к колдуну потянулся. Всякий. И черный, и белый. Даже княжий муж однажды заявился. Здоровенный, усищи до груди, весь в блестящем железе. Только Дедко над ним посмеялся. Зачем, сказал, перед избой моей бронь натянул? Боишься?

Малец думал: вой осерчает да и зарубит Дедку. А княжий муж, наоборот, побледнел, пробормотал что-то невнятное. Малец не понял, а колдун понял, построжел и выставил ученика за дверь. Хотелось Мальцу подслушать, да не рискнул.

Ушли они. Ушли вдвоем, а вернулся Дедко один. Вернулся, упал на лавку и проспал три дня. Малец же эти три дня роскошествовал. Ничего не делал, только ел вкусно из Дедкиных запасов. Через три дня колдун проснулся и отходил Мальца березовыми прутьями. За лень, сказал.

До самой осени Мальцу хорошо жилось. Каждый день мясо ел. Хоть Дедко и не охотился. Верней, охотился, но по-своему, по-ведьмачьи. Выйдет на полянку, позовет, рта не раскрывая, глядь - косой скачет. Подбежит, присядет, Колдун его по головке погладит, в длинное ухо шепнет, а зайчишка - хлоп! - и помер. Или, бывает, выйдут утром из избенки - а на пороге парной кабаний окорок.

Малец думал поначалу - люди приносят, да пару раз углядел след медвежий. Подивился. Сам-то колдун мяса почти не ел, но ученика кормил хорошо.

Так и жили. Дедко учил. Малец учился. Не то чтобы в охотку, да приходилось. Ну и сердце грело: такой могучий, такой страшный человечище, колдун... А Мальцу - Дедко.

А потом пришла и прошла осень.

По первому снежку Дедко привел Мальца в охотницкую избу. Старую-престарую, но крепкую. Дух внутри стоял нежилой, сырой и холодный.

Дедко запалил жирную сальную свечу.

- Оглядись! - велел.

Малец послушно осмотрелся, стараясь, чтоб - по-ведьмачьи. Ничего не разглядел, но струхнул. И не зря. Дедко полез в ларь, выволок железную штуку на цепи. Бурую от ржавчины. Тяжелую, топор выковать хватит. А ежели с цепью - два топора. Грохнул на лавку. У штуки две дуги стальные. Как жабья пасть. С дыркой посредине. Дедко взял Мальца за мизинец левый, покрутил, прикинул что-то, кулак Мальцу сжал, а мизинец оттопырил. Затем поднатужился, растянул дуги.

- Клади перст!

Малец замотал головой:

- Откусит!

- В дырку клади, живо! - рявкнул, осерчав, Дедко. Страшный, страшный...

Перепуганный Малец тут же сунул в ложбину мизинец.

Дедко медленно опустил дуги. Палец зажало. Больно, но терпеть можно.

- Жди, - велел колдун. - Вытащить и не пробуй, уразумел?

Малец кивнул, и Дедко ушел.

Вернулся не вскорости. Малец маялся. Ущемленный палец разболелся, распух. Да и холодно. Дедко даже обуться не дал. "Первый снежок надоть босой ногой трогать". Сам-то в валенках!

Когда Дедко вернулся, Малец вмиг позабыл и о пальце, и о холоде. Дедко привел серого. Матерого, но тощего-тощего. Привел, посадил посередь избы. Волк сидел понурившись. Пахло от него скверно.

Дед еще порылся в норе, вытянул собачий ошейник с цепью, надел на серого. Конец цепи примотал просмоленной веревкой к высокой скобе в противоположной стене, схватил волчину за ухо, как зайцев брал, пошептал. Только серый не помер, а, наоборот, оживился, попятился от колдуна, поджав мокрый хвост. Шерсть на загривке - дыбом.

Подмигнув Мальцу, Дедко приладил под смоленой веревкой длинную лучину. Зажег щепкой. Волк скульнул. Дедко вынул из-за пазухи ножик с белой костяной ручкой, положил на стол:

- Тебе. Да поспеши. Как огонь до веревки дойдет - перегорит враз. А серый - голодный.

