контролера, где находился телефон. Пластиновожатый как раз с
усилием обрабатывал щеткой одну из своих пластинок, чтобы
удалить шероховатости, возникшие на ней в процессе пользования.
белым как лед.
расплющило. Он бежал на коньках, его нога выворачивались во все
стороны. Он подозвал подручного.
Колен обернулся, увидел его в добрых десяти метрах позади себя
и остановился, дожидаясь, пока тот с ним не поравняется. Со
всего маху он нанес зверский удар коньком ему под подбородок, и
голова подручного скатилась с плеч в одну из вентиляционных
труб машинного отделения; Колен между тем завладел ключом,
который мертвец с отсутствующим лицом продолжал держать в руке.
Открыв первую попавшуюся кабинку. Колен запихнул в нее тело,
плюнул на него и бросился к номеру 309. Шик захлопнул
оставленную им настежь распахнутой дверь.
колодце лестницы.
отделения задыхаясь, поскольку вентиляция не функционировала, и
падали без сил по обе стороны ледяной дорожки.
на то место, где исчез Колен.
шипучей крови, и красный напиток начинал стекать на лед
большими каплями, дымящимися и тяжелыми.
медленно кренились, чтобы упасть, как кегли, растягивались на
мостовой с мягким всплеском, как большой кусок картона, который
упал плашмя.
домов, бросался ему навстречу. Под его шаги опускалась ночь.
Ночь из черной ваты, аморфная и неорганическая, и небо было без
цвета, потолок, еще один острый угол; он бежал к вершине
пирамиды, и сердце его застыло в перекрестье сечений не до
конца загустевшей тьмы, но до его улицы было еще три других.
Ее глаза были открыты, но дышала она с трудом. С ней была
Ализа. Изида помогала Николасу, который, следуя Гуффе,
приготовлял что-то укрепляющее, а мышь перетирала своими
острыми зубами зерна травы, чтобы из них сварить постельное
питье.
всегда оставаться вместе, нужно еще чего-то бояться, может
быть, это несчастный случай, ее задавила машина, она будет
лежать на своей кровати, я не смогу ее увидеть, мне не дадут
войти, но вы, чего доброго, считаете, что я боюсь моей Хлои, я
увижу ее вопреки вам, но нет. Колен, не входи. Может быть, она
только ранена, тогда все пройдет, мы пойдем вместе в Лес, чтобы
снова увидеть скамейку, я держал ее руку в своей, ее волосы
рядом с моими, ее запах на подушке. Я всегда беру ее подушку,
вечером мы за нее еще подеремся, моя ей слишком туга, под
головой она остается совсем круглой, а я, я беру ее потом,
когда она пропитывается ароматом ее волос. Никогда больше я не
почувствую сладостного аромата ее волос.
одним гигантским прыжком, он был на втором этаже, он поднялся,
он открыл дверь, и все было тихо и спокойно, ни людей в черном,
ни священников, покой ковров с серо-голубыми рисунками. Николас
сказал ему: "Пустяки", и Хлоя улыбнулась, она была счастлива
снова его видеть.
смотрела на него, ее чуть удивленные светлые глаза вселяли в
него покой. У подножия платформы в комнате скапливались
хлопоты, изо всех сил душившие друг друга. Внутри своего тела,
внутри грудной клетки Хлоя чувствовала непроницаемую силу,
враждебное присутствие, она не знала, как бороться, время от
времени она кашляла, в надежде стряхнуть своего противника,
вцепившегося в глубины ее плоти. Казалось, что, глубоко
вздохнув, она заживо отдастся бесцветной ярости врага, его
скрытой злокачественности. Грудь ее едва вздымалась, и
прикосновение гладких простынь к длинным голым ногам придавало
спокойствие ее движениям. Рядом с ней, слегка сгорбившись,
сидел и смотрел на нее Колен. Входила ночь, превращалась в
концентрические пласты темноты вокруг маленького светящегося
ядра утонувшей у изголовья в стене лампы, прикрытой круглой
пластинкой матового хрусталя.
Поставь то, что ты любишь.
только сейчас сообразил, что всю его грудь занимало сердце.
зарядил автоматический аппарат. Громкоговорители были во всех
помещениях. Он включил динамик этой комнаты.
через которую трудно переплыть, и бурные, покрытые пеной
водовороты, в которых пляшут обломки погибших судов. Снаружи
ночь, внутри свет лампы, воспоминания одно за другим выныривали
из темноты, натыкались на свет и, то расплывчатые, то явные,
показывали свои белые животы и посеребренные спины.
покоилась на сгибе его левой руки. Кружева легкой рубашки
вычерчивали на золотистой коже капризную сеть линий, нежно
разбухавшую там, где начинались груди. Рука Хлои вцепилась в
плечо Колена.
необъяснимое и совершенно чувственное. Чувственность в чистом
виде, освобожденная от всего телесного.
воздействием музыки. Колен и Хлоя покоились теперь в центре
сферы.
зайдет к нам доктор, когда комната такой формы?
добры проследовать за мною.