не дрейфь, что ты за цепь схватился...
длинной, чтобы снять через голову, крест соскользнул в ладонь. Был он
действительно довольно велик, темно-серого тусклого металла, с необычными
фигурными отростками на концах. Зажав кулак, он услужливо подал цепь
Второму:
матери. Конечно, если надо, я отдам... Но я очень прошу...
золото. - Шею не натирает? Крест дело святое, носи. А золото Богу ни к
чему. Вера не им крепка, ее в сердце иметь должно, - неожиданно он
подмигнул хитро, заговорщически. - Ну, да мы - грешники, так что золото
оставим, братству сгодится при случае.
отпустило, осмелел. Однако ответ прозвучал холодно.
ошибиться. А ошибки крови стоят. Ты вот, например, призабыл, что милицию
трогать нельзя, а теперь все на нас замкнулось. Гнать нас начнут, а нам
здесь нравится, хотя и темно, и сыровато... Так зачем, говоришь, тебе это
понадобилось? Ну, если не тебе, так Грызину этому твоему, другому
прихвостню... Поздно мы за тобой вплотную следить начали. Будешь говорить?
раздвинулись, словно готовые извергнуть ответ. Мерецков стремительно
залился меловой бледностью. Через секунду мучитель отпустил его.
двухметрового роста, Мерецков заметил раньше, но только теперь бросились в
глаза непропорционально длинные, свисающие едва не до колен руки, покрытые
редкой шерстью. Тяжелые плечи расправились, готовые к хлесткому,
внезапному удару. Мерецков ощутил себя таким же слабым и беззащитным,
каким пришел в блатной мир лет десять назад, вооруженный лишь хитростью,
знанием логики, да тайных извивов человеческой психики. Тогда, в начале
карьеры "авторитета", его часто занимал вопрос, зачем, собственно, он сюда
сунулся и не есть ли это ошибка, могущая оказаться роковой. По мере
становления сомнения рассеялись, а "убирать" соперников со своего пути
стало делом обыденным. Но теперь он вновь был наг и беспомощен, а другой,
оказавшийся хозяином положения волей обстоятельств, смотрел на него с
кровожадной ухмылкой.
Дань, говоришь, на этот раз не успел собрать? Не расстраивайся, мы
соберем. Пошлем шестерок. Записочку Грызину напишешь, чтобы все сполна
отдал, а если что не так - уж извини. Крысы в штольнях будут довольны.
судорогой, кривилось в жалобной улыбке.
драть. Нас вера ведет. Короче - напишешь письмо, потом посидишь,
обдумаешь, что и как...
рассудительный тон.
время сделал жест - вяло, с презрением отмахнул крупной кистью.
- я. Пошел вон!
пыльными лучами фонарей конвойных.
уперся луч фонаря переднего конвоира. С лязгом отошла полоса засова,
утопленного в массивный металл. Дверь оказалась настолько узкой, что
Мерецков усомнился - удастся ли протиснуться. Уж очень не хотелось, чтобы
"помогли".
изможденный мальчишка со спутанными длинными волосами. Он двигался
проворно, но какими-то нервными рывками, прерывисто дыша. Мерецков боком
втиснулся в пещеру, дверь с железным гулом захлопнулась, и наступила
полная тьма. Однако он успел разглядеть нечто походившее на лавку,
оказавшееся широким бревном. Сидеть на нем было полегче, чем на холодном
каменном полу.
времени он терзался мучительными раздумьями - неизвестно. Золотая "омега"
с браслетом нашла новых хозяев.
впуская в мрачную пещеру трепещущий свет, а с ним - изломанную,
всхлипывающую полудетскую фигурку. Мальчишка ориентировался в темноте, он
довольно быстро, даже не задев вонючий бак, добрался до бревна и рухнул на
него.
выводили? Вот это я и есть. И тебя мне на свету хорошо видать было... Я к
темноте привык. Не хочу на свет, чего там хорошего - лупят как собаку...
собой его руку. Вся спина мальчишки была, как чешуей, покрыта ссадинами,
запекшейся кровью и буграми ушибов.
второй раз. А чего, им - плевать. Кого под землей бояться? Значит, и ты
проштрафился? Ох, ты - наземный, это еще хуже... От таких, как я, хоть
польза...
двоих в одну клетку, значит, им уже плевать на нас. Здесь все - наглухо
отбитые. Убьют кого, разденут - а потом разбирают по пунктам, как дело
было. Теория! Для того и чужими преступлениями интересуются, летопись
составляют. И все время говорят, что скоро придет их время, и тогда все
увидят, с чего все началось. Эх, жаль, дверь не выломать...
отвращением. Он и сам был мерзок себе - пустоголовый кретин, угодивший на
улице в примитивную ловушку. Здесь, в полной темноте, он мог вполне
отдаться этому чувству. Что ему этот малолетний воришка!
люди, игравшие роль прокладки между шестерками и боссом. Однако пришлось
вспомнить молодость.
можно верить. Может, у вас все по-другому... Зато наверху я и сам большой
человек.
поднимать!
жесткие, но знают, чего хотят. А насчет того, чтобы шестерить - так в
большой игре это еще опаснее. То, что твоих Старших братьев интересует,
касается и тех мусоров, которых положили. Так бывает, когда людей
используют, чтобы концы обрезать...
заинтересованно задвигался.
показавшийся ослепительным.
"Кого? Чья судьба сейчас решится?"
освещенным и уже не таким нескончаемо длинным. Знакомым было и помещение,
куда они свернули. По-прежнему на стуле восседал Второй. Глаза его
буравили вошедших с таким интересом, словно он видел обоих впервые.
Женственный рот змеился в усмешке.
разойтись по углам! Живее!
скорость. Теперь все четыре угла помещения были заняты - двое конвойных,
двое узников. Посередине на вращающемся табурете покачивался Второй.
вас не слишком огорчит? Отлично. Будете прощаться?
грязно-белой рубахе мальчишки начало расплываться темное пятно. Он
тоненько взлаял, как крохотная собачонка, схватился за грудь, словно
собираясь поклясться, но третий выстрел, задержавшийся на секунду, все
довершил. Пуля попала в лоб, выхлестнув из черепа вязкий фонтанчик
кровавых брызг, растекшихся полоской по бетону. Лихорадочно работавший
мозг Мерецкова отметил именно в этом углу в первый раз он заметил все эти