Чтение 20–й страницы книги ~Знак небес~

– Для булгар, что ли, приготовил? Не рано ли? – хмыкнул Вячеслав.

Константин немного помялся, но решил, что рано или поздно все равно придется обо всем рассказать и ему, и Миньке, и отцу Николаю. Последним двум и ближе к осени не поздно будет, тем более что новоявленный епископ Рязанский и Муромский раньше из Никеи не приедет, а вот Славке можно и сейчас. Так сказать, заблаговременно, чтобы привыкал понемногу.

– Для меня, дружище, – медленно произнес он. – Лично для меня.

– Это как понять? – вытаращил глаза Славка.

– Помнишь, я тогда, сразу после того как князей черниговских повесили, срочно выехал к Всеведу?

– Конечно.

– Ну, тогда слушай, что было дальше.

И Константин, стараясь не особо драматизировать и даже немного подшучивая над своим недолгим сроком правления в должности князя, рассказал Вячеславу все подробности.

– И он тебя грохнуть должен?! – возмутился Славка. – Да я его сам раньше пришибу.

– Сказано же тебе – не я это уже буду. И произойдет оно лишь тогда, когда у меня самого сил не останется этому Хладу чертову сопротивляться.

– А перекачка крови? – деловито осведомился воевода. – Ну, там, гнилую всю слить, а здоровую влить.

– Запросто, – согласился Константин. – Только при одном условии: найди гденибудь здесь поблизости станцию переливания.

– О, дьявольщина! – взвыл Вячеслав. – А что, все настолько серьезно? Всевед – он тоже человек, а людям свойственно ошибаться.

– Более чем серьезно, – хмуро ответил князь. – Смотри сам.

Он взял нож, и воевода не успел еще сообразить толком, что собирается делать его друг, как Константин деловито полоснул себя по вене выше запястья.

– Совсем одурел? – только и произнес Вячеслав.

– Мне почти не больно. Ты лучше посмотри – какая она, – мрачно сказал Константин.

Воевода склонился над поверхностью стола, куда капала кровь князя, постепенно собираясь в небольшую лужицу.

– Так она же зеленым отливает, – оторопел от увиденного Вячеслав, но тут же засомневался: – Может, у нас свет не тот? Ведь так не бывает.

– Бывает, – вздохнул Константин и добавил: – И она теперь стала немного пузыриться. Ты смотри, смотри. Весьма поучительно.

Воевода вновь склонился над столом. На поверхности почти черной, с хорошо заметным зеленоватым отливом лужицы и впрямь то и дело возникали небольшие пузырьки. Был их век недолог – едва они появлялись, как почти сразу, всего через несколько секунд, лопались.

Однако несколько штук, скучившись в небольшой комок, продержались чуточку дольше. Даже когда кровь застыла, они еще продолжали оставаться в неподвижности, и чтото маленькое, но гадкое даже на вид, отчаянно металось внутри каждого из застывших пузырьков, но потом затихло и оно.

– А это что у тебя там такое? – окончательно растерялся Вячеслав и шлепнулся на стоящую поблизости лавку. Рот у него так и оставался полуоткрытым. Впрочем, увиденное могло потрясти кого угодно.

– Я тебе что – медик? – сухо ответил Константин. – К тому же я даже в школе по таким предметам не оченьто блистал. Знаю только, что если зеленое и извивается – то это биология, а если плохо пахнет – то химия.

– А если чтото не работает?

– Ну, брат, тогда это уже физика, – улыбнулся невесело князь, деловито перебинтовывая порезанную руку. – К тому же, будь я хоть медикомпрофессионалом, все равно ничего больше не узнал бы. Приборов нет, аппаратуры тоже, да если бы даже они и имелись – электричество нужно. Ясно одно, что кровь моя уже не совсем человеческая. Но это и так видно, невооруженным глазом.

– И шансов никаких?

– Всевед сказал, что он пошлет весточку мертвым волхвам. Если ответят – неплохо, если помогут – отлично. Но вряд ли. У них, видишь ли, принцип невмешательства.

– Как учила моя мамочка Клавдия Гавриловна, в жизни иногда надо быть выше принципов, даже если они твои собственные.

