Чтение 20–й страницы книги ~Крест на башне~

Только когда дверь номера захлопнулась, я с удивлением сообразил, что Синев так и не получил ответ на вопрос, из-за которого он - по его собственным словам - предпринял сей визит. Впрочем, удивление сие было весьма вялым.

Куда больший шок я испытал следующим утром, перечитывая доставленный вестовым из штаба корпуса приказ о назначении подполковника Берегового на должность начштаба 1-й десантной бригады 3-го десантно-штурмового корпуса.

* * *

В госпиталь к Игорю сумел вырваться лишь неделю спустя. Меа culpa, согласен, но обязанности начштаба бригады на Гражданской оказались куда более многочисленными и разнообразными, нежели мнилось мне по опыту прежних аналогичных должностей. Кроме того, исполнявший в отсутствие штабс-капитана обязанности комбата-2 Марченко, с которым я регулярно виделся, заверил меня, что врачи вполне удовлетворены ходом выздоровления Овечкина, да и сам штабс-капитан времени даром не теряет.

Подоплеку последней фразы я понял, лишь войдя, хоть и со стуком, но все же не сочтя нужным дождаться из-за двери соответствующего дозволения, в больничную палату. Ибо находившиеся там Игорь и - не может быть! - очаровательная капитан ВВС Татьяна выглядели так, будто только что отпрянули друг от друга. Овечкин смущенно отворачивался, бравая же турболетчица стремительно, словно юная гимназистка, краснела.

Должно быть, я смутился больше их обоих, вместе взятых, и, откашлявшись, пробормотал нечто невнятно-бессвязное. Понять из этого бормотания можно было разве что обещание проследить, чтобы в ближайшие пять-десять-пятнадцать минут их не беспокоил никто и не под каким видом.

Со стороны все эта ситуация, должно быть, выглядела донельзя комично - подполковник в роли часового, оберегающий э-э... неприкосновенность интимной беседы собственных подчиненных. Впрочем, мне не довелось пробыть в сей роли и пяти минут; Таня вышла из палаты через три.

Я, по примеру Игоря, попытался было тактично отвести взгляд - но она сама подошла вплотную ко мне и твердым, хотя и несколько напряженным голосом заявила, что желала бы объясниться.

Все еще глядя в сторону, я тихо сказал: ей вовсе незачем что-либо говорить мне, ибо я и без того отлично представляю - шеврон на ее плече нельзя заполучить, не располагая очень вескими причинами для оного.

Таня ненадолго замолчала, а затем также тихо произнесла, что ей, наверное, уже давно хочется кому-нибудь - но не Игорю, пока - не Игорю! - об этом рассказать, и если мне не будет противно побыть в роли исповедника для одной чертовой турболетчицы...

Мне - не было! И Таня, непривычным дерганым движением прикурив от поднесенной зажигалки очередную "соломинку", начала говорить... сбивчиво, порой замолкая на полминуты или даже больше... как ее муж... она была без памяти влюблена в него с его семнадцати... блестящий юнкер Нестеровского, при виде их формы юные гимназисточки без чувств валились... и она, наследница княжеского титула и состояния. Два года спустя они вновь встретились на балу, только теперь семнадцать было уже ей, а он был уже поручиком... 2-го истребительного... и сам подошел к ней. Они обвенчались через девять месяцев, а еще через семь началась война.

Его перехватчик подбили над столицей, нарвался на очередь задней огнеточки "Готы"... он сажал подбитую машину пять минут и все это время - горел.

Когда она примчалась к нему в госпиталь, врач не стал скрывать, - сожжено больше восьмидесяти процентов кожного покрова, с такими ожогами не живут. А он прожил еще пять с половиной часов, все это время она была рядом... он не мог говорить... боль была страшная, несмотря на все анестетики... обугленный кусок мяса, совсем недавно еще задорно шутивший, смеявшийся, таскавший ее на руках по их огромной квартире на Литейном, любивший ее... бывший ее мужем.

Тогда ей и в самом деле не хотелось больше жить, но мысль о суициде даже не появлялась. Ей хотелось отомстить тем, кто заставил мучиться его. Отомстить страшно, стократно... Документы в летное взяли без единого вопроса, и когда начали формировать полк "Вдов", она записалась в него одной из первых.

Когда началась Смута, "Вдовы", числившиеся, по понятным причинам, одной из наиболее верных правительству частей, успели провести несколько вылетов по мятежникам, прежде чем на их аэродром ворвались танки под синими знаменами.