Малец непонимающе поглядел на колдуна.

Дедко усмехнулся, потрогал заскорузлым перстом ножик, потом распухший зажатый палец, показал на волчару.

- Он, - сказал, - сперва живот тебе вспорет, кишки жрать начнет, очень кишки любит...

Малец с ужасом поглядел на притихшего волка. Дедко, словно сжалившись, потрепал мальчика по голове.

- Ведун даром ничё не берет, - сказал. - За все мукой платит. Хочешь стать ведуном?

Малец отчаянно замотал головой: не хочу!

- Тады он тя сожрет, - кивнул на серого, еще раз потрепал спутанные вихры и ушел.

Как только дверь затворилась, волк прыгнул.

Натянувшаяся цепь отбросила зверя назад. Этого оказалось довольно. Серый второй раз прыгать не стал. Умный. Уставясь на Мальца горящими глазами, волчара на брюхе пополз к мальчику. Не достал, опять цепь не пустила.

Малец закричал на серого, но тот не больно испугался. Ох беда! Лучина длинная, в две пяди, толстая. Кинуть бы в нее чем, огонь сбить... Нечем. Обувки нету. Ножиком? А ну как промахнешься? А если этого - ножиком?

Волчара оскалился, слюну пускал. Зубищи-то какие! Сожрет. Как есть сожрет! Малец поглядел на зажатый ноющий палец, слезы навернулись на глаза. А ножик-то совсем маленький. Хоть бы топор дал, проклятый! Малец покосился на зверя. С топором он бы, может, и железку разогнул, и этого... Покосился на волка - тот ждал. Заклясть бы его, как Дедко. Ведун!

Малец заругался, закричал на серого, да что толку!

Лучина горела.

Малец взял ножик, провел по пальцу. Кожа разошлась, и разрез тут же наполнился кровью. Вроде терпеть можно. Малец резанул сильнее - и вскрикнул. Нож чиркнул по кости. Больно! Кровь пошла, закапала на пол. Волчина потянулся вперед, заскулил совсем по-собачьи. Учуял...

Рана разошлась, но косточки не видать. Из-за крови. Малец поглядел на ножик, на красные капельки на лезвии, попробовал резнуть кость - не вытерпел. Очень больно! Слезы текли по щекам, но Малец не плакал. Смотрел, как ползет огонь по лучине. Левая рука онемела.

"Вся кровь вытечет, и я умру, - подумал малец. - Пусть тогда жрет!"

А если не умрет, только ослабеет? Малец вспомнил, что колдун сказал про волка, и задрожал от страха. Схватил нож, замахнулся и ударил изо всех сил, взвизгнул от боли - попал! Повезло. Мог бы и в руку воткнуть, и в другой палец. Но попал точно в тот. Нож воткнулся в кость, почти перерубил ее, застрял. Вслед за болью накатила слабость, тошнота. Колени согнулись, Малец навалился на стол, сползая на пол... Волк подался вперед, струной натянув цепь...

Новая боль резанула палец раньше, чем Малец обеспамятел окончательно. Нож выпал, стукнув рукояткой. Слезящимися глазами мальчик посмотрел на лучину. На волка он старался не смотреть, но все равно чуял вонь хищника. Внезапно что-то произошло в брошенном доме. И в самом Мальце. Смрадное дыхание зверя стало почти нестерпимым. Жаркая пасть приблизилась, увеличилась... но уже не пугала. Малец почуял запах собственной крови, запах ржавого железа, мокрого старого дерева, запах дыма от горящей лучины. А потом все еще раз перевернулось, и Малец увидел себя глазами серого. Понял: серый любит его. Понял, как дурманит запах крови, как сладко ощущать движение в горле теплого сладкого мяса...

