Чтение 20–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

К счастью, остатки способных выполнять какие-то функции агрегатов не в состоянии сдвинуться с места, иначе страшно и подумать, что натворили бы аттилы того времени.

Обостренный слух уловил топот множества ног. Подкованные сапоги, это явно солдаты, все спешно бегут вниз по каменной лестнице, каким-то образом узнав, что в святая святых пробрался злоумышленник.

Я услышал взволнованные голоса:

— Вон еще метка!…

— То старая, — ответил другой голос, — а вот след чужака…

— Вон еще!

— Держитесь, он пробрался в Зал Железных Стен!

— Чтоб он там и сдох…

— Не болтать! Ни одно чудовище не устоит против наших копий.

— Брат Макарий!… Давай свою магию!

И еще голос, резкий и злой, провозгласил прямо за дверью:

— Во имя господа нашего Люцифера, хозяина всей земли и всего сущего…

Голоса стали громче, я отскочил к противоположной стене, вжался в нишу, застыл, проверив, хорошо ли я в личине исчезника. Донесся звон металла. В комнату ворвались трое с мечами наголо, все сразу уставились на меня, хотя я и в личине.

— Чужак! — крикнул один изумленно. — А я не верил…

— Как же он…

А третий изо всей дури саданул обухом топора по железу двери, заорал, выпучив глаза:

— Вторжение! Тревога!… Все сюда!

Загремели подкованные сапоги, а я, несмотря на то, что в ловушке, успел подумать, что эти «Вторжение! Тревога!» звучат как-то… чужеродно. Словно эти слова часто звучали здесь, а потом, когда умолкли, люди успели запомнить и перенять, все мы попугаистые обезьяны.

В коридоре блестят доспехи и обнаженное оружие, яблоку негде упасть, я лихорадочно придумывал, что же делать, но пошло шевеление, все вжимались в стены, а по узкому коридору в зал прошел громадный человек.

Я его узнал еще по росту, тогда при первой встрече показался огромным, широким, с толстыми руками и ногами, но тогда был в доспехах, похожий на закованную в сталь башню, а сейчас, когда в распахнутой на груди рубашке, я с содроганием понял, что этот человек крупнее и сильнее меня.

— Сэр Светлый, — ухмыльнулся он. — Ну еще бы…

— Можете звать сэром Ричардом, — сказал я милостиво.

— Да мне все равно, — ответил он, — как тебя звать. Закопают тебя сегодня же на заднем дворе.

— Ах, Хоффман, — сказал я, нарочито опустив «сэр», — не ты ли кувыркался в пыли, выбитый ударом моего копья?

Мне показалось, что воины переглянулись с великим изумлением. Хоффман побагровел.

— Это была случайность. А то, что ты умрешь здесь, — это не случайность. Эй, взять его! Я торопливо вскинул руку.

— Не спешите! Хочу сообщить, что мои войска окружили эту небольшую крепостицу. Я, как гроссграф Армландии, милостиво изволю повелеть всем сложить оружие. Кто не сложит, да уничтожен будет!

Стражи даже не переглянулись, Хоффман расхохотался:

— Ну и наглость! Ты хоть понимаешь, куда ты попал? Это вот все-все… талисман, который подчиняется моей воле! Думаешь, почему за все века, а то и больше, этот замок никогда не был взят? Да потому, что он защищает еще и сам себя. И людей защищает, которые в нем. А слушается только одного-единственного человека…

— Тебя, конечно, — сказал я саркастически.

— Ты прав, — сказал он и, повернувшись к стражам, добавил резко: — Убейте его! Сейчас!

— Эй-эй! — крикнул я. — А поговорить? Он воззрился с изумлением:

— Что?

— Поговорить, — объяснил я. — Ты должен рассказать подробно, как ты превосходишь меня во всем, как заманил в эту ловушку… и какой я дурак, что сам сунул голову в твою мышеловку. И что ты все знал и предусмотрел заранее, а я был туп и слеп, действовал, сам того не понимая, по твоему плану…

Он слушал кисло, а когда я набрал воздуха, чтобы продолжить, махнул рукой.

— Убейте дурака!

— Я еще не все…

Но стражи ощетинились копьями, но я, успев за миг до того, как бросятся на меня, сорвал с пояса молот и швырнул в коридор. Сам ринулся следом, молот с частым металлическим лязгом очистил дорогу, вышвырнув на ту сторону смятые в лепешку тела, я поймал его растопыренной пятерней и… ощутил, что не могу сдвинуться с места. Тело застыло, я словно оказался в прозрачном стекле, зависнув в беге, сильно наклонившись вперед, одна нога в воздухе, вторая в толчке.