Пришлось скрываться... Долго. Домой она вернулась уже после Третьяковского мятежа и узнала, что ее отец... тут ее голос вновь сорвался, и я поспешно сказал, что о судьбе ее семьи уже знаю - личные дела турболетчиков хранились в канцелярии бригады.

А потом... на том вечность назад устроенном нашим батальоном банкете она встретила Игоря и неожиданно поняла... поняла, что все еще жива! Что все еще не утратила способности радоваться жизни и... любить!

Кажется, она ждала от меня каких-то слов... осуждения... одобрения? Не знаю. Рассудок мой явно саботировал процесс осмысления, заявив, что дела, где замешаны чувства, никоим образом не относятся к сфере его компетенции. Сердце же... решило все просто.

Дай вам бог счастья, Таня!

ЭПИЛОГ

Вокруг ромашек белый снег,

А в них, как капли крови, - маки

И для кого-то здесь был рай,

Ну а для нас - рубеж атаки!

ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТ ЭРИХ БОССА, РОТНЫЙ

Был он, этот домик, издалека приметил. Симпатичный такой он был, двухэтажный, в старинном стиле, бревенчатый, на концах крыши фигулины всякие забавные. И нетронутый. Даже вспомнил, как это по-русски правильно называется - терем. Князья ихние вроде бы как раз в таких домиках жили, доблестные риттеры всякие, в смысле богатыри, ну и прочая, как говорят синие, аристократическая верхушка.

Ну, если до конца точно, дом был почти не тронутый - одну из угловых стенок шальным снарядом проломило. Вдоль нее, видно, как раз книжный шкаф стоял, - и теперь с той стороны весь двор, до самого забора был от бумаги белый. Словно зима пришла или в крайнем случае сакуровый сад в период цветения.

Одну книжку я интереса ради подобрал, глянул на обложку: автор - Обручев, а название не разобрать, обгорело.

Обернулся к панцеру...

- Стась, - показываю, - о чем это, не знаешь?

- О зверях, - устало отзывается она. - Ископаемых.

- Вроде нашего "смилодонта" ? - уточняю.

- Да.

Здорово, думаю. Бывает же вот так - шел, нагнулся, да и подобрал хорошую, полезную вещь. Будет свободное время - обязательно почитаю.

Открыл, глянул на титульный лист - ну да, Обручев, профессор палеонтологии.

Вот ведь, думаю, интересное занятие у людей - звериков вымерших по косточкам восстанавливать.

Забрался обратно на башню, кинул книжку на креслице свое и к дому зашагал.

Прошел сквозь пролом внутрь, огляделся. Ну да шкаф здесь стоял, длинный, во всю стену. Одна секция в углу даже целой осталась. Стекло только, понятное дело, все на полу, мелкой россыпью, а так - солидное сооружение, лаком сверкает, двенадцать полок и все сверху донизу и справа налево книгами забиты.

Я как прикинул количество корешков этих золоченых в уцелевшем шкафу, да экстра... как его, а, экстраполировал полученный результат на длину стены, - сам себе не поверил. Потому как число получилось из разряда "ой, много". Нет, я, конечно, понимаю, не все в этом мире Эрихи Боссы, но все равно... это ж какую голову надо иметь, чтобы хотя бы четверть такой вот библиотеки не просто по диагонали проглядеть, а переварить, да в чердачке черепушном по полочкам разложить?!

Тут как раз Стаська следом заходит.

- Стась, - поворачиваюсь к ней, - вот объясни, пожалуйста, мне, серому, - зачем человеку столько книг может потребоваться?

Глянула она на меня... растерянно чуть...

- Читать...

- Что, все?

- Нет... по одной.

- Может, - интересуюсь, - у тебя в фамильном особняке тоже такая вот библиотека была?

- У нас в доме больше была. Отдельный зал... вдоль шкафов еще лесенка ездила, смешная такая, на роликах.

- А лесенка-то зачем?

- Чтобы до верхних полок добираться. - Логично. Только я вот попытался себе вообразить книжные полки, под высоченный потолок уходящие, до которых без стремянки не доберешься... и сразу пол под сапогами как-то покачнулся нехорошо.

- Ну, извини, - говорю, - такого замка я тебе предоставить пока не могу, но вот в данном конкретном тереме ты на ближайшие три с половиной часа хозяйка полновластная.

Стаська медленно так вдоль стен прошла, ладошкой по бревнам провела... обернулась...