Длилось какой-то миг, а потом Малец снова стал человеком и еще понял: волком он не будет никогда. Но что-то от волка в нем осталось. Поэтому он твердой рукой взял нож и с силой провел лезвием по окровавленной косточке. Звук был ужасен. Хуже боли. Боль как бы притупилась. Но ни звук, ни боль не останавливали. Малец резал, и боль смирялась. Может, еще и от холода. Рука совсем онемела...

Сколь все длилось?

... Лучина почти догорела до веревки, когда ножик рассек последний лоскут и Малец освободился. Поглядел на красную лужицу на столе, на кусок своего пальца, зачем-то обтер о штанину нож, задумался. Что дальше-то делать? Сообразил и, обходя серого, двинул к двери и вышел в морозную ночь. Свежий снег хрустнул под босыми ногами. Теплые капли крови пробивали его насквозь.

Сбоку возник Дедко. (Выходит, ждал?) Взял Мальцеву шуйцу, пошептал, останавливая кровь, замотал чистой холстиной, присел, обул Мальца в валенки и повел домой. Вслед им из избы полетел жалобный волчий вой.

Мальцу стало жаль серого.

- Отпусти его, - попросил.

Дедко - первый раз! - погладил его по голове и вернулся в избу. Малец, пошатываясь от собственной легкости, стоял на искрящемся в лунном свете снегу, смотрел. Дверь, скрипнув, отворилась, мелькнула и канула серая тень.

"Ведун, - подумал Малец. - Это я буду ведун". И слабо улыбнулся.

* * *

Кирилл вернулся ближе к вечеру. Привез еду и свежие новости. Милиция нашла Кермаева. В виде трупа. С явными признаками насильственной. Труп обнаружен в "мерседесе" господина Шведова. Господину Шведову обвинение, естественно, предъявлять не стали. Милиция наведалась домой к бывшему тренеру Кермаева, Ликанову, поскольку, согласно показаниям свидетелей, оба ушли вместе. Ни Ликанова, ни его жены дома не оказалось. Зато оказалась дверь нараспашку и полный разгром в квартире. Отпечатки пальцев Ликанова идентифицированы и соответствуют выявленным в машине Шведова. Но доказательством причастности Ликанова к убийству служить не могут.

Клиент Игоева, желавший узнать, куда подевались его бойцы (нарвавшиеся на Морри), явился лично, принес деньги и попросил расследование прекратить. Сами, мол, разобрались. Как удалось выяснить, "пострадавшие" поначалу грубо наехали на учеников Ликанова (за неимением сэнсэя). Но тут выяснилось, что школа стоит под крепкой крышей, увезенные в морг бойцы вели себя, мягко говоря, вызывающе, да и "огорчил" их некто, к школе Ликанова не относящийся... В общем, с каратэками разошлись миром. Загадкой осталось только убийство юного Фархада. Однако на фоне прочих Фархад выглядел слишком незначительно, чтобы всерьез рыть землю.

- Все-таки сменил носителя, поганец! - резюмировал Стежень. - Кого теперь будем искать? Ликанова?

- Или его жену. Или еще кого-нибудь. - Игоев пожал плечами. - Может, съездишь, поговоришь с учениками Ликанова? Как коллега...

- Мысль, - согласился Стежень. - Но должен тебе сказать: о сэнсэе Ликанове я ни разу не слышал. И не уверен, что его ученики слышали обо мне. Хотя сие решаемо. Могу прихватить кого-нибудь из современных героев. Мне не откажут. Это ладно...

- А что не ладно? - насторожился Игоев. Стежень подергал себя за бороду, зыркнул из-под бровей.

- Девушка, - сказал он. - Что-то не выходит у меня, Кир, влюбиться по видеоролику. Нет, она очень славная и в общем...

Игоев остановил его, подняв руку:

- Не говори "нет". Любовь, брат, - это дар, а не приз. Понимаешь, о чем я?

- Вроде бы да... - задумчиво произнес Стежень.

- Вот и попроси, Глеб, попроси! Не о себе же печешься, верно?

Стежень вздохнул.

- Попробую, - сказал он. - Когда к ликановским ребятишкам поедем, завтра?

