словно молодое вино, отмерив тридцатилетнего коньяка. А другой под
стойкой шнурок звонка дернул. Где-то там, в хозяйском кабинете, сейчас
трезвон начался.
икрой и ломтиками вяленой конины, щедро приправленной перцем, по
руссийской моде. Никто на меня внимания не обращал. Пришел богатенький
бюргер, да и кутит себе потихоньку.
рука, вся в перстнях стальных. Вийнмайстер сразу напрягся, превратился в
сплошное внимание и готовность услужить.
когда тебя дураком считают.
повернулся: -- Дурак.
дверей плакат вывесил... думал, поймешь.
неповоротливый, но голова работать только лучше стала.
ребята, что ты меня сдал, так за год трижды больше потеряешь.
слуги?
-- Небось за последнюю неделю всех мало-мальски ненадежных разогнал.
улыбнулся, кивнул, сдвинул залихватски охотничий берет с пестрым пером.
глотнул минеральной из стакана, тяжело встал. Обронил: -- Как допьешь...
ко мне поднимайся. Сразу бы шел, чего старика гонял? Твоим ногам
ступеньки не помеха, а мне... эх, старость...
были кабинеты для самых доверенных клиентов и его собственная берлога. Я
немного посидел, коньяк смакуя, потом оставил для мастера еще монетку,
да и двинулся следом.
плеток, ни смешков мерзких. Отдыхали все затейники, к ночи готовились.
живот получить, входя без стука. Отворил.
торчали исполинские оленьи рога, давшие когда-то название всему
ресторану. В зале такие же к стене прибиты, только эти куда более
ветвистые, красивые.
торчала. Смотрел на меня задумчиво, и я почему-то понял -- в руке у Нико
и впрямь пулевик.
любишь. Только...
запивать? Меня с того пучит. Девочек молоденьких приглашать -- так ведь
раз в год если что получится... уже праздник. Деньги... с собой не
заберу. Что мне, на железный гроб копить? В деревянном теплее, знаешь
ли. Искупитель вовсе без гроба остался, и то не жалуется.
скупщик краденого, подлец и богохульник.
Я подошел, склонился, глянул. Листовки маленькие, с теми же рисунками и
текстами, что на плакате. Только здесь рисунки были цветные. На цветном
Марк был вообще как живой, зато я последнее сходство утратил.
печатает. Дорогая штука. Каждый такой листок железную монету стоит.
солдатам показывали. А кое-где и на стенах... в людных местах, чтоб не
сорвали. Только все равно посрывали, висит теперь твоя морда в бедняцких
домах, интерьер облагораживает.
в карман.
от нарисованной. Чего в Амстердам-то заявился?
не станет.
Маркус. Впутал в свои дела.
знать, но не знаю.
шумная. Проезжали экипажи и телеги, фланировали по тротуарам богатенькие
бездельники и просто лоботрясы. В пестрой будочке торговал нежной
малосольной сельдью с луком и печеными угрями рыбник. В другой --
румяная тетка жарила в кипящем масле сладкие колобки-ойленболен,
разливала горячий глювайн. Девица понятных занятий скучала под тентом в
открытой забегаловке на углу, -- будто и не холодно ей, и не сыро, в
легком платье на ветру. Чашечка кофе перед ней давно остыла, но сидит
терпеливо, ждет удачи.
как у умного отца, дивящегося на глупого сына. -- Ты с каторги сбег,
мальчишку утащил, планёр угнал. А потом -- упустил принца?
самого помяло. Лекарь сказал, что, может, в ребре трещина есть.
яростью. -- Не вру я! Сестрой клянусь, не вру!
Верю. Так хоть расскажи, что было? Я многое слышал... и в газете писали,
и глашатаи рассказывали, и так... слухи ходят. Только твой рассказ
интереснее будет.
железная, незапертая. За ней прятались такие напитки, что даже в
"Оленьем Роге" редко кто закажет. Вытащил я бутылочку коньяка, постарше
меня возрастом, два дорогих -- резного хрусталя, в блестящей стальной
оправе, -- бокала, поставил на стол.
стояли блюдца с сыром, ветчиной, оливками, еще какой-то закуской. У него
всегда к неожиданному визиту все приготовлено. Как станет засыхать еда,
так ее вниз, на стол посетителю попроще...
каторжник Ильмар и младший принц Маркус. О награде. Портреты, опять
же... хотя по газетным портретам даже я тебя не узнал.
Щекотливое дело... ты рассказывай, Ильмар.
удовлетворит. И начал рассказывать, с того дня, как меня взяли в Ницце
-- прямо у церкви Искупителя, на улице, позорно, руки заломив и на
голову колпак преступника набросив...
колпаке, в колодках?