- Знаешь, - говорит задумчиво, - я иногда мечтала жить как раз в таком доме. Запах леса... уютный свет... тепло... дождь едва слышно стучит за окном...

Странно, но у меня от этих ее тихих слов отчего-то горло комом перехватило. Рванул ворот, прокашлялся кое-как...

- Пойдем, - говорю, - осмотрим наши владения... баронесса.

Следующая комната была... Не знаю я, как это правильно называется... в общем, мастерская, в которой художники работают. Подставка для картин, чехлом небрежно накрытая, рядом на табуретке полдюжины кистей разных, доска овальная, вся засохшей краской измазана, баночки в три ряда. Вдоль стены - рулоны.

Я чехол приподнял... забавно... думал, будет чего-то яркое, разноцветное - такая ведь уйма красок под боком. А оказалось, - только черные штрихи на белой бумаге. Портрет чей-то неоконченный... я даже не понял сначала, парень это или девушка, потом сообразил, что все-таки паренек, просто юный еще совсем, моложе меня, ну и лицо красивое, тонкое. Даже не паренек, мальчишка, только взгляд у него не по-детски серьезный.

Стаська тихонько подошла, стала рядом, прижалась щекой к плечу.

- Как думаешь, - вздыхает, - где он сейчас ?

- Где-то... а может, - стукнуло мне чего-то в голову, - это вообще не живой человек, а выдумка. Абстракция. Принц из сказки. Вон, посмотри - на заднем плане море с парусником, а ведь тут до ближайшего моря...

- Нет. Он настоящий.

Мне на какой-то миг даже обидно стало. Потом опомнился - к кому ревновать? Портрету неоконченному? Нескольким штрихам черным по белому? Бред.

Накинул чехол обратно.

- Ну что, - говорю, - продолжим экскурсию? - Дальше кухня была. Аккуратная такая, чистенькая, на стене напротив плиты - натюрморт фруктово-овощной: яблоки, груши, бананы, на флангах картошка тихонько пристроилась, в центре кокос возвышается, а за ним, в резерве, еще чего-то большое и оранжевое маячит... И прорисовано это все так натурально и, главное, аппетитно, что у меня сразу рот слюной наполнился. Ну и мысли соответствующие: за соседним забором вроде бы теплицы какие-то виднелись, а кусты во дворе, справа - как бы не малинник...

А вот аристократочка моя на произведение искусства внимания почти не обратила, зато живо заинтересовалась посудиной какой-то непонятной, на подставке. Крышку приподняла, принюхалась...

- Невероятно, - улыбается радостно, - Эрик, ты не поверишь, но в этой турке - натуральный бразильский кофе.

- Точно. Не поверю.

Натуральный кофе, не эрзац, я и пробовал-то несколько раз в жизни. Последний раз - за полгода до войны.

- Поверишь-поверишь, - смеется Стаська, - когда сварю.

Вышли в коридор... Стаська направилась, было, к лестнице на второй этаж и вдруг замерла, словно на забор невидимый наткнулась, и уставилась в одну точку на стене.

Я подошел, глянул - доска как доска. Только когда пригляделся, заметил: ряд черточек, почти неразличимых. Похоже на зарубки снайперские, только уж больно неравномерно...

- Что это?

- Рост, - шепчет Стаська, а в уголках глаз слезинки искрятся, - надо прижаться к стенке, плотно-плотно, черкнуть поверх макушки - а потом поворачиваешься и смотришь, насколько ты выросла... я так часто делала... весь косяк исчеркала...

И - я даже опомниться не успел - уткнулась в лацкан куртки и ка-ак разревется в три ручья. Ну что тут сделаешь? Обнял ее... неловко как-то, берет стащил, в волосы пушистые ладонью зарылся...

- Милая, - шепчу, - ну что ты... перестань, пожалуйста. Стась... любимая... ну хочешь, унесу тебя сейчас отсюда, а потом проедем сквозь этот домик на зверике... три раза.

- Нет, - всхлипывает малышка, все еще носиком в куртку зарывшись, - не надо. Он хороший... дом. Он очень хороший... а я - справлюсь. Сейчас... справлюсь.

Кое-как успокоилась, отодвинулась. Я из кармана платочек - тот самый, с вышивкой и кружавчиками по углам! - достал, обтер ей мордочку заплаканную, высморкаться заставил.

- Так-то, - говорю, - лучше. Еще б улыбочку, и вовсе бы стала похожа на правильного имперского панцерника, а не на гимназисточку, мыша увидавшую.

Улыбнулась.

Когда поднялись на второй этаж, у меня дух захватило. Вдоль всего коридора, прямо как в галерее какой-нибудь - картины. Всякие: большие, маленькие, с пейзажами разными, портреты, а несколько - вообще непонятно что, мозаика из кубиков. Я перед одной минут пять стоял, всматривался, думал, может, эффект какой проявится, изображение скрытое? Не проявилось. Видно, как-то не так смотрел, хотя до сих пор на зрение жаловаться повода как бы не было - со стереодально-мером управляюсь вполне.

Потом еще на один рисунок залюбовался - зимний лес на нем был, елки заснеженные, синие, а на переднем плане - рысь. Изумительно просто прорисована, совсем как живая - уши прижаты, пасть оскалена, спину выгнула... Глядишь, и в ушах шипение раздается, и кажется, вот-вот распрямится и с диким мявом своим, когти растопырив, вылетит из картины сюда, в коридор.

Насилу оторвался, шагнул к следующей, и тут меня Стаська из комнаты окликает.

Сунулся в проем - смотрю, стоит моя принцесса перед тумбочкой у окна, обхватила сама себя за плечики, и вид у нее, словно призрака увидала. Подошел тихонько, приобнял, заглянул поверх плеча - ага...

На тумбочке этой фото стояло. Небольшое такое, черно-белое, десять на двенадцать, в белой плексигласовой рамочке. И на этом фото - трое. Слева мужчина лет за тридцать, с короткой круглой бородкой, в мешковатом свитере и берете, только не в таком, как Стаськин штурмшютце, а плоский блин набекрень. Справа - чуть помоложе, в форме... погон толком видно не было, но я прикинул, и решил, что явно не ниже штабс-капитана господин офицер, а скорее - выше. Было в нем что-то эдакое... командно-штабное - не командуют такие ротами на передке, да и в штабах повыше не карандаши генералам очиняют.

А третий... третьим, в центре между ними, был тот самый мальчишка с рисунка внизу. На фото он еще младше выглядел - ну да, наверное, снимали год назад, а то и больше. И все трое улыбались, а парень вдобавок и еще и махал рукой фотографу... счастливые...

Мне, - не знаю с чего, - сделалось вдруг жутко неловко. Словно я снова подросток на потрепанном велосипеде, заглядываю в окно особняка на кусочек чужой, такой непохожей на мою жизни - счастливой жизни... ей-ей, дешевые порнооткрытки мы с конопатым Фрицем разглядывали с куда меньшим пиитетом.

Мы стояли так несколько минут. А потом Стаська медленно, как во сне, протянула руку и перевернула фото, припечатав его лицевой стороной к тумбочке, - и наваждение сразу спало.

- Пойду вниз, - голос у нее, правда, был все еще неестественно ровный, - попробую все-таки заварить нам кофе, хорошо?

- Угу, - киваю, - я тебя здесь подожду. - Убежала.

Я на кровать присел, осмотрелся.

Комната была небольшая, вдобавок со скошенным потолком, но как по мне - вполне себе уютная. Я решил, что в ней как раз офицер жил, тот, что на фото справа стоял. Сабля на ковре, над кроватью. На стене слева от окна - портрет Главковерха ихнего, Корнилова, уменьшенная копия тех, что в присутственных местах вывешивают. А напротив... я сначала мельком глянул, потом встал, внимательнее присмотрелся... ну да, наша, кайзеровская форма, старого, правда, образца, чуть ли не начала века. И подпись - фон Шлиффен, Альфред фон. Интересно...

Еще полка книжная была. Хотя, казалось бы, зачем она нужна, когда, спустись по лестнице, и книжек этих будет... немерено. И, что характерно, чтиво на той полке не какое-нибудь легкое, в мягкой обложке, мозгам перед сном отдых дать, а солидные книженции, в хорошем переплете. Я как начал названия читать: Линдел-Гарт "Энциклопедия военного искусства", Галактионов "Взятие Парижа", Крымов "На страже Февраля", Клаузевиц "О войне", Иссерсон "Канны мировой войны", Мольтке "Военные поучения"... дальше не стал - и без того в башке звенеть начало.

Вот, думаю, офицер... и ведь наверняка каждую из этих книжек он, среди ночи разбуди, отбарабанил бы, как Стаська моя, инструкцию по панцерной радиосвязи. А я что на поле боя увижу, то и командую, а спланировать чего-нибудь серьезное... на такое уже не хватает.