- Завтра. Сегодня я собираюсь отоспаться. Убегался, знаешь ли...

- Ничего, - подбодрил Стежень. - Зато, глядишь, похудеешь, пока мы нашего беса прижучим.

- Э-э-э, брат! Оптимист - это моя роль! - запротестовал Игоев. - Ты у нас скептик!

- Я реалист! - возразил Стежень. - Профессия у меня такая... медицинская.

- Все хотел тебя спросить, Глебушка, ты после ординатуры хоть годик по специальности отработал? - ехидно осведомился Кирилл. - Или сразу в чемпионы подался?

- А как же! - с деланной обидой заявил Стежень. - Три года на "скорой" отпахал.

Это была шутка.

Игоев прекрасно знал, что Глеб совсем недавно вернулся из Сан-Франциско, где полгода "стажировался" у своего бывшего сокурсника, который когда-то тоже разъезжал по Питеру на "скорой", а последние десять лет успешно отбивал у Смерти американских налогоплательщиков. Настолько успешно, что ныне возглавлял отделение в очень престижной клинике. С перспективой в скором времени возглавить и всю клинику целиком. В профессиональном плане это был опыт, который в России вообще приобрести невозможно.

Впрочем, Стежень тоже научил бывшего сокурсника некоторым полезным вещам, о которых не пишут в американских научных журналах.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

От трупа Кермаева Морри-Ликанов избавился просто. Когда стемнело, выволок во двор, загрузил в "мерс" Шведова, отогнал машину на противоположный конец города, в купчинские новострои, и там бросил. Вернувшись в квартиру Ликанова, Морри попытался разобраться в незримых иерархиях города, но очень быстро запутался. Морри-разум не привык к городам. Тем более - к таким огромным. Тысячи, нет, миллионы сущностей, мириады сил... Ум и знания жертвы оказались совершенно бесполезны. Ликанов был неглуп, но толку от него было не больше, чем от охотничьей собаки в библиотечном каталоге. То же можно было сказать и об эгрегоре его школы. Морри чуял титанов, чья мощь вызывала у него жгучую зависть. Чуял он и тех, кто помельче. Эти занимали свое определенное место, а чаще прорастали паразитами на более мощных стволах. Чем-то город напоминал лес. Тот лес, который не так давно был Лесом Морри. В своем Лесу Морри был полновластным хозяином, но это не значило, что он приказывал каждой букашке. Плевать ему на букашек. И тот, кто повелевал в городе (может, сам Город?), на букашек тоже плевал. А Морри - не больше чем букашка. Пока. Очень скоро Морри-алчущий заставит Морри-разум искать Силу.

И тогда...

Утро наступило незаметно. Морри-разум велел жертве проделать все, что та обычно делала по утрам, а затем вышел в город и поехал в центр. Он уже знал: там сила гуще. И тут Морри-разуму посчастливилось...

Четверо парней пили пиво. С точки зрения Ликанова - ничего особенного. И ничего примечательного, если не считать одинаковых серых шаровар с красными "генеральскими" лампасами. Но штаны - ерунда. Бывают примочки и позабавней. Например, кольцо в ноздре.

А вот с точки зрения Морри четверка представляла интерес. Потому что от каждого из парней тянулась невидимая ниточка. Многообещающая, но недостаточно прочная, чтобы представлять опасность для Морри.

Небо заплыло тучами. Распластавшийся на болотистой земле город выглядел таким же серым, как небо, окутанное испарениями Маркизовой лужи. Серым и тусклым... Но не для Морри. Его глаза видели тысячи оттенков и красок. Город дымился, пульсировал, шевелился и переливался через края окон. Наросты, щупальца, мерцающие вены, протянувшиеся от стены к стене, из стены в стену, уходящие ввысь и ныряющие в асфальт, в клоаку и еще ниже...