Хоффман зло ухмыльнулся.

— Ну что? Помогло?… Хотя молот у тебя в самом деле… ну ничего, я его освою.

Я хотел предложить, чтобы взял прямо сейчас, но он, как будто читая мои мысли, сказал с тем же злобным торжеством:

— После твоей смерти перестанет хранить верность? То-то. Вот тогда и возьму.

Я в бессилии смотрел, как он вскинул руки, став еще громаднее, прокричал длинное замысловатое заклинание. Стекло, сковывавшее меня, с треском рассыпалось, ставши зримым. Я попытался прыгнуть в сторону коридора. Незримые стальные тиски ухватили на лету с такой мощью, что перехватило дыхание.

Хоффман смотрел на меня с лютым торжеством.

— Прощай, дурак, — сказал он. — Умри!

Блеснул свет, я ощутил боль и шок во всем теле. Мышцы застонали, судорога прошла вдоль позвоночника до самых пят. Я задыхался, но, когда поднял голову, на лице Хоффмана увидел великое изумление.

— Умри! — вскрикнул он снова. — Умри!

— Убивать — негуманно, — прошептал я и ощутил, что каким-то образом вся эта громадная комната меня услышала. — Лишать жизни нельзя…

— Что? — заорал он. — Умри! Я повелеваю тебе: умри!… Силой талисмана, подчиненного мне, повелеваю…

Он вздымал руки, с кончиков пальцев начали сыпаться искры, а я ощутил, что понемногу получаю возможность двигаться.

— Ты не прав, — сказал я. — Гуманность — превыше всего. Ты дикарь, Хоффман, а я вот цивилизованный. Можно сказать, что это я делал эти механизмы. Ну, частично, частично.

Он скрипел зубами, лицо перекосилось, на поясе кинжал с золотой рукоятью, но Хоффман даже не подумал ухватиться за него, а я старательно смотрел со скорбной улыбкой матери Терезы и так же старательно изо всех сил думал, что я — гуманист, демократ, интеллигент, технократ и технолюб, обожаю науки и технику, всю жизнь мечтаю обслуживать сложные вычислительные системы…

Мышцы слушаются, хотя я не уверен, что защитный механизм позволит нанести вред Хоффману, которого считает хозяином. Но уже то, что отказывается убить меня, ощутив во мне нечто близкое к его сгинувшим властелинам, хорошо…

— Хоффман, — сказал я громко, — я гуманист и ненавижу причинять людям зло. В смысле, вред. Потому я позволяю тебе покинуть этот замок, захватив необходимые вещи, а также увести с собой верных тебе людей. Потому что я гуманист и весь в белом.

Стражники, разошедшиеся вдоль стен, ошалело переводили взгляды с хозяина на меня и обратно.

Хоффман завизжал:

— Убей его!… Заклинаю всей своей мощью!… Убей!… Это приказ!

В комнате нарастал гул, свет начал медленно слабеть, снова вспыхнул ярко, затем та же неведомая рука начала выключать по одной лампочке.

Я сказал громко:

— Я, твой настоящий хозяин, отменяю негуманный приказ!… Люди должны любить друг друга, помогать друг другу, изучать науки и ремонтировать технику, а не убивать один другого.

В помещении нарастал грозный гул. Хоффман побледнел, глаза горят, как у лесного зверя, с растопыренных пальцев бьют настоящие молнии, его трясет, он продолжает выкрикивать заклятия.

Мощные тиски сжали мое тело. Я напрягался изо всех сил, но чудовищное давление выжимало из меня жизнь, словно я очутился на дне Тихого океана или на сером карлике.

— Стой, — прохрипел я, кости мои начали потрескивать, — стой… мы же интеллигенты, говнюк… Как ты можешь… Я знаю, сколько битов в байте, квантовый комп… видел… на рисунке… звездолеты… ДНК… туманность Андромеды… гравитация… пидоры — тоже люди…

Давление ослабело, Хоффман тоже это ощутил, завопил:

— Сокруши его! Я принесу на алтарь трех девственниц!… Четырех!… Пять!

Давление резко возросло, меня то давило, то отпускало, я заговорил, чувствуя, что из меня вырывается то мышиный писк, то говорю басом:

— А на хрена тебе девственницы?… А я смогу поменять сгоревшие блоки… если укажешь, где запасные. Кулер могу исправить, если лопасти большие и молоток найдешь…

Меня сжимало и отпускало все быстрее, механизм совсем ошалел, я испугался, может кончиться совсем худо, заорал, срываясь то на фальцет, то на Шаляпинскость:

— Держишь!… От противоречий сдвинешься по фазе! Люди и то перегорают, а ты ж чувствительный, нежный, тонкий… Не раздирайся в противоречиях! Ты же понимаешь по логике, что существуют только две точки зрения: моя и — неправильная. Так что делай, как я говорю… и все будет путем.

