извините - и, не дожидаясь ответа, не слушая - так вы ж ключи, Миша,
ключи-то у нас запасные возьмите - быстро спустился на один лестничный
пролет, на второй.
оставшихся от ночлежников тряпок и кусков картона, лежал паспорт.
Прописан... Все прописки погашены, последняя - город Сретенск... Область
не разобрать... На фотографии лысеющий мужик с черной небольшой
бородкой... Выдан Сретенским РОМ... Он закрыл документ.
менять цвет, исчезла летняя линялость, желтоватость и холодноватый синий
высоко висел над двором, заваленным разлетевшимся из железных ящиков
мусором.
и пошел от своего дома к дальнему, угловому выходу со двора.
цветным граффити, мимо вылизанных коттеджных городков лакированного
красного кирпича, мимо остановившихся у переездов машин, ярких, сияющих
всеми цветами своих округло-тяжелых тел, мимо жанровых сцен с собаками и
детьми на занятых пикниками лужайках, мимо антенн-тарелок, косо сидящих на
черепичных и металлических крышах, словно кокетливо сдвинутые шляпки, мимо
бирюзовых прудов, на которых винд-серферы боролись со своими разноцветными
парусами, и от них в стороны неслись, разводя стрелы маленьких волн, еле
видимые утиные выводки... Электричка летела, и вслед ей летел неистребимый
железнодорожный мусор, поднятый вихрем скорости: тяжелые, машущие
страницами "Московский герольдъ", "Московские времена" и "Московская
почта", смятые банки от "Кола-квасъ", "Сбитень светлый", "Узваръ
малоросский традиционный N_7", пакеты от стандартных завтраков из "Быстрых
пельменей", рваные пластиковые мешки от "Елисеевъ-метро" и
"Гум-гэллери"... Электричка летела, я начал дремать, положив ноги на
бархатный подлокотник пустого сиденья, а напротив, наискосок, через
проход, так же дремал усталый приказчик или банковский счетовод, а, может,
помощник стряпчего из какой-нибудь процветающей конторы в Зарядье-Сити, в
темном костюме, в безукоризненном, но чуть распущенном галстуке, в не
потерявшей свежесть за целый рабочий день белой рубашке. Интересно,
подумал я, за кого же меня принимает этот милый парень? Вероятно, за
какого-нибудь полусумасшедшего художника, артиста из Арбатского Сохо, весь
день рекламировавшего новый суперкассовый боевик о веселых сороковых, да
так и не переодевшегося.
сливово-сизым колпаком мелькали черные рощи, по государственному шоссе
N_51, идущему параллельно железной дороге, ползли две змеи - одна
навстречу поезду, желто-огненная, другая, обгоняя его, горящая красными
задними фонарями. Время от времени поезд нырял под путепровод или влетал в
тоннель, по верхнему краю въезда в который текла обязательная голубая
полоса рекламного пламени - "Фон Мекк. Национальные железные дороги.
Проверьте ваши часы".
с багажной сетки свой алюминиевый чемоданчик для бумаг, а за окном сверкал
витриной, как на любом пригородном перроне, "Каренина-Трактиръ", и
толклись жены, встречавшие своих измученных в городских конторах
письмоводителей, столоначальников, товарищей директоров департаментов,
старших приказчиков, владельцев зуболечебных и по женским болезням
кабинетов, думских дьяков и лабаз-менеджеров. Женщины, - все, как одна, по
летнему времени в коротких штанах и широких майках, - некоторые с детьми в
специальных рюкзачках или с уже подросшими, прыгавшими рядом в таких же
штанах и спортивных тапочках, обнимали мужчин в темных костюмах и вели их
к машинам, плотно стоявшим на паркинге под огромным светящимся кубом
"Одинцово. Починка и уход за экипажами Иван Ривкин и сыновья. Открыто 24
часа ежедневно". Толпа быстро рассасывалась, машины одна за другой
исчезали в уже густой тьме, мигая цветными огнями, и можно было
представить лишь по маркам и моделям автомобилей, в какие разные дома
отправляются эти одинаково одетые люди - пара на маленьком, но элегантном
"москвиче-кабрио" едет, наверняка, в хорошо стилизованную "избу" с двумя
спальнями и детской, с маленькой банькой, а семейство в мощной
"волге-спорт" затормозит на въездной аллее поместья, у дома в модном стиле
"дикий барин" с десятком комнат и бальной залой, посереди парка, аккуратно
запущенного под наблюдением выписанного из Израиля садовника, и пяток
борзых выбегут навстречу, и ночной ветер будет шевелить шелковые занавеси
широко открытых в малой гостиной окон, пока усталый хозяин, сбросив
пиджак, будет ждать в кресле обеда с тяжелым бокалом шотландского в руке.
