истории, схема воспринялась бы как нечто само собой разумеющееся и не
вызывающее никаких вопросов.
восемьдесят четвертом году. Он берется выполнить заказ на убийство, чтобы
переселить свою бывшую жену и сына из двенадцатиметровой комнаты в
коммуналке в нормальную квартиру и самому получить хоть какое ни есть, но
свое жилье. Тоже понятно.
Народного банка легендарный господин Буров становится заместителем министра
финансов.
каждый своим маршрутом. У меня на этот счет были сомнения. "После этого" не
означает, конечно, "вследствие этого". Но иногда означает.
шлепнуть неформального профсоюзного лидера моих работяг Мишку Чванова, если
он снова начнет возникать с идеями социальной справедливости. Или еще зачем.
Шлепнуть нужно чисто, поэтому мне нужен профессионал, в котором я могу быть
стопроцентно уверен. Где я стал бы его искать?
можно найти профессионала. Но это опасно. Он может быть засвечен, у него
криминальные связи, которые может проследить ментура, в банду может быть
внедрен милицейский агент. И кончится это тем, что киллера вычислят, а он
сдаст меня за милую душу.
профессионал, но чистый.
оперативников или сотрудников спецслужб? Это ближе. Опыт у них есть. Но
пойдут ли они на убийство? Может, кто и пойдет. Но его еще поискать. А пока
будешь искать, десять раз засветишься.
Где пытаются вернуться к нормальной жизни люди, которые умеют убивать,
привыкли убивать, которые видели столько смертей, что одной больше, одной
меньше уже не имеет значения.
убийство - еще один раз, последний, чтобы получить шанс начать новую жизнь.
на сорок пятом километре Минского шоссе работает санитаром человек, который
идеально подходит на роль киллера? Настолько идеально, что ни у следователя,
ни у прокурора, ни у судей даже тени сомнения не возникло: а может ли этот
человек быть наемным убийцей?
Калмыковым: "Россия обрекает своих солдат и офицеров на нищету и толкает их
в объятия криминала. Они вынуждены убивать, чтобы обеспечить сносные условия
для жизни своим семьям".
занимался обычными своими делами: башлял пожарного инспектора, который раз в
месяц, как за получкой, приезжал в столярку и составлял акт о недостаточной
вентиляции опасного в противопожарном отношении промышленного помещения,
потом объезжал пилораму и сушилку, а еще позже лаялся с лесниками на наших
делянках.
памяти все разговоры минувшего дня, как перебирают гречку. Но мысль
ускользала. И лишь на закате, когда я возвращался с лесосеки и предвкушал
спокойный вечер в доме, в котором, как во всяком доме, где есть грудной
ребенок, пахнет овечьим хлевом и парным молоком, до меня вдруг дошло.
Только бы он не уехал. Минуты через три Док ответил:
нас совсем не думаешь.
приемного отделения стояла армейская "скорая" с работающими проблесковыми
маячками, суетились медсестры и врачи, санитары тащили носилки.
дверей палат не доносилось никаких звуков. Но вся атмосфера была словно
насыщена болью и ужасом. Болью старых ран, ужасом давних боев. Кому-то в них
отрывало ноги, кому-то руки. И всем калечило души.
кабинет руководителя реабилитационного центра, Док включил компьютер и
вопросительно взглянул на меня:
одна из двухсот.
меньше пятисот баксов и не больше тысячи.
счет центра пятого февраля. А пятнадцатого февраля Калмыков уволился.
Глава четвертая. АМНИСТИЯ
I
эпизодах его жизни. Мелкие подлости в детстве, трусость в юности, выплывшее
на люди вранье, предательства случайные или совершенные сознательно, по
малодушию. Поступки благородные почему-то помнятся мимолетно, а эти оседают
в памяти, как соли тяжелых металлов в костях.
простой неловкости, имел он какие-то последствия или не имел никаких.
Украденная в пионерлагере из тумбочки соседа шоколадка жжет в бессонницу так
же сильно, как голосование на партбюро за исключение из партии человека,
который вслух сказал то, о чем другие сказать не смели.
Сорокина воспоминания об обвинительном приговоре, который он вынес
подсудимому Калмыкову, пополнили этот ряд.
правильно, любой судья на его месте поступил бы так же. И все же этот случай
сидел в душе, как заноза. У него было ощущение, что его использовали. Его
опыт, его репутацию. Его руками довершили какое-то темное дело.