Тысячи жертв шли под ними, над ними, сквозь них. Невидимые человеческому глазу лапки прикасались к их лицам, невидимые языки слизывали дыхание жизни, острые полые хоботки искали прорехи в оболочках, впивались... и скукоживались, как опаленные волоски, если жертва оказывалась слишком "горячей" или уже принадлежала кому-то сильному... Тысячи жертв шли сквозь отравленные испарения, изрыгая туман мрачных мыслей и смрадных желаний. А солнца не было...

Четверка пила пиво, и Морри тоже купил бутылку. Он уже достаточно поднаторел в новом мире, чтобы понимать: улица - неподходящее место для охоты. Поэтому следует заманить жертв куда-нибудь в более укромное местечко. Как это сделать? О, у Рустама Кермаева накопилась целая охапка подобных приемчиков. Кермаев мертв, зато Морри унаследовал весь его опыт.

Неловкое движение - и половина бутылки опорожняется на штаны одного из парней.

- Твою мать!.. - Облитый отскочил, оглядел мгновенно пропитавшиеся влагой штаны. - Ты что, мужик, охренел?

- Гы-гы! - пьяно хихикнул Морри-Кермаев. - Обоссался!

Пострадавший замахнулся, но один из приятелей успел перехватить руку.

- Сидор! - воскликнул он укоризненно. - Народ же!

Морри мгновенно окружили и начали оттеснять к ближайшей подворотне. Он не сопротивлялся, только безостановочно сыпал угрозами и бахвалился.

Есть! Маленький голый дворик, глухие стены...

Морри мгновенно превратился в бешеный волчок. Двое придерживавших его за руки полетели на асфальт. Третий, подброшенный ударом в живот, рухнул ничком. Четвертый, облитый, дернулся, попытался... Но не успел. Тычок в грудь - и, пролетев метра три, он влепился спиной в стену, сполз и скрючился рядом с кучей дерьма. Рядом, потому что Морри не хотел, чтобы от его новых подопечных дурно пахло.

Чтобы привести всех четверых к повиновению, Морри потребовалось всего несколько минут. Он действовал грубо, потому что ему нужны были не союзники, а марионетки. Союзниками он обзаведется чуть позже, и это будут не пешки, а фигуры покрупнее. Хотя и им рано или поздно предстоит стать Пищей.

Из подворотни вышли впятером. Морри - замыкающий. Идти, как оказалось, недалеко.

Глеб Стежень

Я остановился в дверях, минуту-другую глядел, как два сэмпая, чернявый и блондин, гоняют молодняк. Потом я позволил, чтобы меня заметили.

Сэмпаев, по физиономиям видно, приход гостя не обрадовал, и ко мне они направились вдвоем. Вдвоем - оно спокойней. Достала жизнь ребятишек. Сначала Морри, потом пропавший сэнсэй, менты, бандитские наезды...

- Что надо? - довольно грубо спросил блондин.

А вот это неверно. Раздражение следует использовать, а не выплескивать. Я молча глядел парню в глаза. Чернявый тем временем пристроидея во фланг. Вернее, считал, что пристроился, наивный мальчик.

Блондин смущенно кашлянул, поправился:

- Чем мы можем быть полезны?

Не иначе менеджментом балуется в рабочее время.

- Можете, - кивнул я. Проводить демонстрацию силы мне показалось преждевременным. - Меня зовут Глеб Игоревич Стежень. Я ищу вашего сэнсэя.

Блондину фамилия "Стежень" не говорила ровно ничего, но чернявый явно слышал ее не впервые. Потому что тут же перестал меня "держать", шагнул вперед, оказавшись рядом с напарником, заулыбался.

Блондин поведение коллеги усек, слегка расслабился.

- Олега нет, - сообщил чернявый. - Он... его нет, в общем. Но, как сказал Игорь, если мы можем...

- Можете, - еще раз, подчеркнуто благосклонно повторил я. - Я знаю, что Ликанов пропал... - Я выдержал надлежащую паузу и сообщил доверительным тоном: - Честно говоря, парни, мне нужен не Ликанов, а тот, кто его прихватил.