– Дай бог, Слава, чтобы их мамочки учили своих детишек тому же самому. Так ты поставишь местных тысяцких или нет? – шутливо напустился он на воеводу, не желая дальше говорить на больную тему.

– Как скажешь, Костя. Все сделаю в лучшем виде, – негромко ответил Вячеслав, непривычно грустно глядя на друга, который еще ходил, ел, пил, говорил, дышал, то есть числился в списке живых, но был уже приговорен к смерти.

Причем приговорен самим собой. Таким другом можно было от всего сердца гордиться, восхищаться, удивляться, но вот места для радости в душе уже не оставалось.

– Я пока не умер, – вывел его из транса Константин. – На чем мы там остановились?

– Ах, да, – очнулся воевода. – Значит, так…

И работа опять закипела.

К середине февраля мощная рать, собравшись воедино в устье Клязьмы, нескончаемым густым потоком двинулась в сторону Волги. Пройти им довелось не столь уж много. Первое посольство из Волжской Булгарии появилось перед глазами воев передовых дозоров русского войска, когда оно не прошло и половины пути до Волги.

Было оно немногочисленное, подарки с собой имело бедные, как сразу же на глазок определил один из «экономистов», присланных Зворыкой, словом, несерьезное какоето. Поэтому Константин и отправил его назад несолоно хлебавши.

Второе посольство, более солидное, встретило их в устье Оки. Не исключено, что дошли до булгарского правителя недобрые вести о вторжении монголов в Среднюю Азию, где Чингисхан лихо громил рыхлые, аморфные, неповоротливые войска хорезмского шаха Мухаммеда. А может, хан Ильгам ибн Салим и впрямь устрашился при виде могучего объединенного войска. Да и не были булгары мастерами в ратном деле.

Словом, тут князю уже стоило и призадуматься – идти дальше или принимать условия мира, равно как и извинения за сожженный Великий Устюг.

На большом совете с участием всех двадцати тысяцких основного войска рассудительные слова рязанских воевод были напрочь перекрыты воинственными криками Плещея – тысячника переяславльзалесского полка, Волоша, возглавлявшего владимирский полк, Лугвеня, руководившего ратниками из ЮрьеваПольского, Остани, который шел во главе Стародубцев, Яромира, командовавшего полком ярославцев, Спивака, который вел суздальцев, и прочих. За мир, кроме рязанцев, высказался лишь осторожный Лисуня – тысяцкий ростовчан.

Как потом пояснил Константин Вячеславу, его окончательное решение было снова густо замешано на психологии и желании сплотить войско. Чтобы никто не мог сказать, что князь потакает своим рязанцам, Константин поступил вопреки их советам. Нет, если бы за мир решительно подал свой голос главный воевода всего войска, да еще веские аргументы подкинул бы в защиту своего мнения, то князь, конечно же, прислушался бы к Вячеславу, но тот соблюдал полное молчание и нейтралитет.

Рязанцы же не обиделись, поскольку Константин, улучив момент, успел побеседовать накоротке почти со всеми из своих тысячников. И каждому он пояснял, что пошел вперед, отвергнув мирные условия, лишь из желания в совместной битве сплотить людей, пришедших из всех земель огромного рязанского княжества.

Но совместная битва явно откладывалась. Они дошли только до устья Суры, когда им повстречалось третье посольство. На сей раз возглавляла его вся верхушка Волжской Булгарии, включая старшего ханского сына, бека Абдуллу.

Это было не просто солидно. Это было огого, потому что именно Абдулла – Константин успел навести справки у купцов, зимовавших на Руси, а до того торговавших с булгарами, – являлся наследником эмирского78 престола.

Ильгаму ибн Салиму долгое время аллах никак не хотел посылать наследника – рождались только девочки. Первого сына родила его третья жена, только когда ему исполнилось уже тридцать лет. Потом были и другие дети, но этот, долгожданный, навсегда остался любимчиком правителя Волжской Булгарии. И то, что сейчас хан Ильгам не поскупился и отправил во главе посольства именно его, говорило о многом.

Выглядел Абдулла несколько постарше, чем Константин. В его черной шевелюре уже искрились коегде седые волосы. Онито в основном и старили бека. На самом деле разница в возрасте между ними составляла всего три года. Если Константину пошел тридцать первый, то наследнику булгарского престола – тридцать четвертый.

В первые часы бек лишь присматривался к Константину и в основном помалкивал. Может, так было положено поступать по правилам их этикета – сидеть в точно таком же кресле напротив рязанского князя и скучать, глядя по сторонам.

Время от времени Константин ощущал, как останавливается на нем заинтересованный взгляд бека, но стоило ему посмотреть прямо на Абдуллу, как тот тут же отводил глаза, причем с явным смущением, будто его застукали на чемто постыдном.

Часа через три бек наконец решился. Он выдержал взгляд Константина и еле заметно, одними черными бровями, указал на обоих руководителей посольств, чтото оживленно обсуждающих друг с другом. При этом он так сочно зевнул, тут же стыдливо прикрыв рот ладошкой, что князь едва не рассмеялся.

Вид у бека был и впрямь потешный. Уловив же негласное одобрение своему поведению со стороны Константина, он и вовсе разошелся: то рожицу забавную скорчит, то бровями тонкими поиграет, словом, забавлялся как только мог.

Все переговоры, которые проходили на нейтральном Кореневом острове, вел от имени Абдуллы бека глава делегации, некто факих79 Керим. В его должности Константин так и не смог толком разобраться и понял лишь, что по своему рангу он то ли замминистра, то ли министр внутренних дел.

Начал Керим хитро. Указав, что разграбленный город Великий Устюг принадлежал в то время не Константину, а прежним владимирским князьям, он постепенно дошел до того, что начал доказывать, будто они и без заключения мира почти союзники.

Более того, это Константин должен уплатить великому эмиру могучей Волжской Булгарии некоторую сумму за те издержки, которые тот понес, снаряжая войско, чтобы сковать силы владимирских князей на севере.

Что и говорить, красноречие Керима просто било фонтаном. Боярин Евпатий Коловрат, который, в отсутствие приболевшего Хвоща, возглавлял переговоры с русской стороны – не князь же самолично должен их вести, – был повоенному лаконичен:

– Вот мы и идем с войском, дабы сполна расплатиться с вашим великим эмиром.

Керим нашелся почти мгновенно:

– Сдается мне, что исстари на Руси расплачивались за содеянное добро гривнами. А разве ныне стали платить воями?

Но Коловрата смутить было невозможно.

– Так это смотря какое добро, – тут же возразил он. – За какое гривнами платим, а за какое – воями и мечами.

– Дада, – сразу оживился Керим. – Как это я сразу не догадался. Мы помогли вам, а теперь вы идете в свою очередь помочь Волжской Булгарии усмирить непокорные племена башкир. Что ж, этим вы отплатите сполна великому Ильгаму ибн Салиму за ту помощь, что он вам оказал.

– Может, мы и на башкир после сходим, – не стал отказываться Евпатий. – Но до того нам надобно вашего эмира отблагодарить за Устюг.

– Здесь сын его сидит. Он наследует Ильгаму ибн Салиму. Благодарите его, – предложил Керим.

– Ээ, нет, только самолично, – заупрямился Коловрат.

– Но великий эмир болен.

– Вот пока до вашего Булгара дойдем, пока стан разложим, глядишь, и выздоровеет, – усмехнулся Евпатий.

– А если нет?

– У нас припасов много. Мы долго стоять сможем, – благодушно заверял Коловрат.

Словесная пикировка длилась до самого вечера. А уже затемно в шатер к князю Константину, который блаженствовал, наслаждаясь травяным отваром с медовыми пряниками, и лениво обсуждал с Коловратом и Вячеславом итоги первого дня переговоров, а также другие вопросы, которые тоже хотелось бы обсудить с булгарами, заглянул дружинник, стоявший на часах у полога:

– Тут, княже, стало быть, гонец от Абдуллыбека прибыл. Зовет князя Константина потолковать о том о сем.

– Что за гонец? – поинтересовался князь.

– А вот он. – И, потеснившись от входа, дружинник пропустил юношу, почти подростка, который, низко склонившись перед Константином, на ломаном русском передал ему приглашение зайти в гости к беку Абдулле.

– Вообщето ты, княже, по чину выше его будешь. Негоже такто. Может быть, мы его к себе пригласим? – осторожно заметил Коловрат.

