Ржавчина, ржавчина! Помни, Легиар! Огонь, загляни мне в глаза. Рваная
дыра, где было солнце. Посмотри, вот лезвие исходит слезами, она, она...
оба кинулись к ней.
двинулось навстречу неминуемой осени.
чем падал от усталости.
достойным удивления упорством шел бесконечными, пыльными и поросшими
травой дорогами - шел вперед без цели и надежды, просто затем, чтоб идти.
Ночью звезды равнодушно смотрели, как он искал пристанища и часто, не
найдя его, засыпал под открытым небом. Время от времени и солнце, и звезды
подергивались клочьями туч, бесновались грозы, проливались дожди - а
человек все шел, без цели, без надежды, и не было, по-видимому, причины,
которая могла бы заставить его остановиться хоть ненадолго.
похожей на стол под ворсистой скатертью. Затем дорога, кажется, повернула
- вдали замаячили подобия гор, но дорога повернула еще раз, решительно,
круто, и горы остались где-то сбоку, чтобы вскоре скрыться совсем.
жители степи охотнее пускали путника на ночь, разрешали отработать ужин и
часто давали ему в дорогу лишний кусок хлеба. Он пил воду из редких
придорожных колодцев. Иногда колодец оказывался пуст, и тогда он страдал
от жажды сильнее, чем от тоски. Степь угнетала его - ему казалось, что на
него смотрят. Ощущение это порой было так сильно и явно, что, засыпая, он
привык натягивать рваную куртку на голову.
вздохнул свободнее, но потом вдруг пришло чувство некоего неясного
беспокойства.
поле.
достать огромную сухую ветку, сломанную когда-то бурей и нависавшую теперь
над головой, у него не хватало сил. Побои, едва не стоившие ему жизни,
напоминали о себе чаще, чем хотелось бы.
оструганным столом печальная женщина, качает детскую кроватку и смотрит на
белый лоскут, запятнанный кровью. Его рука бездумно опустилась за пазуху и
извлекла сверток. Упала в темноту грязная тряпица.
Плясали отблески огня на грациозно выгнутой спинке.
окончательно и бесповоротно. Мне никогда не вернуться к тебе, мне никогда
не отомстить за то, что со мной сделали.
простертые к небу высокие ветки. Нечто незнакомое, густое, темное
поднялось волной в Руаловой душе, поднялось и перехватило дух. Там, внутри
Ильмарранена, шевельнулось чувство, которому не было названия, и -
наваждение! - он ясно услышал свое имя, его окликнули. Заметался,
оглядываясь - никого. Наваждение исчезло.
сидел и бездумно смотрел, как щепки обращаются в пепел. Ящерица смотрела
тоже.
они снова озарились холодным светом - взошла луна.
мертв, потому что Марран был магом. Стоит соединиться с ним в его смерти,
чтобы в мир вернулась гармония.
облегчением, теперь это ненадолго.
женщина. Охваченная внезапным, беспричинным ужасом, вскочила, бросилась к
спящему ребенку - но ребенок спокойно посапывал, прижав кулак к маленькой
круглой щеке. А ужас не отступал, наоборот - усиливался, перехватывал
дыхание, наваливался из темных окон, из дверных провалов, черный,
удушливый, необъяснимый. Женщина стояла над кроваткой, слушала дыхание
малыша и беззвучно шевелила губами, повторяя одно и то же слово.
посмотрел на дерево - одна нижняя ветка была надломлена, но до другой,
живой, надежной, при некотором усилии можно было дотянуться.
принуждать, подбодрила его. Он поднялся на цыпочки и перебросил конец
пояса через нижнюю ветку. Потом подумал, что не следует бросать золотую
ящерицу на произвол судьбы, вернулся к догоревшему костру, наощупь нашел
тряпицу и накинул ее на укоризненные изумрудные глаза. Оставалось только
выдолбить у корней яму и спрятать сокровище от постороннего взгляда.
отделилась темная тень.
трех шагах, стоял крупный волк.
Потом.
давно погасли.
желаю иметь свидетелей. Если ты не уберешься, будет плохо нам обоим.
глаза. Волк отвечал ему взглядом, означающим, по-видимому, робкую просьбу
о покровительстве.
замахнулся - волк отскочил и разразился горестным лаем.
Собака постояла и направилась за ним.
надежно. Оглянулся - пес снова стоял в трех шагах. Сжав зубы, Ильмарранен
принялся скручивать петлю. Обернулся рывком - пес стоял.
но уходить не собирался.
обрывом. Ильмарранен плюнул и вернулся к погасшему костру.
свешивались под лоскутными навесами, грозя опрокинуть деревянные стойки.
Добродушно взревывали продавцы, потрясая товаром и хватая проходящих за
полы. Под ногами то и дело шныряли ребятишки, норовя стянуть, что плохо
лежит; зеленой горой высились арбузы, золотисто-желтой - дыни. Где-то уже
плясали, ритмично взвизгивая под аккомпанемент заливистой дудочки и
встряхивая огромным бубном; где-то крикливо переругивались, пересыпая
взаимные обвинения длинными красочными проклятьями. Гнусаво тянули нищие,
живописно развесив лохмотья.
колбас, мимо пирамид белого, как сахар, сала и бочонков желтой сметаны.
Следом неотвязно тащился серый, большой, похожий на волка пес, тащился,
понуро опустив голову, поводя рваным ухом. Оба были мучительно голодны.
мешки под навес. Руал попросил растрескавшимися губами:
вырваться из онемевших рук. Руал вспомнил, как работали подмастерья на
мельнице Ханта.
низкорослым. Тот еще раз крякнул, нашел в полотняной сумке кусок хлеба и
кусок сыра:
бублики двое пышных, празднично одетых молодок. Руал подошел несмело,
постоял, попросил разрешения сесть рядом. Ему милостиво кивнули.
Контровский Владимир
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Свержин Владимир
Сертаков Виталий