Чтение 20–й страницы книги ~Пещера~

сумасшедшие... Скорее всего, это была действительно случайность. Неаккуратный
водитель...

- Но Кович говорит, что видел... сверху, с балкона... что все было
подстроено СПЕЦИАЛЬНО! Был сигнал и...

Павла запнулась.

Смуглое лицо Тритана потемнело еще больше. И глаза потемнели тоже, и Павла
вдруг с ужасом поняла, что Тритан убежден в том, что иногда людей СПЕЦИАЛЬНО
сбивают машинами. Так БЫВАЕТ...

Он прочитал на ее лице страх. И снова взял ее за руку, профессиональным
движением провел от плеча к локтю, заставляя расслабиться:

- Вам совершенно нечего бояться.

- Кому это надо?- спросила Павла потерянно. - Вы знаете, кому это надо?..

- Никому... Это случайность. И больше она не повторится.

Глядя ему в глаза, Павла осознала вдруг, что да, действительно,
случайность, не стоит брать в голову, больше не повторится.

Облегченный вздох получился сам собой. Хотя особенного облегчения она так и
не испытала.

Тритан чуть прикрыл глаза:

- Павла... А почему Кович следил за вами? Кович - кто?

Она сглотнула.

"Не говори. Не стоит, Павла. Послушай... умного человека. Ну зачем мне...
зачем нам это надо?.. Кого это интересует, это наши личные, интимные дела..." ч

- Тритан... Кович - Зависла пауза. это режиссер. Он...

- Павла, дружище, ну вот мне совершенно все можно сказать. Я с самого
вашего прихода понял, что вы что-то в себе принесли...

- Кович, - Павла вздохнула. - Кович... Он сааг. Коротко и просто. И Тритан,
кажется, не удивился; впрочем, Тритан - особый случай. Для него разговоры о
Пещере естественны...

Как все, о чем он считает нужным заговорить.

- Он... ТОТ сааг - с запинкой уточнила Павла.

Потоком черных упругих мышц он перетекал из коридора в коридор, из перехода
в зал, из зала в новый переход; под ногами был голый сухой камень, подушечки его
лап ощущали каждую выемку, каждую шероховатость, ступали беззвучно, совершенно
беззвучно, и даже воздух не вздрагивал от его приглушенного дыхания, а ведь
одним глубоким вздохом он мог бы пустить по Пещере небольшой сквозняк - такой
объемной и мощной была его грудная клетка.

Он шел. Он тек. Его вывернутые ноздри трепетали.

Крупицы запаха сочились сверху; одним длинным прыжком он одолел переход,
ведущий с яруса на ярус. Здесь, сказало ему обоняние. И он ощутил первый толчок
охотничьего азарта.

Здесь.

Мерцали на стенах лишайники; душа его истосковалась по крупной добыче. Даже
десяток пойманных тхолей не заменит счастья охоты на сарну. На осторожную,
непростую добычу.

Пол был по-прежнему гладок и лыс- а значит, он оставался невидимым. Нюх
сарны слишком слаб, чтобы защитить ее,- а слуху ее он не даст пищи. Никакой.

Азарт поднимался в нем, заливал и захлестывал; он чувствовал, как все
быстрее и быстрее ворочается в жилах кровь. Здесь сарна. Одна. Там, за веером
расходящихся темных коридоров...

Сарны сильны- но слабеют от ужаса. Восхитительно слабеют. Вплоть до полной
покорности.

Он уже не шел и не тек- он бежал. Несся, едва касаясь камня подушечками
лап. Там, в глубине подушечек, чесались когти. Готовые выстрелить и пронизать
живое мясо насквозь...

Сделать неживым.

Спустя несколько мгновений он увидел силуэт - изящный, хрупкий, по красоте
своей схожий с известковыми узорами на стенах Пещеры. Перемигивались на стенах
камни-самоцветы, высоко под потолком кружились светящиеся жуки; воздух напоен
был запахом сарны. Сладким, свежим, вызывающе теплым запахом.

Он остановился на долю секунды- чтобы получить от этого мига как можно
более полное наслаждение.

А насладившись, кинулся.

Тело его работало безотказно. Время растянулось. Уже вися в прыжке, он
видел, как сарна медленно поворачивает голову, как ее миндалевидные, с поволокой
глаза вдруг расширяются, теряют изящество, делаются круглыми, как у барбака...

Опускаясь, он успел поймать мгновение ее страха.

Слабости. Конца.

Потом был вкус крови.

Потом мир помутился. Он справлял праздник охоты, он был пьян, он был трезв,
он был возбужден и спокоен, он был счастлив. Он был СОБОЙ...

Самоцветы, лакированные кровью, сделались еще красивее. Он запрокинул
окровавленную морду и исторг из себя клич - и знал, что от звука этого,
бесконечно повторяющегося в закоулках и норах, седеет сейчас чья-то нежная
шерсть.

Раман сел на постели.

Клич стоял у него в ушах; все остальное терялось в дымке. Колотилось
сердце; он встал. Трясущимися руками нащупал в тумбочке флакончик с каплями,
прошлепал на кухню, открыл кран; вода показалась отвратительно теплой и с
металлическим привкусом.

"Что со мной?" - подумал он смятенно. Вернулся в комнату. Сел на разоренную
кровать - это как же он метался во сне!.. Пощупал пульс, потрогал лоб. Все
нормально, все в порядке, сегодня у него будет удачный день, все получится, все
увидится в солнечном свете, возможно, сегодня к нему придет та самая,
долгожданная МЫСЛЬ...

Сарна.

Он подскочил на кровати; снова взялся за пульс. Сарна - редкостная и
славная добыча. Поймать сарну-к удаче...

Он снова встал. Натянул спортивные штаны, сунул ноги в тапочки, уселся у
телефона; долго вспоминал номер - пока не понял наконец, что не знает его и
никогда не знал. Не удосужился спросить...

Он набрал справочную; дозвонился с пятого раза, попросил непривычно
заискивающим, сладеньким голосом:

- Будьте добры, телефон Павлы Нимробец... Адреса, к сожалению, не знаю.

Телефонистка честно искала - потом печально сообщила, что найти номер по
таким данным не представляется возможным. Вероятно, владельцем телефона Нимробец
значится кто-то другой.

Раман поблагодарил. Некоторое время сидел, тупо уставившись в пыльный
паркет; потом вытащил записную книжку. Вот, режиссер телевидения господин
Мырель...

- Добрый день. Господин Мырель? Раман Кович беспокоит...

На том конце провода удивились и обрадовались. И заверили, что передача в
работе, предоставленные материалы оказались весьма удачными и буквально со дня
на день...

- Простите, ваша ассистентка... Павла Нимробец. Когда она принесет кассеты
обратно?

Кажется, Павлин шеф не питал к ней особого уважения. Его голос сделался
осторожным: в общем-то, как только господин Кович потребует...

- Я не требую, я просто прошу ускорить, так сказать... Могу я поговорить с
Павлой Нимробец лично?

Пауза.

- Конечно, - раздумчиво сказали на том конце ^Рубки. Павла Нимробец
перезвонит сегодня же... Сейчас же...

- Простите, а она уже на работе? Раман искоса глянул на часы. Девять утра.
Трубка попросила минуточку на размышления; прислушавшись, Раман смог уловить
обрывки далекого разговора. Речь шла о том, что Нимробец, как всегда,
опаздывает...

- Алло, господин Кович?.. Ее еще нет. Возможно, она с утра была в
фильмотеке... Я велю ей перезвонить вам сразу же, как она появится...

- Прошу прощения, - Раману плевать было, что именно подумает о нем господин
Мырель. - Вы не могли бы сообщить мне ее домашний телефон?

Снова пауза. Этот Мырель решил, по-видимому, что непутевая Павла
добилась-таки в жизни успеха - охмурила господина Ковича...

- Конечно,- трубка с запинкой продиктовала телефон, видимо, сверяясь с
записями. - Что-нибудь еще, господин Кович?

- Нет, благодарю вас... желаю успехов в работе и рассчитываю в ближайшее
время...

- Да, да, безусловно...

- Да, спасибо...

- Да, да...

Раман оборвал серию вежливых "даканий", стукнув пальцем по телефонному
рычагу. Тут же, переведя дыхание, набрал телефон Павлы Нимробец.

Гудок. Раман зажмурился. Эге, сердчишко-то, и капли не помогают... Сейчас
трубку возьмет ее зареванная мать... или с кем она там живет. "Сон ее был
глубок..." Его передернуло. Он вспомнил вкус крови - Павлиной крови...

Павлиной?! Он что, все-таки ВЕРИТ?! Недосуг было разбирать, есть ли у нее
проплешина на груди... Или заросла. Шерсть у сарны отрастает быстро...

Гудок, еще гудок- шестой, седьмой... Раман открыл глаза. Ему было стыдно.
Он стыдился своего страха. Гудок...

Никого нет дома. Все. Он положил трубку. Прошелся по комнате; как был, в
одних штанах, вышел на балкон. Прохладное майское утро влажным ветерком лизнуло
его плечи, тронуло голый живот - он поежился; внизу, на перекрестке улицы Кленов
и улицы Надежды, разворачивалась утренняя жизнь. Люди шли по своим делам, и этот
обычный, деловитый ритм чуть отрезвил горячую голову режиссера Ковича.

Происходящее с ним странно. Происходящее с ним ненормально: мало ли на
свете сарн... Еще неделю назад, пережив в Пещере подобное приключение, он
вскочил бы с кровати, как счастливый мальчик, и бурной энергии его хватило бы
как минимум на месяц...

Одинокий желтый одуванчик в цветочном ящике качнул желтой головой. Под
балконом прокатила вдоль улицы Кленов неприметная светлая машина с эмблемой