– Абдуллабек пришел бы, но он недавно болеть и иметь боязнь очень сильно опять болеть, ибо ваш шатер на холод и тут ветер. У нас деревья и тепло. К тому же бек сказывал, что он ваш князь стеснит беспокойство, а у него коверскатерть накрыт и все готов. Князь Константин, как бек слыхать, смелый воин. Ему нечего бояться. Ему будет почет и уважение от Абдуллыбека.

– Скажи беку, что князь Константин сейчас будет, – последовал решительный ответ.

– А нука, где там шатер ваш? – вышел наружу посмотреть месторасположение временного пристанища ханского сына Коловрат.

– Княже, помоему, он тебя просто на понт взял. На самое что ни на есть дешевое слабо, на которое даже не каждый мальчишка клюнет, – рассудительно заметил Вячеслав.

– Ты думаешь, я потеряю много лет жизни в случае чего? – улыбнулся Константин.

– Все равно глупо рисковать. Добро бы еще сам хан или кто он там, а то один из наследников. Не все прынцы становятся королями.

– Слава, этот будет эмиром, – заверил князь своего друга. – Так что с ним не только можно, но и нужно дружить. И потом, насколько я помню историю, он лично возглавит оборону своей страны от монголов и будет драться с ними, пока не погибнет. А кроме того, не забудь, что нам позарез нужны их мастера, их, выражаясь языком двадцатого века, технологии, а также полностью свободный доступ к Каме и беспрепятственный транзит по ней от Урала и до Волги.

– Твоя жизнь стоит дороже какогото дрянного транзита, – заупрямился Вячеслав. – Не говоря уж о мастерах и технологиях. У нас Минька есть, который сам с усам. Без них запросто обойдемся.

– Да кто бы спорил, – покладисто согласился с ним князь. – Но больно уж времени жалко. К тому же моя жизнь осенью этого года, возможно, не будет стоить и одной гривны, а зимой – и медной куны, – и, обрывая дальнейшие возражения, Константин категорично заявил: – Все. Я уже иду.

В шатре у бека Абдуллы действительно было намного теплее. Булгары, прибывшие на остров первыми, успели занять места поуютнее, в его лесной части, а жилище бека к тому же закрывалось с двух сторон большим холмом. Словом, здесь не дуло.

Поначалу, обменявшись приветствиями и любезностями, оба принялись молча пить дорогой напиток, привозимый китайскими купцами. Затем Константин, критически покосившись на свою пиалу, наполненную, как обычно, на один глоток80, откровенно предложил Абдулле, благо тот очень чисто говорил порусски:

– Я понимаю, что всемогущий не разрешает вам пить сок виноградной лозы. Но про мед в священной книге ничего не сказано. Если достопочтенный бек и будущий эмир согласится разделить со мной одиндва кубка, то я думаю, что мы легче поймем друг друга. К тому же нам есть о чем переговорить.

– Я благодарен тебе, князь Константин Владимирович, за то, что ты назвал меня из вежливости будущим эмиром. Уже изза одного этого нам стоит опрокинуть кубки, тем более что ты прав: справедливейший и впрямь не запрещает употреблять хмельной сок пчел. Прошу об одном – не называй меня так впредь. У нас в Булгарии с наследниками престолов иной раз случаются очень странные вещи, а судьба не строптивый конь, чтобы ее хлестали плетью.

«Ох, уж это мне цветистое восточное пустословие», – вздохнул Константин, но вслух ответил, как и подобает учтивому человеку:

– Желание хозяина – закон для гостя, тем более что ты прав – нынче скакун времен столь норовист, что надо быть вдвойне осторожным, дабы не вылететь из седла.

– Благодарю тебя, князь, за мудрые слова. Теперь я убедился, что ты столь же умен, сколь и бесстрашен, – тонко намекнул бек на смелый приход Константина в гости.

– Я полагаю, что двум разумным людям нечего делить, но даже если найдется чтото, то они сумеют сделать это, спрятав мечи вражды в ножны дружбы, – заметил Константин. – К тому же очень тяжело понять человека, когда он приходит к тебе. Гораздо легче это сделать, если ты сам пришел к нему в гости.

– Тогда завтра жди меня в своем шатре, – весело засмеялся бек.

– Я буду рад этому, – просто ответил князь.

