результате занялись поисками клиента убитой проститутки, потому что
единственное, что можно было предположить, - это грабеж. Вроде бы она в тот
день неплохо заработала, товарки подтвердили. Читаю сейчас то дело, и мне
прямо-таки дурно становится, сам посуди, на каждой странице про ее великую
любовь упоминается. Любила она этого Доминика больше жизни, для него
зарабатывала, а он ничего от нее не хотел, денег не брал, она его умолять
должна была, чтобы хоть что-нибудь взял, словно из милости.
Януш.
удержался, чтобы не похвастаться. Знаешь, как это бывает...
разницу между ними: она подзаборная, а он движется к процветанию. Однако
совсем ее не бросил, наверное, любил худых и рыжих.
пятнадцать, смышленый паршивец, польстили его самолюбию, и он расстарался.
Полтора года назад с ним никто не разговаривал. Он действительно видел, как
Райчик удалялся в сторону озера, и пани Владзя, личность там всем известная,
позже о нем спрашивала, она прямо кипела от злости, ужасно смешно на нее
было смотреть, вот он и запомнил. Улики значительные, хотя удовлетворение мы
получим исключительно моральное. Однако дело можно считать законченным.
Сколько оно у меня сил отняло. Как поймаем Доминика, закроем его
окончательно.
приятелями очень меня тревожат, не хотел бы я совсем упускать их из поля
зрения.
подсказывает. Я бы не ограничивался Домиником, другими тоже бы следовало
заняться. На мою Иоанну можешь не тратить время. Я знаю, когда она что-то
скрывает. Сейчас - нет, а если и скрывает, то все равно сама скоро
расскажет. Но вот Казя... Эх, побеседовал бы я с ее парнем! Не знаю зачем,
так, на всякий случай.
пусть хотя бы время от времени за ней приглядывает. Если парень существует,
он должен объявиться.
квартиру. Грязь там несусветная, ей придется убирать, ремонтировать и
прочее, в таком хлеву жить не станет. Пусть меня повесят, если парень ей не
станет помогать. Если он не придет, значит, либо он сволочь, либо отношения
несерьезные и никакого парня вовсе нет. Понимаешь, что я хочу сказать?..
вернулась с ипподрома, как всегда, страшно голодная, обнаружила, что в доме
из еды только одно яйцо, макароны, полпачки масла и соль. Конечно, из этих
продуктов тоже можно было что-нибудь приготовить, но даже в приготовленном
виде такая пища не пробудила бы у меня энтузиазма, посему я потащилась к
Янушу. При виде Тирана я страшно обрадовалась, мне давно хотелось
понаблюдать за ним в нерабочей обстановке. Однако радость и наблюдения
длились недолго, поскольку Тиран быстро ушел. Видимо, счел неофициальные
контакты с подозреваемой предосудительными...
***
здесь перестанет вонять. Из трех рам пришлось выдирать гвозди, которыми она
их давным-давно забила, но скобы были в порядке, возможно, благодаря тому,
что нагрузки они почти не испытывали. Для спешки не было причин, времени у
меня достаточно, пани Яребская возвращается лишь через три месяца.
вспоминала. Я не чувствовала ни капли жалости, только безграничное
облегчение. Я с самого начала пообещала себе отнести цветы на могилу
Райчика, когда такая могила появится.
возвратиться сюда, страшно скоро, всего через три месяца. Возвратиться в
тюрьму. Я уже давно задумывалась, не уехать ли за границу, куда-нибудь очень
далеко, в Австралию например. Поначалу это было лишь мимолетным желанием, но
потом я стала задумываться всерьез. Профессия у меня уже есть, иностранный
язык знаю, я везде устроюсь. Удерживал меня здесь Бартек и еще что-то, то ли
какая-то дурацкая порядочность, то ли не менее идиотский трепет перед
законом. Она меня вырастила, практически была моей опекуншей, а закон
обязывает заботиться о пожилых родственниках, а также об опекунах. Значит,
мне предстояло о ней заботиться! Волосы у меня на голове дыбом вставали, мне
делалось дурно, я старалась об этом не думать, но все равно невольно
возвращалась к этой мысли. Она на меня давила, душила, как облако пыли:
налетит, окутает тебя, и не дохнуть, ни рта раскрыть. Опекать ее, Боже
праведный!..