— Нет! — закричал Хоффман.

— Да, — сказал я ласково и кротко.

— Да будь ты…

— Не ругайся, — предупредил я. — Цивилизованные люди таких слов не употребляют, дикарь ты.

— Да пошел ты…

— Грубый ты, — вздохнул я. — Совсем не гуманист, а туда же — управлять таким сложным механизмом!

Я поднял голову, хотя куда смотреть, непонятно, знаками показал, что этого дикаря лучше бы выпроводить за ворота и отпустить, мы же гуманисты.

Тиски исчезли, я не видел, что происходит, но Хоффман вдруг смертельно побледнел. Его отодвинуло к самой двери, он ухватился за косяк двери, руки вытягивались, словно резиновые тяжи. Наконец пальцы сорвались, я услышал злой вскрик уже из коридора.

Воины, толкаясь, как овцы, ринулись следом, топча один другого.

ГЛАВА 5

Я перевел дыхание, выпрямился, голос дрогнул, но я заставил себя произнести как можно весомее:

— Благодарю. Да, я один из твоих создателей, хотя вот прям щас ничего не помню, как после большой пьянки. Ну, сам знаешь, почему такое… Дикие люди! Им все воевать бы. Зато ты усек, что у меня лучше нервная организация… хотя я совсем не нервный. У нас, технарей, нервы что надо, а простые интели — просто психованные… И даже не знают, что такое квантовый компьютер, представляешь серость дремучую?

Мне никто не ответил, я даже не ощутил к себе внимания или интереса. Как бы не перегорел этот мозг, что решал, кому подчиниться: прежнему хозяину или более продвинутому?

Раньше я только подозревал, а теперь убеждаюсь: самые древние замки строили не новые люди, а еще старые, уцелевшие от катастрофы. Спешно строили из обломков того, что хотя бы частично уцелело, не сожжено, что еще можно использовать.

Это не были замки в теперешнем виде, те надстроили уже следующие поколения, порядком одичавшие.

Сердцевинами замков оставались спешно восстанавливаемые лаборатории, склады, силовые установки — работающие и неработающие, но которые еще надеялись восстановить.

Сейчас я так и не понял, что же это, называемое Залом Железных Стен. Ясно только, что защитная система защищает как себя, так и того человека, ай-кью которого выше остальных. Конечно, тот сразу считает себя оседлавшим демона, ужасно гордится и начинает думать о завоевании мира.

К счастью для меня, защитное поле не простирается дальше этой комнаты. Хоффман сумел бы организовать оборону замка, а меня заморить там голодом, но всерьез поверил, что я подчинил себе демона куда лучше, чем сделал он.

Я прошел, переступая трупы, по коридору, поскальзываясь в лужах крови, долго поднимался по лестнице. Прислушался перед первой дверью, тихо, толкнул, дверь распахнулась, я вступил в комнату с секретным арсеналом. На этот раз помимо арбалета исчезло все оружие, остались только вбитые в стены крюки. Как ни спешил Хоффман, но вооружиться до зубов не забыл…

— Динан, — сказал я.

Распахнулась вторая дверь, в нижний зал замка. Я остановился на пороге, держа меч и щит наготове. Гриффит поспешно отступил от двери, я следил за его руками, но он, перехватив мой взгляд, отшвырнул копье. Впрочем, на поясе меч, да и кинжалы не для красоты.

Челядины тут же шмыгнули в разные стороны, а двое воинов поспешно опустили оружие и уставились на меня опасливо и почтительно.

Я спросил строго:

— Куда делся Хоффман?

Один из стражей сказал угрюмо:

— Да кто ж знает, что их милость задумали…

Я повернулся к Гриффиту.

— А ты что скажешь? Он ответил нехотя:

— Мое дело — сторожить эту комнату. Я и сторожил… Теперь меня ждет виселица.

— Может, — согласился я. — Но можем заменить простым штрафом. Где Хоффман?

Он смотрел на меня угрюмо, но в голосе прозвучала надежда:

— Он забрал все оружие. Значит, уехал из замка.

— Твое счастье, — сказал я холодно, а внутри себя заплясал, потому что еще больше это мое счастье. — Значит, убежал. Народу с ним много?