– Ты слишком мудр и силен, – продолжая улыбаться, сказал Абдулла. – Я бы не хотел тебя иметь врагом и очень хотел бы видеть другом.

– Истинность друзей проверяется их делами. Мы с тобой видимся впервые, но ты тоже нравишься мне. К тому же мы соседи, а соседям надлежит жить дружно, – осторожно вел свою речь Константин. – Одинокое дерево и слабый ветер может вывернуть с корнем, лес же устоит и перед бурей.

– Не знаю, правильно ли ты поймешь меня, – замялся Абдулла. – Я хотел предложить хороший и очень выгодный для тебя мир. Ты же слышал, о чем говорили сегодня наши люди?

Константин легонько кивнул.

– Все будет так, как сказали твои, – заявил бек.

– Эмир не будет в обиде? – осведомился Константин.

– Ильгам ибн Салим – очень мудрый правитель. Он уже жалеет, что позволил своему сыну Мультеку учинить набег на город русичей. Я не хочу, чтобы ты решил, будто эмир – трус. Это будет неправдой. Он хочет мира, потому что с тревогой смотрит на полуденные страны. Мой брат не понимает, что теперь не время для вражды между соседями. Однако беда в том, что отец до недавних пор чаще прислушивался к брату и его людям, а те считают, что раз на Руси иная вера, то нам негоже жить с вами в мире.

– Разве он не знает, как всевышний сказал своему пророку: «…Тебе дано предупреждать, а не вершить над ними суд»?81

– Ты знаешь слова священной книги?! – удивился Абдулла и радостно заулыбался. – Я же говорил отцу, что с тобой можно договориться.

– А он?..

– Он ответил, что доказать свою правоту можно только на деле. «Езжай и попытайся заключить мир с русичами, если ты считаешь, что он так уж необходим для Булгарии», – вот его подлинные слова. Мультек же в это время улыбался, оттого что был уверен в моей неудаче. Я знаю, он говорил своим людям: «Если мой брат предложит русским мало, то они обидятся и убьют его, если много – их глаза загорятся от алчности и они решат, что надо пойти воевать, чтобы взять все. А нужную грань между малым и большим Абдулла не найдет».

– Получается, какова бы ни была моя выгода от заключенного с тобой мира, для тебя она все равно будет двойной, – сделал вывод Константин.

– Только не поднимай своей цены, иначе плодами этого мира сызнова воспользуется Мультек.

– Я не гость на торжище. Поднимать не стану. А за то, что ты согласишься с моими условиями, завтра выдвини свои: прочный мир на сорок лет и военная помощь друг другу, если на чьюлибо землю придет враг, – посоветовал князь.

– И ты?! – блеснули глаза бека.

– И я соглашусь с ними. Мне кажется, что Ильгам ибн Салим после этого уверится в правоте Абдуллыбека и останется доволен своим старшим сыном.

Мимолетная радость после последней фразы Константина тут же сменилась у Абдуллы неожиданной печалью.

– Старший, – горько усмехнулся он. – Абдуллабек и впрямь старше Мультекбека, но он – сын третьей жены эмира. К тому же его мать из рода сувар, а женщина, родившая Мультека, – старшая и любимая жена эмира, причем из барсилов, ну, то есть, говоря повашему, из серебряных булгар.

– А это имеет большое значение? – осторожно осведомился Константин.

Так далеко его познания в истории Булгарии не заходили.

– Это царский род. Все правители всегда выходят только из этого рода. Теперь понимаешь?

– С трудом.

– Получается, что я к этому роду принадлежу лишь по отцу, а Мультек – еще и по матери, – терпеливо пояснил Абдулла. – К тому же разница у нас с ним даже не в годах, а в месяцах. Я родился в последний месяц года Дракона, а он – во второй месяц года Змеи82.

– И всетаки ты старше. К тому же я не видел Мультека, а ты здесь, рядом, сидишь и откровенно говоришь со мной. Я люблю слушать рассказы купцов. Если ктото из них в поисках выгодного торга приплывет в стольную Рязань и заодно поведает мне, что дни Ильгама ибн Салима сочтены, то мне, как доброму соседу, непременно захочется разделить скорбь его близких. Я надеюсь, ты не обидишься на меня, если к столице Великой Волжской Булгарии придут пять тысяч русских ратников, чтобы оплакать усопшего и порадоваться за нового эмира, которого будут звать не Мультек, а Абдулла.

– А если Мультек в благодарность за то, что они разделяют его скорбь, прикажет выдать каждому по нескольку гривен и попросит проводить его до ханского трона, потому что у него от безутешного горя подкашиваются ноги? – впился глазами в своего собеседника бек.

– Они проводят его, но только к подножию трона, поскольку на нем уже будет сидеть Абдулла хан, а трон не лепешка, пополам не ломается.

– Но те, кто будет командовать твоими ратниками, могут перепутать имена, заслушавшись серебряным звоном.

– Я стараюсь быть милостив к своим людям, но гнев господень за ослушание своего князя неотвратимо падет на их головы. Такого всевышний не прощает, и они это знают. К тому же навряд ли у Мультека отыщется так много серебра, чтобы он заглушил их память.

– Я верю тебе, – вздохнул Абдулла и предупредил: – Но отец болен уже сейчас. Может случиться и так, что купец с новостями догонит вас совсем скоро, на обратной дороге.

– Он поправится, – твердо заметил Константин. – Непременно поправится и будет жить достаточно долго. Во всяком случае, до года Овцы83.

– Почему ты так решил? – недоверчиво спросил бек.

– У меня хорошие предсказатели, – слегка замявшись, ответил князь.

Ну не говорить же ему, что все его знания происходят из книг по истории, в одной из которых как раз и рассказывалось о том хане, возглавившем успешную войну с Субудеем, когда тот сразу после Калки завернет в Волжскую Булгарию по пути в зауральские степи.

– А сердце отца может стать еще ближе к Абдулле, если в то время, когда все прочие будут красться к трону, его старший сын и наследник не сделает ничего для этого, а все дни напролет станет просить всемогущего, чтобы великий эмир выздоровел, – добавил он, уходя от щекотливой темы с предсказателями.

– Твои предсказатели не могут ошибаться?

– Разве громкие молитвы сына и наследника трона, обращенные к милостивому и милосердному, помешают путешествию одинокого купца со свежими новостями? – задал Константин встречный вопрос.

– Друг, который в тяжелый час поспешил первым разделить с тобой скорбь, заслуживает щедрой награды.

– Ты ошибся, – отрицательно покачал головой Константин. – Награждают слуг за усердие, платят врагам за то, чтобы они опустили меч, занесенный над головой. А другу за помощь говорят спасибо. Иногда же не говорят и этого, ибо друзья разговаривают сердцем. Если, конечно, это настоящие друзья. Однако уже за полночь, а завтра поутру нам придется вновь сидеть в шатре и весь день выслушивать пустые речи.

– Они будут скучны вдвойне, потому что мыто знаем, что все давно решено, – подхватил Абдуллабек, немного смущенный последними словами князя, сказанными с легкой долей укоризны.

– Не все, – спокойно заметил Константин. – Я думаю, что завтра, после того как мы подпишем мирный договор, нам надо, не стесняясь, показать на веселом пиру, как хорошо мы подружились. Ктото искренне порадуется, глядя на то, как быстро старший сын почтенного отца приобретает новых друзей, а ктото призадумается.

– Воистину твоя отвага уступает только твоему уму, – восхитился наследник престола.

Свое слово Абдуллабек сдержал. К неудовольствию Керима, гдето в середине дня он встал со своего кресла и гордо заявил, что тот, кто собирается быть дружен с соседями, не должен трястись над своей сокровищницей, как ревнивый муж над красавицей женой. Вот только дружба должна стать прочной на долгие годы, а не порхать бабочкойоднодневкой. А посему он, Абдуллабек, согласен со всеми предложениями князя Константина, но только при условии, что они ныне заключат не перемирие, а договор на сорок лет и пообещают, как и подобает дружным соседям, приходить на помощь друг к другу в трудный час, когда на земли когонибудь из них покусится любой враг.

Керим остолбенел. Он искренне жаждал мира, точно так же, как и Абдулла, горячо поддерживая наследника престола и в этом, и во многих других вопросах. Но он уже более десятка лет правил посольство84 и знал, что так дела не делаются.

Посол должен быть как змея: ползти медленно и неслышно к одному ему видимой цели, при этом все аккуратно прощупывать своим раздвоенным языком, который и не лжет чрезмерно, но и не говорит все напрямую.

Понятно, что бек молод и не знает, как надо себя вести в таких случаях. В то же время Абдулле очень хочется добиться успеха в порученном деле. Но он мог хотя бы предварительно посоветоваться с ним, Керимом, прежде чем ставить его в столь неловкое положение.

И еще одно. Столько, сколько затребовали русские, отдать было бы можно, хоть и жалко, но выплатить такую сумму, которую они запросят сейчас за военную помощь, – никакой казны не хватит. Это при условии, что они вообще согласятся помогать. Вон как заулыбался в предвкушении богатой поживы их хитрющий боярин Евпатий Коловрат. И что тогда делать ему, Кериму?

Он с немым упреком воззрился на Абдуллубека, и тут же в подтверждение его грустных мыслей в наступившей тишине раздался звучный голос самого русского князя.

– Русские воины стоят очень дорого, ибо они стойкие и бесстрашные, умелые и крепкие. Не думаю, что всей сокровищницы достопочтенного Ильгама ибн Салима хватит, чтобы выдать им достойную плату.

Это был явный отказ. Керим обреченно вздохнул. Теперь можно сворачивать все переговоры – пользы не будет. Эх, Абдулла, Абдулла…

– Но, уважая ханские седины и желая порадовать сердце больного правителя, чтобы он как можно быстрее выздоровел, а также будучи в восхищении от простой прямоты и искренности достойного наследника его престола, я согласен на все то, что предложил Абдуллабек. Дружбу, особенно поначалу, всегда надо испытать на прочность именно делами. Во всяком случае, до тех пор, пока она не окрепла. Через годы и так всем будет ясно, какова ее цена. Сейчас же иное. И я готов протянуть руку дружбы этому смелому и чистому душой беку, ибо мое сердце отныне открыто перед ним настежь.

С этими словами рязанский князь встал со своего места, и они обнялись с Абдуллой прямо посреди шатра.

Керим не верил своим ушам, но все равно был в восторге. Впрочем, могло статься и так, что ликовал он рано. К Константину тут же устремился Евпатий Коловрат и быстро шепнул на ухо:

– Княже, может, прервемся на сегодня, чтоб обговорить сказанное как следует. К тому же ты истинно сказал, что такая помощь дорогого стоит. Увеличить бы на пятьшесть тысяч гривенок их выплаты, а?

– Прямо сейчас вписывай как сказано, боярин, – упрямо тряхнул головой князь.

– Потеряем много, – вздохнул Коловрат.

– Зато приобретем дружбу, а она, как ни крути, дороже стоит, – ответил Константин. – А если уж тебе так обидно, что мы дополнительно ничего не получим, то ты тихонько в договор, там, где о гривнах говорится, добавь одно словечко малое – рязанских. Какой князь – такие и гривны.

– Так это же! – чуть не ахнул, но тут же, испуганно покосившись на Керима, осекся Евпатий и заверил шепотом: – Все сделаем.

С давних времен, когда еще земли на Руси были подвластны одному лишь киевскому князю, во всех договорах указывалось число гривен именно его чекана. Их можно было заменить серебром, равным по весу нужному количеству киевских гривен из расчета по сто шестьдесят граммов за каждую. Затем слово «киевских» употреблять перестали, потому что оно и так было само собой разумеющимся. И теперь, за счет включения в пункт договора всего одного уточняющего слова, говорящего о конкретной, а не абстрактной русской гривне, Константин одним разом приобретал дополнительно свыше полутонны серебра. Ведь изготавливаемые в Ожске рязанские монеты по своему весу, согласно княжескому указу, равнялись более тяжелой новгородской гривне, весившей двести четыре грамма. Сделано это было специально, чтобы их покупательная способность не уступала «северной сестре».

Получалось, что Константин и лицо свое соблюдал, отказавшись торговаться о дополнительной оплате выгодного для булгар мирного договора, но в то же время все равно увеличивал дань. Пусть не наполовину, как предлагал Коловрат, а вдвое поменьше – только на пятую часть, но зато без малейшей торговли и лишь за счет разницы в весе.