Коперником?
бумажных страниц, испещренных рукописными или типографскими знаками, но и
гигантское скопление мыслей, чувств, образов и ассоциаций. Мысли
какого-нибудь горшечника в древних Фивах или замыслы солдата в двенадцатом
легионе Цезаря не задевают меня, но годы раздумий Свифта над "Гулливером"
или Дарвина над "Происхождением видов" нашли место в моей памяти со всеми
сомнениями, вариантами и поправками. Я учился вместе с человечеством. От
песочных часов к теории относительности, от опытов Архимеда к
синхрофазотронам и циклотронам. Раньше было легче: античные библиотеки
дохристианской эры и монастырские книгохранилища средних веков не сберегли
столько следов прогресса человеческого разума, сколько их собрано только в
одном Британском музее. Но потоки мыслей растут и умножаются, и моя
космическая память запечатлевает и хранит любой след, достойный истории
человеческой информации.
ничего не слышал, кроме его обезличенного однотонного голоса. Он
торопился. Сотни вопросов он мог бы задать этому все еще неведомому Некто
из космоса, но спрашивал первое, что подвертывалось на язык. Мысль
зацепило словечко "космическая" память.
острова.
тысячелетия, прежде чем я стал принимать информацию.
создавшая тебя цивилизация не знает о твоем существовании? Или даже о
твоем прибытии на Землю. Или ее вообще уже нет, этой цивилизации? Гаснут
звезды, умирают планеты, гибнут народы, - повторил Рослов подсказанное
Яной. - Ты знаешь, конечно, античную легенду о Сизифе? Кому же нужен твой
труд?
деревянно откликнулся:
информацию.
отвечаю. Потом вы обсуждаете услышанное. Высказываетесь, спорите. Что-то
предлагаете, что-то предполагаете. А наиболее стабильное я отбираю для
себя.
движении Разума... - Что-то всхлипнуло в горле Смайли-не-Смайли и
вырвалось криком: - Пить! Один глоток, или я сдохну!
говорят - и она говорит.
Керн вопросительно взглянул на Мак-Кэрри.
другим. Но догадок не было.
Все открыто - все моря, проливы, горы и острова. Даже в недра действующих
вулканов уже спускаются с кинокамерой. А здесь, в каких-нибудь ста милях
от модного курорта, его отелей, баров, клубов и казино, поистине
библейское чудо. Я не могу понять этого, моя логика его не приемлет.
логика. Приемлет ли она пересечение параллельных? Или четырехмерный куб? А
модель его, между прочим, показывают на лекциях по высшей математике. Моя
логика давно уже спасовала перед Невидимкой, а я не на Евклиде воспитан.
допустим, электроэнергией. Как транзисторные приемники на аккумуляторах.
Подзаряжается, - засмеялся Рослов.
11. РОЖДЕНИЕ СЕЛЕСТЫ
темноты, для него это естественное состояние мира, в каком он живет и
умирает. В таком состоянии пребывал и Рослов - в незримости, беззвучности,
неподвижности и нечувствительности ко всему окружающему. Вовне был
большой, но не безграничный мир, неощутимый, но не пустой. Так, если б
звезда могла мыслить, она представляла бы Вселенную - мириады звезд,
больших и малых, скоплений и одиночек где-нибудь на окраинах разбегающихся
и сближающихся галактик, звезд вспыхивающих и угасающих, сверхновых и
мертвых, уже не излучающих ни искорки света. И если б мыслящая звезда
могла собрать весь этот свет, процедить, отсеять, закодировать в
каких-нибудь гиперонных формах и сложить в своих невидимых бездонных
хранилищах, такой звездой мог бы считать себя Рослов. Вовне его жила
земная вселенная, скопления человеческих галактик, в которых каждый
человек-звезда излучал свет мысли, и этот свет Рослов собирал и хранил в
неведомых даже для него глубинах своей необъятной памяти. Знание многих
тысячелетий, закодированное в сверхплотном состоянии, таилось в ней, но
Рослов не ощущал ни его объема, ни тяжести, ни богатства. Он только знал,
что может в любую минуту извлечь частицу этого богатства, будь то знание
халдейской жреческой касты, античных философов или современной
университетской профессуры. Он ничего не желал, не ждал и не предвидел. Но
что-то владело им, как программа электронной машины, которую он сам же
изменял в зависимости от новых условий. Сейчас новым было присутствие на
острове новых людей. Нужно было отвечать на их вопросы и, отвечая,
воспринимать реакции, связуя и преобразовывая их в кирпичики своего
гигантского информационного здания.
и солнце в синьке неба, и такую же синь океана, и набегавшую на белый скат
рифа волну, и пену на волнах, и хрустальную бухточку над обрывом. Сейчас
он видел все это из голубой палатки глазами бородача в кремовых шортах и
говорил его голосом, не мысленно, а в правильном чередовании звуков,
только глухо и однотонно, потому что не мог расцветить речь присущими ей
интонациями. И его слушали затаив дыхание разные люди с разными объемом и
качеством информации. Но двусторонний контакт открывал ее новую фазу:
отбор накопленного разумом переходил в прямое общение с разумом.
вашем разговоре у губернатора и о встрече с полицейским, которому я
показал миф о Голгофе. Я тоже прочел его сомнения в истинности четырех
евангелий и дал возможность убедиться ему в своей правоте.
жреческой олигархией христианства?
информация о христианстве - это хаос споров, противоречий, мифов и ересей.
Если бы люди могли коснуться хоть краешка исторической правды,
христианство не дожило бы даже до Ренессанса.
Она нужна людям, а не тебе.
образов. Для этого мне понадобились человеческие глаза.
творчески фальсифицирован? В действительности не было ни псевдо-Рослова,
ни нашего разговора в баре, ни моего вымышленного предательства, ни ложных
терзаний совести.
вариант предательства мне подсказал Мак-Кэрри, его рассказ об охоте за
неопубликованной рукописью. Кстати, рассказывал он это в том же
нью-йоркском баре, который я извлек из твоей памяти. А псевдо-Рослов мне
понадобился лишь для убедительности модели.
подонка не видел. Может, он действительно под меня сработал и меня уже
ищут по обвинению в контрабанде наркотиками?
вспышка только подтверждает несовершенство механизма запоминания. С
Кордоной ты встретился в баре аэропорта в Нассо на Багамах. Долговязый
мексиканец с длинными синими бачками, как у тореро. Это он в твоем
присутствии бросил на стойку бара сигаретную пачку с ампулами, и, когда
они звякнули, бармен предостерегающе кивнул на тебя, а Кордона,
усмехнувшись, выразительно сунул руку под мышку - жест убедительный для