— Почти все рыцари.

Один из стражей сказал несмело:

— Кроме господ Фазольта, Эбенрота и Экке.

— А что с ними? — спросил я. — Оппозиция? Они не поняли господского словца, тот же страж ответил несмело:

— Упились вчера вусмерть… На коня не взлезут.

— А-а, — сказал я, — ну, протрезвеют, увидят, что Минздрав был прав. Так что же мне с вами делать, сукины дети?… Хозяин вас бросил. Не очень доверяет, значит. А что же мне с вами делать, что делать?

Они опустились на колени, самый смелый сказал угрюмо:

— Воля ваша, но нас наняли… и мы служили честно.

— Намек понял, — ответил я. — Хочешь сказать, что если вас найму и я, то будете служить точно так же? Он кивнул с тем же отстраненно-угрюмым видом.

— Точно. Все равно кому-то служить надо.

— Ты прав, — сказал я. — Все мы служим, кто Богу, кто королю, кто желудку, а кто и… гм… ладно, оставлю я вас при замке. В донжон вам заходить запрещается до моего высочайшего указа.

Старший просветлел лицом, явно ожидал худшего сказал с готовностью:

— Эт понятно, проверить всех надобно. Мы понимаем.

— А ты кто?

— Десятник Исмаил.

— А где сотник?

— С хозяином… бывшим хозяином уехал.

— Будешь сотником, — сказал я важно. — Нужны люди, которые не бросают замок. Сейчас отряди пару на быстрых конях, там внизу мое войско. Всех сюда не стоит, но военачальники пусть… Предупреди только, засиживаться и здесь не будем.

— Будет сделано, ваша милость… ваша светлость!

Время, проведенное с друзьями, не учитывается Богом, но учитывается печенью. Это ощутил даже я, у которого она вроде бы в порядке. Остальные продолжали пировать, не замечая моего ухода из-за стола. Замок переполнен людьми в доспехах, где вместе пируют рыцари Митчелла, Альбрехта и Варанга, а моя двадцатка вроде капельки, но, правда, скрепляет это огромное воинство в единое целое.

Заметив мой уход, неслышно выскользнул барон Альбрехт.

— Еще раз поздравляю с блестящей победой, — сказал он серьезно. — Вам везет настолько, что начинаю тревожиться…

— За меня?

Он ухмыльнулся:

— Скажу «да», поверите?

— Нет, конечно.

— Правильно. Каждый в первую очередь беспокоится о себе.

Я поинтересовался угрюмо:

— Сказку про царя Кира… или как там того Навуходоносора, вспомнили?

— Который кольца в море выбрасывал? Ну… можно сказать, аналогия есть. Когда долго везет, то крах бывает ужасающим.

Я спросил в упор:

— Тогда почему вы с нами? Он цинично усмехнулся:

— Надеюсь отскочить в сторону за сутки до краха.

— Тогда у вас должно быть чутье, — пробормотал я. — А оно есть? По вашей теории, нужно было примкнуть к неудачнику, у которого было уже много неудач подряд. Мол, зато успех будет грандиозным…

Он усмехнулся, глядя мне в глаза:

— В теории именно так. Но в жизни предпочитаем примыкать к тем, кто идет от победы к победе. Но, к сожалению, эти люди порой теряют осторожность…

— Я осторожный, — заверил я. — Более того, я вообще-то трусливый. Но мир таков, что трусость выказывать нельзя, вот и я не выказываю… слишком явно.

— А как неявно?

— Трижды проверяю и перепроверяю, — сказал я откровенно. — Страхуюсь. Подстраховываюсь. На риск иду, когда он минимальный, а приз маячит огромный. Потому сейчас и ломаю голову над очередным шагом. Понятно же, что сидеть-поживать здесь нельзя… хотя замок хорош, хорош. Настолько хорош, что уже подумываю оставить его себе… Нет, нельзя, Будакеру пообещал! Да и вообще, замки тех рыцарей, что ускакали вместе с Хоффманом, отберу, как у предателей, и раздам тем, кто идет со мной.

Он подумал, на лице проступило сомнение.

— Все хорошо, я только сомневаюсь, что совет лордов одобрит такое поведение. Одно дело — Хоффман, у вас с ним личные счеты, другое — присягнувшие ему лорды. Это будет воспринято как самоуправство. Да и не забудьте, вас собираются держать на троне только при условии, что и пальцем не шевельнете. Я развел руками:

— Эта задача решается быстро, просто довольно долго.

— Как это? Я объяснил:

— Трудные задачи выполняю немедленно, невозможные — чуть погодя.