А вообще, думаю, интересно, неужели он только такую вот профессиональную литературу потреблял, а для души чего-нибудь расслабляющего - ни-ни?

Пошарил по комнате, и точно. Сбоку от тумбочки пачка, бечевкой перетянутая - журналы. КЛМ за последний предвоенный год. Я их на кровать вытянул, пыль кое-как стряхнул, бечевку ножом взрезал - первые пять номеров, до мая включительно с цветной обложкой, глянцевые, на хорошей бумаге, а остальные в два раза тоньше, ну и качеством похуже.

В принципе, листать их я особо не собирался, но увидел обложку майского - последнего - предвоенного! - номера и зацепило. На первых-то четырех обычная ерунда журнальная - девушка с ракеткой в юбке-волане, авто сверкающее, замок мрачный, серого камня, то ли баварский, то ли французский. А тут: боевая эскадра, и не какая-то: на переднем плане ударный трегер "Леттов-Форбек" свинцовую волну режет, за ним, на полкорпуса впереди, линейный крейсер "Принц Генрих Прусский", ну и в нижнем углу зетстройер типа "Рейн", - 2-я эскадра Флота Открытого Моря во всей красе. Не фото, рисунок, но деталировка потрясающая - на палубе трегера "юнкере" к взлету готовят, так даже пилота в кабине четко видно.

Перевернул, глянул на даты - 12-го этот журнал из типографии вышел... а 23-го уже полыхнуло. "Леттов-Форбек", краса и гордость, через пять недель, в бою у Азор, получил пять бомб, три торпеды и за семь неполных минут булькнулся вместе с тринадцатью сотнями экипажа. В газетах, правда, потом писали, что погиб, мол, героически, утопив взамен один английский авианосец и здорово расковыряв линкор... только у соседа нашего брат как раз на "Людендорфе" служил, зенитчиком, так он, когда в отпуск приехал, рассказывал - не успели ребята с "Леттова" почти ничего. Английская атака как раз на момент взлета группы пришлась, пять машин только поднялось, шестую "си темпест" на взлете расстрелял... ну и соответственно - бомбы рванули в гуще "Юнкерсов", к вылету подготовленных, а это значит, баки под завязку и торпеды... ад форменный. А "Гермес" на самом деле летчики как раз с "Людендорфа" утопили, и они же "Ройял Оуку" борт распороли.

Сел на кровать, начал листать. Забавно все-таки... я-то сейчас знаю, что вскоре началось и чем в итоге закончилось, а они тогда - не знали. И заголовки читать - один смешнее другого: "Подготовка к трансафриканскому ралли"... эрцгерцог выразил озабоченность, но вместе с тем заверил... а между тем туристический сезон на Кипре уже в разгаре - интересно, куда подевались все эти туристы, когда на остров посыпались весельчаки Штюдента?

Перевернул очередную страницу - и тут меня как током ударило.

Даже не помню, как этот раздел назывался, то ли светская хроника, то ли моды какие-то, то ли и то и другое вместе... неважно.

Важным было фото на полстраницы - большой белый, со сложенным верхом и кучей сверкающих никелированных финтифлюшек лимузин, и в нем четверо... и одна из них, на заднем сиденье привстала и прямо в объектив улыбается задорно, - моя Стаська.

Товарищ министра финансов действительный статский советник князь Туманов... с семейством...

Вот, значит, как... радист Стась Дымов.

Везет мне сегодня на фото... улыбающиеся.

Хотел статью прилагающуюся изучить - и, как назло, шаги на лестнице. Я журнал захлопнул, пачку обратно за кровать спихнул, сам плюхнулся - ноги вытянул, руки за голову. Лежу с таким видом, словно с момента ее ухода как любовался потолком, так и сейчас любуюсь, и в целом свете краше паутины в углу для меня зрелища нет.

- Как тебе запах?

Запах и вправду был что надо. От двух маленьких - глотка на четыре от силы! - чашечек такой аромат по комнате шел, что на роту Боссов хватило бы...

- Жалко только, - вздыхает, - сливок нет.

- Да ладно, - говорю, - переживём.

Я сел, потянулся было к чашке...

- Нет, не надо...горячее еще...

Стаська поднос с чашечками на тумбочку поставила, сама рядом на кровать села, головку мне на плечо пристроила. Я ее приобнял осторожно - и в следующий миг, сам не знаю, как получилось, но мы уже лежали.

- Слышишь?

- Что?

Я слышал только далекий шум моторов, но она имела в виду что-то другое.

- Дождь...

И в самом деле - тихое совсем тук-тук-тук за окном.

- Не хочу никуда уходить отсюда, - тихо шепчет моя - теперь уже точно! - княжна, прижимаясь ко мне. - Так уютно... спокойно... Эрик, - приподнялась, заглянула в глаза, - давай спрячемся здесь от всех? Просто спрячемся - ты и я. Должно же быть где-то место, где нет этой проклятой войны ?

Я только вздохнул тяжело.

Может, думаю, где-то такое место и есть, но очень где-то. Потому как, судя по тем новостям, что оберфункмейстер Рабинович из мирового эфира вылавливает, народец на нашем шарике с ума посходил абсолютно повсеместно, вне зависимости от географических широт, цвета кожи или, допустим, вероисповедания. Все с цепей посрывались - и первым делом в глотку ближнему вгрызлись... а кому ближних не хватило, те за дальних принялись.

- Не получится.

- Почему?

- Просто не получится, малыш. И, - шепчу, - лучше не будем сейчас об этом. Времени у нас не так чтоб очень - три часа, а может, уже и чуть меньше... но эти часы наши, безраздельно... так давай просто забудем пока об остальном мире. Как ты сама только что сказала - ты и я и никого больше.

- Эрик...

- Стаська...

Мне очень нравилось смотреть, как она раздевается. В смысле - сам процесс. Со Стаськой это было не "когда ж ты, дура, наконец, свои тряпки скинешь", а вполне самоценное действо - сидеть и зачарованно наблюдать, как из недр униформы медленно появляется она... моя женщина. Самое волнующее, самое будоражащее, самое... пресамое зрелище на свете. Моя. Любимая. Единственная и неповторимая! Моя-моя-моя... этот рефрен вспыхивал у меня в голове при каждом взгляде, брошенном в ее сторону. Как только я до сих пор от зазнайства не лопнул - не знаю.

- Ми-илы-ый...

Княжна Туманова... забавно... если бы не война и Распад, мы наверняка бы никогда не встретились. Петроградская аристократка и парень из германского рабочего квартала - что могло быть общего в их судьбах? И даже были бы счастливы - каждый по-своему...

Но мы встретились! Мы полюбили друг друга наперекор всему! Пусть мир там, за окном, сходит с ума как ему угодно - здесь и сейчас я теряю разум лишь от прикосновения ее рук, от запаха ее кожи, от пушистой невесомости ее волос...

- Не спеши... у нас еще много времени...

- Да... много. Три часа - это почти вечность...

Мы словно открывали себя заново. Как тогда, в первый раз, в Курске, под вспышками осветительных ракет и трассеров, под аккомпанемент выстрелов и разрывов.

- Анастасия...

Маленький пушистый котенок, горячий ласковый комочек - и все равно ее было очень много, потому что я хотел прижать, обнять... объять ее всю - и мне это никак не удавалось!

- Ты-ы...мой.

- Любимая...

А потом тот остаток незамутненного сознания, который еще продолжал цепляться за реальность, сорвался и полетел вниз... в бесконечность...

Потом, когда все закончилось и мое тихое счастье уютно устроилось у меня на груди, я лежал и бездумно глядел на возносящийся к потолку сигаретный дым... тонкая сизая струйка, которая отчего-то текланевниз, а вверх.

Давно уже себя не чувствовал настолько опустошенным.

Нет, думаю, так не пойдет. Один раз уже расслабился так... до сих пор плечо порой дергает. А сейчас это как бы и вдвойне обидно - до Москвы, считай, один хороший бросок, а там восстание уже полыхает вовсю, сразу в трех районах. С прошлого вечера в радио надрываются. И на этот раз с боями в городе заморачиваться не придется - наша задача коридор пробить, а дальше синие сами разбираться будут.

К слову сказать, думаю, если передовые части 25-й с юга не подошли, - по идее, не должны, они еще со вчерашнего дня в какой-то шальной заслон уперлись! - то я вполне имею шанс стать первым кайзеровским офицером, вошедшим в Москву. Заехать в историю на белом коне, в смысле на зверике... а что? Москва, конечно, не Петроград, не столица, но тоже очень даже известный городок - Наполеон, помнится, не погнушался.

- Стась, - спрашиваю тихо, - ты в гимназии историю учила?

- Да. Ачто?

- Кроме Наполеона брал Москву кто-нибудь или нет?

Стаська приподнялась налокте, глянула с удивлением.