Ох как они напружинились! Я даже подумал: Морри держит их на веревочке. И отчасти оказался прав. Морри держал их на поводках, но потом ребятки поводки оборвали. Или кто-то оборвал... Но ошметочки остались.

Я мысленно исполнил "колокол". Но накрыл не одного себя, а нас троих. Игорь просто сбросил напряг, а чернявый даже ухитрился что-то просечь на подкорке, поглядел на молодняк, трудолюбиво отрабатывающий кихон. Правильно, чтобы увидеть стекло, надо смотреть под углом. Впрочем, мне этих ребят не тренировать, хорошо или плохо, меня не касается.

- Я хочу знать, что у вас произошло, - обращался я главным образом к чернявому.

- Гриш, - проговорил блондин, - расскажешь? А я пойду заниматься...

- Иди, - кивнул чернявый. Положительно, с этими парнями приятно иметь дело.

* * *

Стежень очень давно не ходил по Городу пешком. А сейчас вдруг захотелось прогуляться. Собственно, от метро до Десятой линии - рукой подать. Глеб не спеша шел по Среднему, поглядывал на прохожих. Сырость еще не успела выбелить их лица, а холод - завернуть в капюшоны. Стежень, даже не поворачивая головы, чувствовал рядом, над собой, старые крепкие дома. Кряжистые, прочные, не какие-нибудь нашлепки-"Макдональдсы". Дома-сущности, злые, самодовольные, равнодушные, все равно каждый - личность. У каждого позади время, боль, опыт. Эти дома знали лучшие времена. Знали и худшие. Они казались серыми, но - только казались. Разные, но сросшиеся друг с другом; изуродованные могильщиками "совка", загаженные изнутри и снаружи, они сохранили прочные каменные кости, и все они вместе были - Город. Вернее, часть его. Не худшая часть.

Стежень чувствовал дома, но смотрел не на дома, а на девушек. Как когда-то учил Сермаль. "Что ты смотришь на каменных баб - смотри на живых. От живых - жизнь". Глеб смотрел на девушек и находил, что привлекательных стало больше, чем раньше. И многие из девушек не без интереса поглядывали на Стежня. Что тоже было приятно. Хотя Глеб ни на минуту не забывал: девушки сейчас не для него. Кроме одной.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Осенью мальцу сравнялось тринадцать, а сам он ростом сравнялся с Дедкой. Но тот по-прежнему звал его Мальцом. И ученик не спорил. Ростом сравнялся, но не Силой. Дедко жил как князь. Никому не кланялся, никому подарков не носил. Богов не боялся, а когда пришедшие за помощью поминали Рода, Перуна или еще кого, только фыркал.

- Дурачье, - говорил он потом ученику. - Деревяшке губы кровью намазали - и чают: деревяшка их убережет.

Так же было, когда Малец год назад осмелел, завел сказки про навей да полуденниц, коими пугались его братья и сестренки в отцовом доме. Да еще поважничал: "заклятьями тайными" поделился. Хоть и боялся, что Дедко смеяться будет. Дедко, однако ж, не посмеялся. Послушал внимательно, даже еще и сам порасспросил. Обрадованный Малец выложил тут же и про леших, и про русалок, и про духов всяческих, все, что помнил, до кучи.

Дедко выслушал, а потом взял Мальца за руку и повел в чащобу. Да прямо к лешему в нору. Привел, посвистел по-особому - леший и вылез. У Мальца душа в пятки ушла, как увидел. Огромный, мехом, словно медведь, оброс. Да и с медведя ростом. Зенки круглые, красные, так и горят в темноте. Колдун рядом с ним - крошка. А уж о Мальце и говорить нечего. А вонь от страхолюдины!..

- Га! Ты! - ухнуло чудовище. (Малец так и подпрыгнул: ишь ты, по-людски разговаривает.) - Кушать? - и лапищу к Мальцу.

- Цыть! - цыкнул Дедко. - Я те дам! Мой!

- Га-а-а... - разочарованно проворчало чудище.

Но лапа убралась.