Чтение 20–й страницы книги ~Бастард~

- из-под спутанных волос на Станко глянули круглые, будто удивленные,
голубые глаза.

- Давай, - сказал Станко одними губами. Теперь он страховал
браконьера, и тот мог побороться за свою жизнь.

Илияш снова попробовал подтянуться. Станко сжал его запястья до
хруста, в ту же секунду вывалился еще один камень, за ним другой - и обе
руки Илияша сорвались почти одновременно, и Станко дернуло в пропасть, и
он, не выпуская рук проводника, вцепился в кладку коленями, ступнями,
животом...

С превеликим усилием ему удалось удержаться на краю пролома.
Положение Илияша не улучшилось ни на волосок.

- Еще, - прохрипел Станко. Ему почему-то вспомнилась торговка
леденцами - такие вкусные звезды на палочках, а мать не купила, так он в
жизни и не попробовал леденцов...

Илияш медленно, задержав дыхание, двинулся вверх. Вот его голова
показалась над проломом... Вот рука, за которую тянул Станко, оперлась о
кладку локтем... Станко пятился, отползал, давая Илияшу дорогу... Вот
проводник лег грудью на край пролома, он уже выбрался, он уже...

Черная трещина разошлась с торжествующим треском, подобно прогнившему
шву, и под браконьером обрушился целый пласт.

Станко удержался. Проводник, чудом уцепившись, снова повис на руках -
повис, с каждой секундой теряя силы.

Он поднял голову - Станко вздрогнул, увидев его лицо. Серые губы
шевельнулись, беззвучно произнося: "Уходи".

- Попробуй еще, - попросил Станко, и тоже почти беззвучно. От
напряжения он перестал различать цвета, кровь на лице и руках Илияша
казалась ему черной, а где-то на краю сознания маячил проклятый леденец:
надо же, за всю жизнь так и не попробовал...

- Уходи, - сказал Илияш. Станко подполз ближе и снова взял его за
запястья.

Глаза Илияша странно изменились. Не сводя со Станко взгляда, он
разжал пальцы.

Бездна дернула - так рыбак подсекает рыбину. Станко заскрипел зубами,
вся тяжесть Илияша оказалась подвешенной на нем, на сведенных судорогой
мышцах, на цепляющихся за камни коленях, на тисками сжавшихся пальцах.
Станко был ниточкой, на которой еще держалась Илияшева жизнь.

Проводник смотрел Станко в глаза:

- Пускай.

Под животом у Станко гадюкой поползла трещина.

- Ты что... - прохрипел Станко, - делаешь, ты?! Тянись, ты... Я же с
тобой сейчас... Вытягивайся, ты!..

Илияш застонал и снова вцепился в разлом. Станко сразу стало легче, и
он смог почувствовать, как под ним расползаются камни.

- Дурак, - сказали губы Илияша.

И он снова стал подтягиваться - безнадежно, силы его исчерпались,
сейчас камни обрушатся, и ясно было, что проводник ненавидит Станко - за
то, что тот сорвется вместе с ним...

...Перед глазами Станко стеной стояла трава. В траве лежала бессильно
откинутая рука Илияша - с белым шрамом на пальце.

Он не помнил, как им удалось выбраться. В памяти его зиял провал -
почти такой же, над которым он провел... полчаса? час? минуту? Невозможно
определить...

Пыльные камни, пьяные камни, они качались, как пьяные... Редкий мох в
бороздках сочленений, трещины, трещины... Белые пальцы, вцепившиеся...

А он, Станко, жив. Он не валяется где-нибудь на темном дне,
изуродованный, мертвый, мертвее камня. Он не висит, насаженный на острый
выступ скалы, как на вертел. Он жив и будет жить долго, и все леденцы
мира...

Илияш застонал. Станко с трудом поднялся - тело не слушалось, ноги
отнимались.

Браконьер лежал на спине, кровь запеклась на губах и на виске - след
удара о камень. Глаза смотрели в небо устало и безнадежно:

- Как ты... говорил... Добрые духи... Добрые духи, о добрые духи,
какой ты дурак, Станко... Какой ты дурак, во что ты нас втравил...

На запястьях у него наливались кровоподтеки - как от цепей.

Солнце стояло высоко, камни почти не отбрасывали тени, и раздолье
было сверчкам и ящерицам.

- Вот и прекрасно, - ровным голосом сообщил Илияш. - Клещи сжимаются,
назад дороги нет, а впереди нас ждет та самая крыса, к которой ты так
желал забраться в глотку.

Станко жалко улыбнулся. Больше всего на свете ему сейчас хотелось
ничком лечь на землю и пролежать так несколько дней.

- Ладно, - проводник с сомнением разглядывал свой кинжал. - Ладно,
коли так повернулись события... Я не намерен умирать из-за твоего
упрямства.

"Я же спас тебе жизнь", - хотел сказать Станко, но вздохнул и не
сказал.

Проводник, прищурившись, огляделся.

- Когда-то, - сказал он, тяжело поднимаясь с камня, на котором сидел,
- когда-то клещи умели сжиматься мгновенно... А теперь ловушка обленилась,
либо одряхлела, либо попросту забыла, как поступают с неудачниками вроде
тебя... да и меня тоже. Но кто знает?

Станко улыбнулся еще жалобнее. Илияш скептически поджал губы:

- Поэтому, дружок, мы пойдем сейчас в гости к крысе. К старой
отвратительной крысе с просторной глоткой, где полно места для всяких юных
дураков... Но я-то совсем не юный. Я-то не намерен подыхать... и так
глупо!

Он ощерился. Глаза его полыхали холодным злым огнем; Станко
поразился. В этот момент Илияша и в мыслях нельзя было назвать
браконьером: это был воин, мощный, сосредоточенный, и даже старый наемник
Чаба, Станков идеал мужественности, казался бы рядом с ним всего лишь
забиякой.

- Вперед, - бросил Илияш, и Станко сразу встал - будто получил приказ
от облаченного властью.

И они двинулись заброшенной дорогой, обочины которой поросли колючим
кустарником, и кустарник становился все гуще, а каменные гряды по сторонам
- выше и неприступнее. Они шли рядом, плечо к плечу; Станко держал в
опущенной руке обнаженный меч, а Илияш хищно вглядывался вперед, и ноздри
его раздувались.

На обочинах кое-где маячили мертвые деревья - грузные, черные,
неподвижные, распростершие над головами путников судорожно раскинутые
лапы. В изгибах вздутой коры Станко мерещились искаженные мукой лица;
ладонь его, сжимающая меч, давно была мокрой от пота.

А под камнями тем временем трещали кузнечики, грелись на солнце
полчища ящериц, хлопали в воздухе чьи-то крылья, замершие столбиками
суслики провожали идущих удивленными глазами... Давно, ох как давно здесь
не видывали человека.

Дорога повернула - впервые от начала пути. Борода Илияша встала
дыбом, но ритм его шагов остался неизменным, и засеменивший было Станко
поспешил приноровиться к нему.

За поворотом дорога раздавалась вширь. На правой обочине, властно
протянув во все стороны жирные корни, стояло еще одно дерево.

Станко захотелось улыбнуться - до чего потешно! Один столяр в его
селе на досуге мастерил поделки из замысловатых веток, небольших пней...
Но произведение неизвестного мастера, когда-то хлопотавшего вокруг этого
мертвого великана, поражало и искусством, и размерами: огромный профиль
старика с крючковатым носом, в зубах - длинная трубка... А на селе у
Станко почти никто не курил, только корчмарь и сумасшедшая старуха, жившая
около...

Невиданной силы удар бросил Станко на землю.

- Вот оно, - прошипел упавший рядом Илияш.

Радостно чирикнул над головой воробей.

Черное лицо с трубкой в зубах казалось умиротворенным, даже
добродушным. Ни ветерка, ни дуновения. Станко удивленно моргнул - и в эту
минуту из трубки крючконосого старика вылетело колечко дыма.

Станко разинул рот. Дым был нехорошего грязно-желтого цвета, колечко
не расплылось, как это обычно бывает, а, повисев неподвижно, сжалось в
плотное облачко.

- "Желтомара", - прошептал Илияш в тоске. - "Желтомара", вот что это
такое!

Облако висело неподвижно. Вот со стрекотом пронеслась пара сорок -
облако лениво выгнулось, зацепив одну из них краем.

Станко не знал, что птица может так кричать. Посыпались перья; вторая
сорока заметалась над бесформенным клубком, который, дергаясь, повалился в
камни и скрылся из глаз. Крик стих.

- Не... двигайся, - выдохнул Илияш.

Облако помедлило и опустилось к самой земле, где на камне стоял,
поджав лапки, глупый суслик.

- Как неудачно, - сказал Илияш.

Облако подползло к суслику и ласково заключило его в объятья.

Суслик умер молча. Когда облако снова поднялось, на камне лежала
только вывернутая наизнанку, окровавленная шкурка.

Илияш, мучительно скривившись, бормотал проклятия в адрес Станко.
Облако неспешно поплыло прямо к путникам.

Оно плыло величественно и грациозно; по краям колыхалась желтенькая