картотеки вольготно расположился старый гипсовый бюст, которому
неопытная рука пририсовала усы.
довольно юном возрасте, поскольку он был достаточно обеспечен,
чтобы без нее обойтись. Потому-то он так и настаивал, чтобы я
получил законченное образование. И, следовательно, чтобы я его
начал.
в лицей.
Вольф. -- Это тоже сказалось.
тенденции, которые уже определяли к тому времени мою ребячью
жизнь, развились теперь вовсю. Давайте разберемся. С одной
стороны, лицей меня раскрепостил, познакомив с людьми, среда
которых прививала привычки и причуды, существенно отличные от
стандартов среды моей; как следствие это привело к сомнению во
всем и вся и выбору среди всех возможностей именно той, что в
наибольшей степени меня удовлетворяла, чтобы сделать из меня
личность.
свою лепту в развитие тех черт моего характера, о которых я уже
говорил месье Перлю: стремление к героизму, с одной стороны,
физическая изнеженность -- с другой, и последующее
разочарование, обусловленное моей неспособностью дойти до конца
ни в том, ни в другом.
первенства, -- сказал месье Брюль.
постоянное преуспеяние в этом, -- сказал Вольф.
-- Что в этом плохого?
Ускользающее равновесие. Система, все действующие силы в
которой равны нулю, подошла бы мне куда лучше.
потом как-то чудно посмотрел на Вольфа и более ничего не
сказал.
продолжал Вольф, -- я не был притворщиком, скрывающим свои
мысли, лицемерие ограничивалось моей работой. Мне
посчастливилось быть одаренным, и я притворялся, что тружусь,
хотя на самом деле я превосходил средний уровень без малейших
усилий. Но одаренных не любят.
месье Брюль.
Брюль.
сформировало ваше обучение? Только прошу, не ограничивайтесь
ранним детством. Каков был итог всей этой работы -- ибо с вашей
стороны налицо и работа, и усидчивость, может быть показная,
конечно; однако постоянство привычек не может не подействовать
на индивидуума, если оно продолжается достаточно долго.
голгофа! Шестнадцать лет... шестнадцать лет задом на жестких
скамьях, шестнадцать лет чередующихся махинаций и честности.
Шестнадцать лет скуки -- и что же от них осталось? Разрозненные
ничтожные образы... запах новых учебников первого сентября,
разрисованные листки конспектов, тошнотворное брюхо рассеченной
на практике лягушки, от которого несет формалином, последние
дни учебного года, когда вдруг замечаешь, что преподаватели
тоже люди, поскольку они хотят поскорее уехать на каникулы, и
народу уже меньше. И все эти немыслимые страхи накануне
экзаменов, причин которых теперь уже не понять... Постоянство
привычек... этим оно и ограничивалось... но знаете ли, месье
Брюль, гнусно навязывать детям постоянные привычки -- на
шестнадцать лет! Время исковеркано, месье Брюль. Истинное время
-- это не механическое коловращение, подразделенное на
совершенно равные часы... истинное время субъективно... его
носят в себе... Поднимайтесь-ка каждое утро в семь часов...
Ешьте в полдень, ложитесь спать в девять вечера... и никогда у
вас не будет вашей, вашей собственной ночи... никогда вы не
узнаете, что есть такой миг, когда, словно море, распростертое
в паузе между отливом и приливом, смешиваются и растворяются
друг в друге ночь и день, образуя отмель лихорадки, наподобие
той, другой отмели, что образуют, впадая в океан, реки. У меня
украли шестнадцать лет ночи, месье Брюль. В пятом классе меня
заставили поверить, что единственная моя цель -- перейти в
шестой... в последнем мне позарез нужно было хорошо сдать
выпускные экзамены... потом диплом... Да, я верил, месье Брюль,
что у меня есть цель... а у меня не было ничего... я шел по
коридору без конца и без начала на буксире у безмозглых,
ведомых другими безмозглыми. Жизнь заворачивают в ослиные
шкуры. Как вкладывают в облатку горькие порошки, чтобы легче
было их проглотить... но видите ли, месье Брюль, теперь я знаю,
что мне понравился бы истинный вкус жизни.
вытянул пальцы и резко щелкнул суставами; как неприятно,
подумал Вольф.
плутовал... чтобы остаться всего лишь тем, кто размышляет в
своей клетке, ибо я все же был в ней вместе с теми, кто
оставался безучастным... и вышел из нее ни секундой раньше.
Конечно, они в результате уверовали, что я подчинился, что я
стал как они, можно было не волноваться о чужом мнении... И,
однако, все это время я жил вне... я был ленив и думал о
другом.
никакого плутовства. Неважно, ленились вы или нет, вы же
завершили курс обучения -- и притом в числе первых. Сколько бы
вы ни думали о чем-то постороннем, в этом нет вашей вины.
ненавижу годы учебы, потому что они меня износили. А я ненавижу
износ.
что окружает учебу, такое же, как он. Старые вещи, грязные и
пыльные. Шелушащиеся картины с осыпающейся краской. Полные пыли
лампы, загаженные мухами. Всюду чернильные пятна. Дыры в
искромсанных перочинными ножами столах. Витрины с чучелами
птиц, рассадниками червей. Кабинеты химии, которые смердят,
жалкие затхлые спортзалы, шлак во дворах. И старые кретины
преподаватели. Выжившие из ума маразматики. Школа слабоумия.
Просвещение... И вся эта рухлядь скверно стареет. Обращается в
проказу. Поверхности изнашиваются, и видна подноготная.
Омерзительная материя.
нос подозрительно сморщился -- возможно, в знак осуждения.
Мы отслаиваемся... наш износ идет из центра. Это не так
безобразно.
находятся буквально все.
чтобы с этого начинать... вот против чего я восстаю. Видите ли,
месье Брюль, моя точка зрения проста: доколе существует место,
где есть солнце, воздух и трава, нужно сожалеть, что ты не там.
Особенно когда ты юн.
занести в актив ваших занятий?
спрашиваете меня об этом...
это в высшей степени безразлично.
промелькнула у него перед глазами.
Березин Федор
Прозоров Александр
Громыко Ольга
Корнев Павел
Майер Стефани
Афанасьев Роман