героинь перед их кинематографической смертью, - нас ждут, Татьяна
Петровна... Пойдемте.
створках трех зеркал отразилась полутьма гримерки и ярко освещенное лицо
старой актрисы. Два одинаковых застывших профиля (Боже мой, почему я раньше
не замечала, какой у нее надменный, почти мужской подбородок, Анджею нельзя
отказать во вкусе), широко открытые глаза, удивленно приподнятые уголки
губ... Удивленно застывшие руки, удивленно застывшие складки платья, так
похожего на саван. Слишком много складок, и все для того, чтобы скрыть
угасание немощного тела... Да еще шаль, накинутая на плечи. Лучшей
мизансцены для последнего кадра и придумать невозможно.
начавшись, Братны с ума сойдет, разве можно ожидать такое от актера, на
которого ты поставил все?
равно не услышит.
обмороках черты ее лица сереют и заостряются, я хорошо это помню. Сейчас
лицо актрисы было совершенно спокойным. Такое спокойствие приходит только со
смертью. От старухи, от ее шали, шел легкий, едва уловимый запах духов,
слишком легкий и слишком изысканный, чтобы принадлежать старой женщине, - и
это раздавило меня окончательно. Запах появлялся и исчезал, как будто его
принесла сама смерть, поцеловав старуху в восковой лоб. Откуда этот запах.
Боже мой, почему я думаю об этом?.
почти силой оттащила упирающегося Братны в сторону.
по актерам, и ты отвечаешь за них головой.
всего мне хотелось, чтобы все происшедшее со мной несколько минут назад
оказалось наваждением, дурным сном, рабочим материалом еще не снятой
картины.
застывших профиля в боковых зеркалах и неподвижное спокойное лицо между
ними.
никого не было, мы говорили шепотом.
меня.
закрыть глаза: широко открытые, они выглядели почти издевательски: что,
голубчик режиссер, съел, а ведь я предупреждала, я очень капризная
старушонка, даже покойные завотделами ЦК это подтвердят...
Петровна... Татьяна Петровна, вы слышите меня? Вставайте же... Вставай же,
старая сука!
заткнуть уши, чтобы не слышать всего того потока грязных ругательств,
которые Анджей вылил на голову мертвой актрисы: сволочь, дрянь, старая
потаскуха, хренова отставная генеральша, я так и знал, объегорила, обманула,
зарезала без ножа, вы все против меня, весь мир против меня, мать твою,
кино, кино, что будет с кино... Ненавижу стариков, нет никого дряннее
стариков, дряннее обленившихся стариков, они всегда манкируют там, где нужно
работать, ах, сволочь, мое кино...
а она не сможет защититься. Мертвые никогда не могут защитить себя.
без моего окрика. Он молчал уже несколько секунд, я просто не заметила
этого.
подойди сюда.
собирался ударить ее, встряхнуть, заставить жить.
оплывшего мертвого тела: концы шали, которые до этого момента скрывали грудь
и плечи актрисы, теперь были откинуты.
актрисы, блиставшей в фильмах-ревю сорокапятилетней давности) тускло
поблескивала рукоять.
насколько я могла судить. Никакой мелодраматической крови на
светло-коричневой ткани платья, никакого намека на разыгравшуюся здесь
трагедию.
навсегда... Они преследуют меня, как стая волков замерзшего путника. Именно
так: замерзшего. Я окоченела от всех тех убийств, которые видела за
последний год: огнестрельное оружие, холодное оружие, выстрел в телефонной
трубке, снесенные черепа, развороченные головы, от которых осталась только
нижняя челюсть с не правильным прикусом... Убивала я, убивали меня, пора
смириться с этим. Но как смириться с убийством старой женщины, которой
воткнули нож в самое сердце, вяло перекачивающее кровь, - в опустевшую от
времени сердечную сумку?..
произошедшим и теперь задумчиво смотрел на труп. Потом, изогнувшись всем
телом, потянулся вверх, к лампам над столиком, и повернул их под другим
углом. Лампы были слишком высоко, кресло с трупом перегораживало проход к
ним - клетчатая рубашка Анджея выбилась из брюк, и я увидела плоский,
очаровательный, лишенный всякой растительности живот. А Анджей все поправлял
и поправлял лампы, выбирая нужный ракурс. Он вполне мог работать
осветителем, рядовым осветителем со стажем и очаровательным плоским брюшком
пресмыкающегося - скорее всего саламандры - лакомый кусочек для ассистенток
и эпизодниц на излете карьеры, ничего не скажешь.
старая, захватанная множеством пальцев, вытертая от бездны лет, самый
прозаический инструмент сапожника в маленькой будочке на углу: нет, это было
мало похоже на нож: у ножей не бывает таких неромантических рукоятей... И
почти полное отсутствие крови...
Братны, - жаль, что это не мое кино.
переписывать сценарий. Для такого финального кадра нужен совершенно новый. -
Еще секунда, и этот фанатик может впасть в безумный созерцательный транс.
нужно что-то делать. Нужно звонить в милицию, черт возьми!!!
бы выбрать что-нибудь более подходящее моменту. Нам ко всем проблемам только
ментов здесь и не хватало...
всех... Нужно проследить, чтобы никто не ушел с площадки.
котором должна. Милицейский сериал подошел бы тебе больше. - Боже мой, у
него еще хватает сил на дешевые приколы!..
И тут же властная ладонь Братны перехватила мою руку:
приступом, не с солнечным ударом на пляже в Пицунде. Ее убили.
изгадим все вещественные доказательства?