на отделившемся полуострове, представить себе, что вся страна станет
островом богатства и скуки, островом, плывущим среди ужаса и
безнадежности, плывущим мерно и непоколебимо, островом сытости, к которой,
наконец, привыкли, и бессмысленности, к которой уже тоже привыкли - хотя,
может, не все...
заправки, под пылающим медведем - эмблемой "Тюмень-петро", сбились в кучу
тяжелые мотоциклы с высоко задранными крупами. Рядом стояли их хозяева -
темные, обтянутые, как трико, кожей фигуры неразличимого пола, и
гигантские черные яйца шлемов лежали на каждом мотоциклетном сиденье.
фару-прожектор и направил ее на меня. Полностью и мгновенно ослепленный, я
остановился, представляя себе, как я сейчас выгляжу - человек в
светло-сером бостоновом костюме с длинным, широким пиджаком, широкими
брюками, в серой летней шляпе из очень тонкого фетра, в серых
полуботинках, с черным лакированным чемоданчиком, обшитым по ребрам желтой
кожей, в левой руке, и светло-серым же габардиновым макинтошем,
перекинутым через правое плечо... "Тарзан в Нью-Йорке".
по-старомосковски слова, - пацаны, глядите, какой лох классный, па-ацаны!
всю их группу, рисующуюся черными тонкими и угловатыми тенями на
багрово-синем небе.
прям из видака, он же в "Берия'с ганг" играл! Фраер теплый, ты артист?
на обочину, пытаясь выйти из луча. - Будьте любезны, выключите фару!
приехавшие моим поездом промчались мимо меня, растворились в сизом воздухе
над шоссе красные огни, и теперь они уже принимают душ, греют в
микровэйвах ужин, смотрят вечерние серии и новости, разговаривают с
женщинами и детьми, а на пустой дороге стоит немолодой человек в дурацком
маскарадном костюме, под жестоким светом, и напротив - полтора десятка
бешено злых неизвестно на что и кого юных гадов, и один из них уже
вытаскивает откуда-то, из воздуха, кажется, окованную металлом городошную
биту, и делает шаг, и снова кричит...
Покажи кино, артист! Круче вас только яйца, а, папик?
заросшего травой неглубокого кювета, за которым сразу начинался черный
лес, и я примерно представлял себе направление, в котором надо было
пробиваться через этот лес, чтобы выйти к старой дороге, к брошенной
старой дороге с остатками асфальта, и пройти по ней километров пятнадцать,
чтобы добраться туда, где меня давно уже ждут.
за мной, па-ацаны, словим легкий кайф, я знал, что этот древний слэнг был
сейчас в большой моде среди таких ребят из богатых пригородов,
беспричинных убийц на мотоциклах, - и начал переходить шоссе наискось,
двигаясь ко мне.
рев, на дорогу из-за поворота легли две ровные полосы света - и огромный,
нескончаемо длинный, сверкающий серебром кузова, прожекторами на крыше
кабины, далеко вынесенными на кронштейнах зеркалами и фосфоресцирующими
рекламными надписями, просвистел, сотрясая землю, между мною и моим
увечьем, а, может, и смертью, трейлер-рефрижератор "камаз-элефант"
крупнейшей в стране транспортной компании "Извозъ-товарищество",
просвистел - и понесся дальше, повез, наверное, мясо куда-нибудь к
западной границе и дальше, дальше, в те края, где уже давно привыкли к
дешевому мясу, к бройлерным курам, помидорам, яблокам, маслу из России,
где без всего этого уже давно немыслима была бы жизнь...
нагнувшись, но все равно задевая невидимые ветки, помчался в лес, в
непроницаемую его черноту, спотыкаясь о корни и сдирая носы шикарных, на
заказ сшитых сухумским подпольным сапожником в сорок седьмом полуботинок,