здания, срывал с деревьев сухие листья вместе с ветками, а с прохожих
шляпы и кепочки, ветер буквально вырывал из рук у людей сумки, пакеты,
коробки, и все это кубарем, вперемешку летело по тротуарам и мостовым.
Начиналась паника.
застекленного перехода. Пилот уже отчаянно ругался. Это было видно по его
лицу в целом и по яростной артикуляции в частности. Не слышно было ровным
счетом ничего: к жуткому вою ветра добавлялся еще и шум вертолетного
движка.
сели.
всем наушники.
хотелось. Никто просто не понимал, о чем можно говорить в такие минуты.
центром столицы. Кто-то постоянно запрашивал их по радио, и пилот отвечал
стандартными позывными, иногда добавляя отрывочные слова паролей и кодовые
номера. Стрельбы нигде видно не было, но по отдельным улицам уже ползли
танки, на других выстраивались в цепи полицейские и спецвойска, безоружные
люди поспешно разбегались по домам, озверевший ветер гнал целые реки
мусора, из которых на площадях образовывались маленькие смерчики. А
президентский дворец горел. Тихо, торжественно, красиво, отбрасывая
карминные отсветы на погружающийся в сумерки город. Раненых, обгоревших и
задохнувшихся из огня не выносили. Не было там, похоже, никого. И никто не
спешил тушить этот гигантский пожар. Просто вокруг стояло оцепление из
гвардейцев, строгих и неподвижных, как почетный караул. "Не хватает
траурных повязок на рукавах", - подумал Виктор.
Режьте меня, не буду отстраивать заново президентский дворец!
оживился и начал насвистывать бравурную мелодию.
музыкальной фразы. - Господи, какую же чушь мы пели когда-то!
других в этот момент. Они все четверо дурачились и шутили, как дурачатся и
шутят солдаты перед атакой, добиваясь максимального расслабления, чтобы
потом, когда раздастся приказ, вмиг отбросить все лишнее и превратиться в
один стальной сжатый кулак, готовый к бою. А Селена слишком много знала и
слишком тонко чувствовала, она уже не могла теперь быть просто солдатом,
просто бойцом.
курс, и они пошли на форсаже, выжимая шестьсот километров в час или
сколько он там мог, этот последний шедевр военной науки.
катаклизме он был не главным, он стал какой-то дремучей периферией, а
центр мира сместился туда, на север, к выжженному сошедшим с ума климатом
губернскому городку, к таинственному Лагерю душевнобольных бедуинов.
Виктор еще со вчера запасся пистолетом. Он, конечно, не собирался
принимать участие в бою, он даже слабо верил, что бой вообще будет, -
просто знал по опыту: когда начинается заваруха, спокойнее быть
вооруженным, просто потому, что, как говорится, дураков на свете больше,
чем людей.
воздуха все было лучше видно, а во-вторых, на машине они бы просто не
проехали. Сколько нагнали войска в район Лагеря? Дивизию? Две? Корпус?
Может быть, армию? И плюс все те, кто прибыл сюда два дня назад. И плюс
вся губернская полиция. И плюс огромная ударная бригада СВПВ. Зеваки,
демонстранты, тайные агенты - словом, мирные жители стояли толпами
вдалеке, в основном на некогда травянистых, а сейчас абсолютно голых,
высохших склонах холмов вокруг. Все посты на территории Лагеря были
оставлены солдатами. Бараки бедуинов притихли, затаились, ни одна живая
душа не появлялась оттуда, и даже свет в окнах не горел. Смеркалось. Все
чего-то выжидали. Приказа штурмовать? Активных действий со стороны
противника? Или просто у моря погоды?
и темными зданиями обозначилось какое-то шевеление. Ветер гнал по земле
пыль и колючки, закручивая их, взвихривая, поднимая все выше в воздух, все
выше, выше, все более толстыми столбами - не только пыли, но и песка, и
камней. Это были уже настоящие смерчи, десятка два высоких могучих
спиралей, жутких крутящихся веретен, танцующих вдоль всего периметра.
Наконец один смерч, разрывая проволоку, вышел за ограждение, подкрался к
танку, окутал его, словно гусеницу, коконом, приподнял и поставил на
место. Будто живое разумное существо, он вернулся в Лагерь (только что не
стал забор ремонтировать!), и монотонное кружение всех смерчей по
периметру продолжилось.
ничего не произошло.
было отвратительно, Фарим ругался все громче и наконец рявкнул:
тяжелых бомбардировщика, летящие клином, заходили в пике над Лагерем.
Виктор закрыл глаза. И в ту же секунду открыл их снова, потому что рев
внезапно смолк. Нет, это была не глухота, остальные звуки остались: голоса
в кабине вертолета, скрип сидений, писк в наушниках. Это было примерно
так, как если бы кто-то нажал на пультике телевизора кнопку "MUTE": мол,
дурацкое кино, слишком шумное, разговаривать мешает, а посмотреть можно.
Посмотреть было на что: бомбардировщики зависли в воздухе, гордо задрав
острые носы к небу, как памятники самим себе. Экипажи их
катапультировались, и шесть оранжевых парашютов расцвели над лагерем, как
шесть заходящих солнц. Они опускались медленно-медленно, и ветер относил
их вон от Лагеря - за колючую проволоку, за вторую, за третью линию
оцепления.
остальные завороженно следили за этим медленным падением. Потому что,
когда наконец все шесть летчиков одновременно коснулись ногами земли,
кто-то все-таки дал команду на штурм.
минуту топливо кончится.
бомбардировщики, висит в воздухе просто на честном слове, а двигатель
заглох, потому что топлива давно уже нет. Однако лопасти вращались с
прежней скоростью, и вертолет послушно опустился.
белый свет, как в копеечку. Селена вышла спокойно, даже слишком спокойно,
потухшая какая-то, безразличная ко всему, подошла к колючей проволоке,
приладила поудобнее автомат и выпустила всю обойму прицельно по гласному
корпусу. По тому, что называлось когда-то главным корпусом. Теперь это
были просто дымящиеся руины.
зданий на территории бывшего Лагеря, когда расстрелянная, пышущая жаром,
похожая на только что застывшую лаву земля треснула и из этого
циклопического разлома полезло что-то огромное, круглое и светящееся.
О_н_о_ выплыло наружу и оказалось просто голубой сияющей сферой - этакая
шаровая молния, метров пятидесяти в диаметре.
стреляли теперь по нему изо всех видов оружия, хотя уж это-то была явная
бессмыслица.
Некоторые переставали жать на гашетку, и тогда пули вырывались из стволов
самопроизвольно, а голубой шар пожирал их - он, видимо, просто
подзаряжался таким образом. Оружие, переставшее стрелять или брошенное,
тут же устремлялось по воздуху в сторону шара и исчезало в его мерцающей
глубине.
выпускают на волю птиц, подумал он. Пистолет вспорхнул и умчался в голубую
высь. Как это было здорово!
какого-нибудь оружия, он уже съел все танки и самолеты, все зенитки и
гаубицы. И полыхал теперь еще ярче, и вокруг сделалось светло как днем. А
Селена плакала, она уже все поняла, но не хотела отпускать свой автомат, у
нее еще остался последний патрон в патроннике. И Виктор сказал ей: