x x x
углам и возле стен тьма. Поют. Это жрецы. Поют. "Я тот, кто сотворил небо и
землю и населил их живыми существами... Я тот, кто сотворил небо и тайну его
высот и вложил в них души богов... Я тот, кто, открывая глаза, повсюду
разливает свет, а закрывая их все окутывает тьмой... Воды Нила текут по его
повелению... Но боги не ведают его имени..." Ступени, мощные балки каменных
перекрытий, портики, все из серого камня, и надо всем этим разлито
звездно-вечернее небо, а жрецы все поют. "Слава великой Баст, богине-кошке.
Ибо она веселится, и все живое веселится вместе с ней. Небосклон играет
вместе с ней, и звезды пляшут ее велением". Звучат музыкальные инструменты,
почти зримо, журчаще и ритмично льется мелодия, кто-то танцует, стучит
босыми пятками об пол, звенят женские украшения, звучит и звучит систр,
льется мелодия, звенят украшения, пляшут и поют, звучит и звучит систр. Этот
сон - не тягостный, неизлечимо-неизвестный кошмар, он приятен, я еще очень
долго смотрела бы его с удовольствием и видела бы эти картины, - ведь они
так дороги мне. Взошла луна, освещает многолюдное сборище - здесь мужчины и
женщины, все вместе, вперемешку, слышен людской смех, от которого теплеет на
душе, звучит и звучит систр, все пляшут и поют и смеются, а луна освещает
это сборище в ночи, в одиноком храме на краю великой и молчаливой пустыни.
Зажгли костры, при их свете пляшут и поют. Некоторые парами уходят в
темноту, прочь от света костров. Ночь тепла. Вверх несутся искренние хвалы
богине-кошке Баст, у которой такой легкий и приятный характер. Славься, мать
Баст! Славься во веки веков! Звучит и звучит систр.
назывался "О взаимовзвешенности плоти и духа", но, о боги, каким сухим и
несодержательным было это название по сравнению с той бездной мудрости,
которая была туда ею вложена. О, она была достаточно умна, чтобы написать
книгу не хуже той, что создал Тот, символ мудрости. Не ее вина, что трактат
этот сгорел при пожаре в библиотеке Александрии: к сожалению, свиток был
недолговечен, и никто не знает о нем, никто, кроме тлену подлежащих, хотя и
мудрых жрецов, не прочел его. Хайя, горе мне!
поля, плуги, драгоценные украшения, масло, лодки, пищу, -человек - дитя
богов. Боги сотворили его, и человек создал их. Именно поэтому - как
излишний груз топит ладью, как огонь очага превращает в пепел хижину, как
созданное орудие губит своего хозяина, - так и человек сильнее богов, его
создателей, и волен над ними".
лет. Сеть, сотканную из лет, будто кто-то вытянул из моей памяти - вытянул
пустой. Имя мое - Мириам Хойра. Я живу на Земле и никогда не бываю на
Вихрящихся Мирах.
патриархальщиной, не давала никаких обетов, просто так было заведено испокон
веков. Она была красивой. Гибкая и грациозная, с тяжелой гривой черных,
отливающих синевой волос, закинутой за плечи, она, Мириам Хойра, известная
танцовщица и поэтесса, была желанна везде, но у нее никогда не бывало
гастролей. Нередко в широкие круги просачивались слухи о какой-нибудь ее
очередной эксцентрической выходке, которыми она славилась. Но она была
талантлива, и в нее верили. Верили, что нескоро забудется полутемный зал,
загадочная завеса экзотической музыки, колеблющаяся в воздухе, и резкие,
даже ломаные, вывернутые движения ее смуглого, привычного к ним тела,
трепещущего под воздействием мелодии и наркотического опьянения танца. Ее
пристрастие к странным, полувоздушным нарядам, тяжелым золотым украшениям, к
резким мазкам косметики на лице и особенно к кошкам вызывал в артистических
кругах легкую насмешку, но не более. Ведь она была талантлива, и ей все
прощалось. Знаменитые художники, композиторы, прочие люди искусства
приезжали к ней в Луксор, и она встречала их в комнате, больше похожую на
древнюю погребальную камеру, всю в сандале, золоте и пышных, тяжелых
драпировках, окруженная своими любимыми кошками, которых было огромное
множество, и они прыгали, мяукали, ходили вокруг нее с поднятыми палкою
хвостами, ластились и терлись об ноги своими маленькими твердыми круглыми
головами. Люди искусства восторгались, но она не замечала этого восторга, а
если даже и замечала, то по ее виду ничего подобного определить было нельзя.
Величественная, царственная, она держала себя так, будто гости - это ее
рабы, и в любой момент можно будет их наказать или же облагодетельствовать.
проживает в Луксоре. На ее танец приезжали посмотреть издалека, приезжали
восхищаться - уже заранее, не видя танца воочию, они пребывали в устойчивом
состоянии восторга, и ее исполнение только добавляло этой устойчивости.
Может быть, даже лица ее конкретно не запоминали, может, не видели глаз, но
магия танца искупала все, они сидели как зачарованные, смотрели, смотрели.
Она была их владычицей, боготворилась ими, и воистину, она была богиней
этого места. Но ей самой это не приносило удовлетворения.
пристанище в древнем Бубастисе, но упадок города и гибель ее кошек от
какой-то неизвестной эпидемии сделал свое дело: она ушла оттуда и вскоре
поселилась в Луксоре.
жалким строениям нового города. Тот однообразьем своих построек уходил в
сторону от величественности исполненных зданий Луксора древнего, Луксора
фараонов, Луксора Хатшепсут и Рамсеса. Она часто прогуливалась здесь, и
древние камни нашептывали ей древние песни каменщиков, строивших грандиозные
здания. Она приходила к Луксорскому храму и здесь стояла в великолепном
проходе между двумя рядами огромных каменных колонн. Здешний храм Амона
также привлекал ее внимание, и она часами всматривалась в лицо титанической
статуи Рамсеса у его входа. Она проходила аллеей сфинксов, и сердце ее
переполнялось изумлением, радостью и любовью к людям, возведшим к небесам
такое чудо. Синие небеса молчали, и с приходом ночи замолкали также
растрескавшиеся камни, мудрые от нескончаемости веков. Золотая колесница Ра
погружалась в океан, и ночь нисходила на обильную богами страну пирамид.
любимыми ею танцами, и на сварливые усобицы его не хватало. Но она была в
курсе того, что происходит. Доступным всем Детям Нуна чувством, в основе
которого лежит всеведение, она ощущала и разлад, и распад, и ненависть и не
одобряла, и ненавидела это. Такое времяпровождение - удел одного только
Сета, я думаю, который и есть зачинщик всех бурь в мире, а остальных, в том
числе и Монту и Тота, он лишь втягивает во вселенское столкновение мировых
зол. Быть может, мнение такое было ошибкой, но она привыкла считаться со
своим мнением.
приспособленный под ее нужды. Проживание в таком особенном доме также
относилось к числу прихотей ее изменчивой натуры и не осуждалось, чему она
была очень рада. Дом-храм был удобен тем, что мог вместить неограниченное
число гостей, - а ведь она славилась своими приемами, - ибо был велик
размерами. А собственно ее покои, личный кабинет, спальни и прочие помещения
были устроены позади храма, переделанные из многочисленных камер для
хранения ритуальных приношений и жилищ жрецов. Цветные изображения, когда-то
сплошь покрывавшие стены, от времени стерлись, и их пришлось освежить и
подновить, резьбу колонн - углубить и привести в порядок, и храм,
превратившийся в дом, для чего, собственно, и предназначаются все храмы, в
которых живут божества, вновь засиял во всем своем великолепии.
свободное время, не занятое приемами и разучиванием новых танцев. Она всегда
была на виду - или же так казалось. Оказывалось, однако, что бывали и такие
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия