рукой - в степь, в степь! вдогон! - и пусть ни один не уйдет. Всадник
кивнул, перехватил брошенный в руку шестопер и помчался в степную даль,
уводя за собой: гикающие лавы мятежной конницы.
лазоревым: "За мной!", мельком оглядел Тоббо, валяющегося на траве,
разметав руки, и повернул коня в сторону ставки Багряного. В руке его
болтался изготовленный к броску аркан...
привставали, пытаясь заглянуть поверх голов кольчужников, плотным рядом
отгородивших человеческое скопище от мостовой.
Священного Холма, возвышался деревянный помост, сочащийся каплями светлой
искристой смолы. Вокруг помоста тянулись такие же белые, тщательно
обструганные столбы, соединенные перекладинами, и веревочные петли,
привязанные к крюкам, слегка покручивались, словно разминаясь перед
работой.
людей, катился колокольный звон. Несмотря на ранний час, дома были убраны
цветными полотнищами: хозяева, подчиняясь приказу градоначальника,
трудились всю ночь не покладая рук. Солнечные лучи играли на кольчугах,
прыгали по лезвиям копий наемников, выстроившихся вдоль улиц от тюрьмы до
самого помоста.
бесстыдно прижимающихся, утирали лица платками. Мужчины, кто сумел,
распахнули куртки. Только каффары, согласно обычаю, потели в плотных
темных пелеринах. Да еще рядом с помостом, на почетных скамьях,
вознесенных на высокие столбы, имперская знать не шевелилась, сохраняя
достоинство, - а это, свидетель Вечный, было не так уж легко в шитых
золотой нитью тяжелых одеяниях.
люди вновь зашевелились, толпа дрогнула, напирая на оцепление и сдавливая
стоящих в гуще; несколько всадников, гикая, проскакали по улице к
спешились у края лестницы, ведущей на помост.
они медленно продвигались вперед. Звон цепей звучал в такт колокольному
перезвону. Охрана первого и второго была столь многочисленной, что
разглядеть их было бы можно лишь с большим трудом, подпрыгнув и заглянув
за железный круг шлемов. Затем вели рядовых мятежников; здесь цепочка
охраны была не так плотна, смертников можно было разглядеть - но кого
интересовали эти?
закованного в багряные доспехи, крепко связанного, с лицом, скрытым глухим
шлемом под короной с колосьями, встречало и провожало почтительное,
испуганное молчание. Все знали, кто это. В мерной медленной походке
ощущалось какое-то нечеловеческое спокойное величие. Из уст в уста бежала
молва: ЕГО не пытали; ЕГО не развязывали; с НЕГО даже не посмели снять
доспехи. Особо осведомленные добавляли: палач бросил на стол бляху и
отказался принимать участие в ЕГО казни. Ооо, мастера можно понять; его
оштрафовали, но места не лишили. Он сделает полработы. А вместе с ним на
помост выйдет убийца, спасающийся от колеса. Да-да, убийца! - тот самый,
что поднял руку на доброго Арбиха дан-Лалла. Как, сударь, его изловили?
Да, да, да...
поворотом улицы, и все чувства толпы выплескивались на следующего -
худого, шатающегося, с кровавыми колтунами волос, из-под которых слегка
пробивалась седина.
фигурой. Ничто не привлекало его внимания, он почти не чувствовал боли в
истерзанном ночными пытками теле. Слуг Вечного не пытают прилюдно; сеньоры
сорвали злость втихомолку, во мраке. Глупые палачи выбились из сил, но не
услышали стона: они не ведали, что Ллан давно научился отгонять боль.
Глаза его, сияющие более, чем обычно, были устремлены в прошлое, ибо в
будущее он уже не верил, а в настоящем ему не оставалось ничего, кроме
короткого пути до свежесрубленного дощатого помоста.
бессильные.
добротные сапоги, едва виднелись грязные обожженные ступни. Он заметно
припадал на левую ногу.
Вечного. Они распевали проклятия и окуривали воздух тлеющими метелками
священных трав, дабы очистить и обезопасить улицу, по которой прошел
богоотступник. А Ллан не слышал их протяжных песнопений. Он смотрел в
недавнее.
с колосом, и на холме исчезает багряная фигура; падает с коня, рушится,
словно подсеченная. Там что-то происходит, суетятся люди, сверкают
крохотные искорки мечей над лазоревой суматохой. Никто из дерущихся не
может понять, что творится там, далеко за спинами, в глубоком тылу. Но уже
вырывается на волю рыцарский клин; в гуще боя рождается и крепнет стонущий
вопль, леденя руки, заставляя выронить оружие: "Убит! Братья, Багряный
убит!". И, бросив копье, уже почти вошедшее в кольчужника, поворачивается
и бежит, обхватив голову, первый из вилланов. А за ним - еще, и еще, и
десяток, и сотня. А фиолетовые всадники, темные и безмолвные, как духи
ночи, мчатся и рубят бегущих, рубят вдогон, по спинам. И шепот: "Отец
Ллан, одень это..."; и чужое рванье на плечах...
одеты в серую домотканину. Не ради них ли?.. Так что же они? Хотя бы один
ласковый, сожалеющий взгляд.
стражи, и смолистые слезы досок. Блуждающими глазами обводил он вопящих
людей, поднимаясь на помост по скрипучей прогибающейся лестнице. Ступеньки
лишь чуть-чуть, совсем негромко скрипели под его нетяжелым телом, но это
тонкое покряхтывание подобно погребальному гимну вплеталось в звон цепей и
ликующую перекличку колоколов.
Где же равенство, и где Царство Солнца, что посулил ты несчастным? Стоять
тебе ныне перед Вечным и держать ответ за все: за доброе и за злое. А
много ли доброго сделал ты? Взгляни, кто плюет тебе в лицо. Взгляни на
тех, кто верил: сейчас твоих беззаветных станут вешать... Где же твоя
Истина, Ллан?"
снова поставила перед взором то, что прошло. Вот он в Восточной Столице.
Город пуст, словно вымер. Сеньоры не стали разрушать дома, но выкуп
оказался чудовищным. Все вольности и привилегии, все древние хартии с
печатями и алыми заглавными буквицами, выданные еще Старыми Королями и
подтвержденные в недавние времена, сгорели в пламени; магистрат распущен
навечно и город поделен на кварталы, принадлежащие окрестным сеньорам. С
купцов и мастеров сорваны ленты - и черные, и белые; отныне и навсегда все
они - вилланы, отпущенные на оброк, вилланы-торговцы и
вилланы-рукодельники. Но они живы. А вдоль улиц, на бревнах, торчащих из
узких окошек, висят удавленные "худые", те, что держали город из последних
сил, пока однажды ночью ворота не распахнулись во приказу ратуши. Они
висят близко-близко, вешать просторнее не хватило бы бревен, а внизу, у
окоченевших ног казненных, сидят с протянутыми руками их дети. Но в городе
голод, лишнего нет ни у кого, не до милосердия; сиротам не подают, и они
ложатся прямо на плиты, ложатся и умирают, не имея сил даже смежить
синеватые веки...
Прогнулась, наконец, и освобожденно вздохнула последняя. Вот он, помост.
Подальше, почти у края - столб. Цепями прикручен к нему Багряный,
прикручен и обложен просмоленным хворостом. А чтобы не занялись доски, под
хворост уложены плоские железные щиты, закрывающие половину помоста.
Пылает факел в руке у палача, - не главного мастера, а другого, с закрытым
лицом. И нагреваются в плоской треногой жаровне длинные стальные иглы.
неструганая колода с торчащим, наискось врубленным в дерево топором. Он
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Ильин Андрей
Плотников Александр
Лондон Джек
Никитин Юрий