мебель, требовала помогать ей вставать с кресла, сгибалась под тяжестью
буханки хлеба. Делать для нее покупки уже давно стало моей обязанностью. Но
я отлично видела ее притворство и была уверена, что, когда никто не видит,
она прекрасно передвигается. Однако она хотела связать меня по рукам и
ногам, приучить к постоянной опеке за бедной старухой, она еще больше
растолстела и требовала, чтобы ее обслуживали. Мне пришлось бы сюда
вернуться, следить за домом, убирать, готовить, подносить ей все на
блюдечке, не имея ни минуты отдыха, водить из комнаты в комнату, помогать
одеваться, быть ей нянькой... И всегда находиться рядом, чтобы она могла
смотреть на меня этим жутким взглядом василиска... Я с детства брезгала до
нее дотрагиваться, сама мысль была невыносима, а от этого пристального
взгляда у меня все внутри переворачивалось. И весь этот ужас должен был
начаться уже через три месяца и продолжаться бесконечно. Она ничем не
болела, несмотря на ожирение, капризничала, притворялась страшно слабой,
чтобы сильнее досадить мне. Он могла прожить еще лет пятнадцать, а может, и
больше... Пятнадцать лет каторги.
Проверки, конфискация моих вещей, ее непрерывное присутствие, преследующие
меня злые глаза, сопящее дыхание над ухом, ночные шорохи и шарканья,
скандалы, выговоры, издевательства, укоры, и, возможно, она снова стала бы
портить мою одежду, как когда-то...
было лет?.. Одиннадцать, кажется. Та лента была самой прекрасной вещью,
которой я когда-либо владела, широкая, разноцветная... То, что она была
немножко потрепанная, ничуть не умаляло моего восхищения. Тетка изрезала
ленту ножницами уже на второй день...
два спустя, - я связала себе крючком шапочку с помпоном; цвета я всегда
подбирать умела, и получилось замечательно. Надела я ее всего один раз,
вечером тетка принялась чистить ею кастрюли. Сроду она не чистила кастрюль,
запущены были ужасно... Словом, шапочку на следующий день я смогла узнать
только по помпону.
покрасоваться, может быть? Тоже мне королева красоты нашлась. Помпон
остался, вон, взгляни, ничего с ним не сделалось. Можешь связать себе
другую, а то посуду мыть нечем, тряпки так и летят.
портфель, шарила в карманах, у меня не было даже собственной полки в шкафу.
Даже потом, когда я переехала, она не оставила прежних привычек. Как-то в
один из визитов я поймала ее за обыскиванием моей сумки. Хорошо еще, из
предусмотрительности я не положила в нее ничего такого, что тетка могла бы
отнять, а потом устроить мне неприятности. Ощупывала мое пальто... Она не
желала, чтобы я училась или работала. Несмотря на скупость, она отлично
понимала, что денег ей хватит до конца жизни. Этими деньгами она и хотела
меня удержать, чтобы у меня не было ни гроша, чтобы я должна была у нее
просить, чтобы она могла меня ограничивать, помыкать мною, решать за меня,
отказывать. Лишение меня всего доставляло ей патологическое удовольствие.
Когда-то она запрещала мне выходить из дома, теперь могла лишить меня такой
возможности, порвав, например, мою обувь. Все порвав, одежду тоже. В магазин
ходила бы в домашних тапочках и каких-нибудь обносках. О работе не было бы и
речи. Где мне было бы работать и как? А если бы и удалось что-нибудь
сделать, то она немедленно бы все уничтожила!
не проветривали. Сколько раз она отпихивала меня от окна, оттаскивала за
волосы, не могла же я с ней драться, что-то во мне запрещало это, я всегда
помнила, что на пожилого человека нельзя поднимать руку. А если бы даже и
подняла... Бог знает, что случилось бы, она была способна на все.
права хотя бы ненадолго выходить из клетки. Здесь, в этой комнате, я сидела
в углу спиной к телевизору, чтобы мне не видно было экрана, но так, чтобы ей
видно было меня. Мне нельзя было повернуть головы, нельзя было читать,
нельзя было ничего делать, впрочем, слабая лампочка, находившаяся рядом с
теткой, давала мало света, а в моем углу было совсем темно. Я смотрела в
стену, и во мне закипал безумный протест. Здесь, в этой комнате, она ударила
меня по пальцам, когда, покончив с уроками, я по простоте душевной начала
что-то рисовать, стараясь, чтобы она не заметила, но она углядела. Здесь, в
этой комнате, она рассказывала гостям, которые, было время, приходили к нам,
что у меня преступные наклонности и с меня нельзя глаз спускать. Я мочусь в
постель, встаю иногда по ночам, иду на кухню и съедаю все лакомства, какие
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Бажанов Олег
Посняков Андрей
Шилова Юлия