Чтение 20–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Глава 9

Она помолчала, меряя меня лютым взглядом, затем вытерла ножи о ближайшего убитого и вложила в ножны. Я осторожно приблизился, увидел, что из-за того, что она сражалась, широко расставив для устойчивости ноги, одна из стрел нападавших попала ей во внутреннюю сторону бедра. Кровь и сейчас вытекает из раны струйкой темной крови, я едва не залечил рану тут же, но вместо этого сказал торопливо:

– Леди Джильдина, быстро ложитесь. Я осмотрю рану и перевяжу.

Морщась, в глазах сомнение, могу ли я вообще перевязывать, она легла на спину, ее пальцы ловко расстегнули ремень, я помог ей стащить брюки. Она осталась в жилете. Из жилистого бедра, где одни тугие мышцы и ни капли женского жирка, торчит обломанный наконечник стрелы, а саму стрелу бодибилдерша, конечно же, обломила в бою, чтобы не ме shy;шала.

– Ого, – сказал я. – Лежите спокойно, сейчас я вытащу эту дрянь…

Она скривилась, спросила строго:

– Ты в самом деле умеешь?

– Да, – ответил я бодро. – Прошел начальный курс полевого лекаря. Потерпите, сперва будет больно…

Я медленно ввел кончик ножа в рану, подцепил там наконечник. Скрежетнуло, я попробовал тащить, но сорвалось, я сцепил зубы и повторял и повторял попытки, пока не сумел поддеть снизу. Наконечник начал подниматься, я сунул пальцы в рану и, вцепившись в него, вытащил наружу.

Она лежит белая как мел, смотрит в пространство. Я сосредоточился, мне нужен здоровый партнер, но и залечить рану нельзя, выдам себя сразу, нужно пройти по лезвию бритвы… С первой попытки ничего не получилось, слишком осторожничаю, со второй и третьей – тоже, затем кровь перестала сочиться, края раны сомкнулись, на них образовался безобразный ком засохшей крови.

Она проговорила медленно:

– А в самом деле…

– Что?

– Стало легче, – сообщила она.

– Только не шевелитесь, – предупредил я. – Я убрал наконечник, вот он, посмотрите… остановил кровь, но рану нельзя даже щупать. И вообще не тревожить, а то разойдется, кровь хлынет снова. Лежите, просто лежите…

Она замолчала, а я, отерев пот, заметил наконец, что мускулистые ноги широко раскинуты, сама она, оставшись в кожаном жилете, ниже обнажена от пояса и до сапог. Тело белое, как у шведки, совершенно не целованное солнцем.

На животе два белых шрама и еще один – багровый. Я осторожно коснулся кончиками пальцев:

– Это недавно?

Она помолчала, прежде чем ответить:

– Да. Пустяк.

– Неглубоко?

– Я же говорю, царапина.

Я погладил живот, мышцы инстинктивно напрягались, принимая форму красивых квадратиков. И не шести классических, как на фото знаменитых бодибилдеров, а целых восемь, ровных и безукоризненно размеченных. Вздохнув, я отодвинулся и вытащил из сумки огниво.

Она поднялась, быстро натянула брюки. Щелкнула пряжка ремня. Снова собранная и деловая, не глядя на меня, перевернула одного из нападавших на спину. Я ощутил ее взгляд на моей спине.

– Не хочешь посмотреть, что в сумках тех, которых ты убил?

– Это вы убили, – снова сказал я. – И вся добыча – ваша.

Похоже, я ответил правильно. Ее раздражение медленно улеглось, я чувствовал, как обшаривает ближайшие трупы. Я начал чиркать кресалом по камню. Она зашла с другой стороны, ее презрение стало настолько ощутимым, что я опустил руки.

– Что-то не так?

– Дурак, – сказала она с отвращением. – Кто ж так разводит огонь?

– А как?

Не меняя выражения лица, она протянула руку и растопырила пальцы над хворостом. Ничего не происходило, затем она процедила сквозь зубы несколько резких слов. Вспыхнул огонек, начал лизать сучья. Она убрала руку, лицо чуть расслабилось.

Я раскрыл рот.

– Волшебство?

Она поморщилась.

– Какое волшебство? Здесь все так умеют.

– А я не умею, – сказал я потерянно, спохватился, что скрываю свое умение зря, но теперь признаваться уже поздно.

Не отвечая, она пошла к тому, что пытался бежать. Я поглядывал искоса, как обшаривает труп, перекладывает смародерненное в свою сумку. Та разбухла так, что верблюду разве что тащить, а когда Джильдина вернулась, я обратил внимание, что ее лицо побледнело и осунулось. Ярость схватки ушла, теперь дают о себе знать ссадины и ушибы.

Грудь и лицо ее забрызганы кровью, я вдруг подумал, что там может быть и ее кровь, сказал с предельной заботливостью преданного слуги:

– Леди Джильдина, вас лупили и по спине дубинками.

Она бросила мешок на землю, в глазах подозрение, буркнула с неприязнью:

– Царапины. Твоя стрела убила его сразу. Это важно.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Не люблю, когда люди мучаются. Сбросьте жилет, надо посмотреть, как досталось вам, леди.

Она смерила меня недоверчивым взглядом.

– Так пара кровоподтеков, только и всего.

– Я могу лечить даже их, – заверил я. – Кроме того… иные кровоподтеки хуже рваных ран. А если какая кость перебита?

– Посмотри, – ответила она с сомнением.

Без стеснения сбросив жилет, она на миг мелькнула плоской грудью и со вздохом облегчения упала на живот. Я осторожно потрогал плечо, массивный кровоподтек на глазах наливается багровостью, еще две приличные гематомы на спине: одна чуть выше левой ягодицы, а вторая краем уходит под металлический ремень. Я осторожно прощупал через кожаную ткань, Джильдина недовольно шелохнулась.

– Больно? – спросил я. – Похоже, тут самая большая… Я посмотрю, хорошо?

– Смотри, – разрешила она равнодушно.

Я попытался стянуть ее кожаные брюки, Джильдина приподнялась, сунув руки под себя. Снова щелкнула пряжка ремня, я потащил брюки вниз, открывая сперва тугие ягодицы, затем мускулистые ноги, покрытые белыми шрамиками, ссадинами, словно всю жизнь играет в футбол, да еще без щитков. Правая ягодица на глазах наливается кроваво-багровым цветом, из глубокой ссадины все еще течет кровь.

– Ну что? – спросила она, ее голова лежит на скрещенных руках, а те свободно распластались на гальке.

– Позвоночник не задет, – сообщил я с облегчением. – Хребет цел. А мясо у вас тугое, заживет… Но сейчас потерпите.

Я осторожно сел ей на круп и начал разминать плечи, перешел к лопаткам, продавил, постучал, мясо тугое и жилистое, пальцы опустились к пояснице, там места особенно хрупкие и уязвимые, а позвоночный столб выдерживает колоссальную нагрузку. Растирая, продавливая, разгоняя кровь, все равно не позволял себе вылечить ее вот так сразу, только дурак без крайней необходимости показывает козыри, но, судя по ее молчанию и расслабленности, все делаю верно. Вообще-то основы массажа знаю, мне делали, я делал, пару книжек прочел, на пляже часто разминали друг друга, так что сейчас абсолютно верно разгоняю кровь по ее мускулистому телу, пусть разносит кислород, быстрее освежится, отдохнет…

Когда я начал проминать ягодицы, там несколько напряглось, но я пошел дальше, продавливал, растирал с силой, только кровоподтеков касался бережно, всякий раз чувствуя, как под кончиками пальцев напрягается мышца.

– Больно? – спросил я сочувствующе. – Потерпите. Нужно кровь разогнать. А то здесь будет вот такая гематома, мама не горюй.

Она буркнула в скрещенные руки:

– Знаю.

– Потерпите?

– Да.

– Будет больно, – предупредил я.

– Да знаю, – сказала она раздраженно. – Неужели я похожа на тех, кто раскисает от простого кровоподтека?

– Будет очень больно, – сообщил я. – Это методика из моего королевства Утопия. Терпите…

Она смолчала, я захватил в горсти мясо с кровоподтеком и с силой сдавил, а через пару секунд позволил себе выпустить из себя сдерживаемую целебность. Она изогнулась от боли, но тут же вытянулась, я чувствовал, как ее тело расслабляется, еще не веря, что резкая боль ушла, совсем ушла, даже тупой не осталось.

– Вы сама стойкость, – сказал я с одобрением. – Потерпите еще, а то, если кровь не разогнать, все вернется. Ах, какие у вас широчайшие, какая срединная часть трапеций и ромбовидных!.. Я весь уже взмок. Такая женщина…

На месте жутких багровых кровоподтеков остались только желтые пятна. Я перевел дыхание, спустился к ее стопам и начал массировать ноги, длинные и мускулистые конечности спортсменки. Если бы не поцарапанность и не шрамы, то с такими хоть сейчас в Голливуд. Крепкие щиколотки фигуристки, накачанные икры велосипедистки, мощные подколенные связки, длинные бедра с тугими сухими мышцами…

Пальцы мои все ближе приближаются к тому месту, где у женщин прикрыто хотя бы стрингами. Увы, здесь не существует даже трусов, я старался не думать, что это тоже женщина, хоть и… гм… такая, однако жесткое тело под моими ладонями вдруг начало все больше терять жесткость. Я поймал себя на том, что сознательно нагнетаю поток крови к тому месту, куда бы не следовало, а она лежит непривычно тихая, дышит ровно, будто спит.

Напомнив себе, кто мы и где мы, я уже с другим чувством слегка промял ее ягодицы, провел от них линию костяшками пальцем по обе стороны хребта к затылку.

– Ну вот, – сказал я довольным голосом, – все в порядке.

Она некоторое время лежала молча, словно прислушивалась к тому, что в ней происходит, наконец глухо произнесла в землю:

– Здо€рово.

– Понравилось?

– Не то слово, – ответила она все так же в землю. – Я даже не знала, что этим еще и лечат…

– Пятна остались, – заверил я, – но гематом не будет. Гематома – это такой жуткий кровоподтек внутри. Когда кровь запекается в глубине, представляете?

Она фыркнула:

– Я-то представляю. Навидалась. Это у тебя их, наверное, никогда не было.

– Угадали, – ответил я честно. – Не люблю, когда бьют.

Она слегка повернула голову, я увидел недоумение на ее лице.

– Как же ты жил?

– Я пришел из мирного мира, – напомнил я. – А сам я тихий, спокойный и ласковый. И сейчас меня больше всего волнует и беспокоит: так ли я повязал платок?

– Что-о-о?

– Платок, – повторил я. – Как думаете, кончики узелка лучше над правым ухом или над левым?

Она нахмурилась.

– Да какая тебе разница?

– Ну да… – ответил я с обидой. – А если в этом какой-нибудь глубинный смысл, дошедший из бездны веков, благодаря народной памяти и патриотизму?.. Например, слева – гомосексуалист, справа – пидорас… Вдруг не так поймут? Да еще, как интеллигенты, в глаза не скажут, а за спиной будут сплетни размножать простым делением. И только будучи старым и дряхлым, на краю могилы узнаю, кем меня считали всю жизнь и почему одни от меня шарахались, а другие, пра-а-ативные, липли…

Она с минуту лежала, слушая этот бред, затем одним прыжком вскочила на ноги, ее рука деловито цапнула жилет и брюки, я смотрел, как одевается, не поворачиваясь ко мне.

– Не понимаю, – буркнула она с отвращением, – что ты бормочешь.

– Проблемы бытия решаю, – ответил я смиренно. – У таких, как я, все – проблемы бытия. С прописной. Когда нет серьезных проблем – войну приходится начинать из-за неверно завязанного галстука. Или платочка. Вот и думаю, а что, если узелок наверх, чтобы ушки торчали, как у зайчика?.. Будет игривый намек на плейбоя, а это уже миру мир…

Она смотрела с яростью, я говорил все тише, а то убьет за умные мысли, женщины все такие: можно либо говорить только о них, либо молчать в тряпочку.

Я не сразу понял, что она делает на входе в нашу нишу: чертит линии, посыпает чем-то, бросила пару кристаллов и воткнула птичье перо.

– Вот только теперь можно, – сказала она.

Я послушно ждал, стараясь понять, что теперь можно. Она вытащила из мешка завернутый в чистую тряпку хлеб, сыр и сушеные куски мяса. Я сидел смирно, она остро взглянула на меня.

– Мне ты не нужен, – сказала она безапелляционно, – но у этих пятерых оказалось слишком много корней уганавы. Бросать жалко, а нести все тяжело. Ты понесешь часть.

Я сказал смиренно:

– Да мне ничего не нужно…

Она рыкнула:

– Дурак, это не тебе! Это мое. Но понесешь ты. А за это позволю тебе идти некоторое время со мной. Сзади. Понял?

– Понял-понял, – сказал я поспешно. – Только я, эта… слабый. К отягощениям не приучен. Я лучше всего умею лежать на диване… Здесь я просто мастер.

Она устрашающе перекривила рожу.

– Меня не интересует, что ты умеешь. Будешь делать, что скажу. Или проваливай прямо сейчас. Убивать в спину не буду. Все равно у тебя ничего интересного для меня нет.

Я смиренно помалкивал. Она пару раз посмотрела с вызовом, буду ли возражать, но я тихо сопел и опускал глазки. Наконец она смилостивилась и придвинула в мою сторону хлеб и сыр.

– Ешь.

– Спасибо, леди Джильдина, – сказал я смиренно. – Вы такая добрая, такая добрая… Даже не ударили!

Она сердито сверкнула глазами, я уже думал, что заставит перейти на "ты", мы ж в походе, какие тут церемонии, однако она сказала только:

– Ешь и ложись. Я хожу быстро. Отстанешь – брошу.

– А уганава? – спросил я коварно.

– Понесу, – сказала она.

Я спросил вкрадчиво:

– Вы в самом деле сможете провести меня к Барьеру?

Она поморщилась.

– Никуда не поведу. Я иду в одно место… но оно рядом с Барьером. Если не отстанешь, увидишь свой Барьер, хотя не понимаю, зачем он тебе.

– Сие тайна великая есть, – вздохнул я. – Даже от меня. Такое бывает, жизнь мудра.

– Не для всех, – отрезала она.

– Да я знаю, – вздохнул я, – к жизни нужно относиться проще, однако что поделаешь, если я такой сложный, уникальный, замечательный, утонченный, изысканный, одухотворенный…

Она скривилась и дальше не слушала, а я некоторое время перебирал эпитеты, пока не сообразил, что постепенно перешел по дуге к "своеобразный", "неуравновешенный", "нерасчетливый", "ошибающийся", "глуповатый", "соплежуйный", и до "полное говно" остался один шажок.

Глава 10

Я улегся, но как не ноет все тело, требуя немедленно провалиться в спасительный сон, я задействовал чутье и просмотрел шварценеггершу на предмет, планирует ли убить меня ночью. Вроде бы нет, однако с такими все сложнее. Даже не в том, что у них в любой момент может возникнуть желание убить и тут же убьют, а что вообще убивают, как хищные насекомые, бездумно и без эмоций.

Ладно, рискну, подумал, проваливаясь в сон. Вроде бы пока я ей хотя бы нужен. Как и тем двум, в виде живой приманки и средства для разминирования.

Я проснулся, когда могучая звероженщина, подновив защитный барьер от ночных зверей, разогревала ломти мяса на небольшом огне. Я извинился, мол, ее видел во сне, она там крушила и повергала врагов толпами, а я так засмотрелся, что просто не мог оторваться от зрелища и потому проспал дольше, чем собирался.

Она холодно смолчала, я почтительно ждал, когда снимет куски мяса с прутьев. Первый она, попробовав, передала мне, я долго думал, расценивать это как знак уважения или жест презрения, мол, сильный мужчина заботится о слабой женщине. Она прожевала свою долю быстро, почти проглотила, пила совсем мало, словно берегла воду.

– Леди Джильдина, – спросил я, – а не будет ли с моей стороны очень большой дерзостью спросить у вас…

Она поморщилась:

– Что?

Голос ее был подобен львиному рыку.

– За что те двое хотели вас так нехорошо и несправедливо лишить вашей драгоценной и столь необходимой вам жизни?

Она пожала плечами:

– Здесь все хотят друг друга убить.

– Но не убивают же?

– До поры до времени, – ответила она холодно. – Тебя взяли, чтобы убить. Думаю, хотели погнать вперед, чтобы я убила, а они тем временем набросились бы на меня. Но убила бы тебя или нет, они тебя все равно бы убили и ограбили.

– Почему?

Она пожала плечами:

– А какой смысл делиться? Ты никто. Живое мясо, его пускают впереди как приманку. Уцелеешь по дороге – хорошо, но потом…

Я посмотрел на нее с ужасом. Я сам такое предположил, но она же всерьез…

– Леди Джильдина, я уверен, что имею дело с благороднейшей и одухотвореннейшей женщиной… даже девушкой, какая вообще когда-либо появлялась на свет! Вот у вас какие дельты! А широчайшие и большие круглые!

Она вытерла свой длинный ножище, вид у нее не лучше этого ножа, такой же холодный и неприступный.

– Не очень на такое рассчитывай, – проронила она равнодушно. – Я тоже не подам руки, когда будешь тонуть. Но и не толкну в трясину. Только и разница.

Я поклонился и сказал с жаром:

– Спасибо, огромное спасибо! Это просто неслыханная щедрость! Я даже и не знаю просто, как отблагодарить за такое неслыханное великодушие! Это от женщины с таким великолепным плечевым поясом! И такими квадрицепсами!

– Пожалуйста, – ответила она с оскорбительной безмятежностью. – А ты чего хотел?

– Ничего, – сказал я с еще большим жаром. – Это и так ого-го! Огогее уже и не бывает! Я теперь могу даже надеяться на какую-то тень даже сотрудничества, если вас не оскорбит такое слово.

– Сотрудничество? – переспросила она, вид у нее в самом деле был оскорбленный. – Сотрудничество с тобой, дурачок? Какое же это сотрудничество?.. Один должен приказывать, другой – выполнять… Не так ли? Иначе просто не бывает. А если и бывает, то неправильно.

Я помолчал, она посматривает на меня с оскорбительным покровительством, я наконец пробормотал:

– Спасибо за урок, леди Джильдина.