ржет как мерин: благослови, отче, ибо грешен я! Пожал монах плечами - а
кто не грешен, сын мой?! - и дал деру от греха подальше.
их мельницы был, и остался мельник Стах старшим. Все как у людей: жена,
трое девок-помощниц, хлопец тринадцати лет подрастает, наследник, значит,
опять же хозяйство!.. вдобавок то масла принесут, то меду, то еще чего, а
Стах Топор уйдет в клеть, посидит там, потом вернется - кивать или
отмалчиваться...
нынешнего старого князя. Давно это случилось, три с лишним десятка лет
минуло, в те поры князюшка лихой был, ядреный, слова поперек не скажи...
Подняли егеря медведя, зверь на князя, князь на зверя, всадил в мохнатую
грудь рогатину, налег - а древко возьми да и сломайся! Как хворостиночка.
Подмял матерый мишка Лентовского, и быть уже беде, так тут мельникова жена
неподалеку грибы собирала. Видит: живая душа без покаяния погибает;
схватила горсть земли, подолом крест-накрест обмахнула, рыкнула
по-медвежьи и зверю в глаза кинула. Скатился косолапый с князя и в лес!
Ровно черти за ним гнались. Встал князь с земли, утерся - а Стахова женка
отроду смешливая была, не удержалась и прыснула, на мятую княжескую рожу
глядя! Стерпел Лентовский - егеря аж бровями повели - и говорит:
(польск.)] Говори, не стесняйся - мы, Лентовские, караем страшно, но и
награждаем щедро!
мельника Стаха. - А мне, вольной, и того достаточно, что все живы: и я, и
ты, и хозяин лесной, под которым ты, ровно баба под мужиком, стонал да
бока пролеживал...
все живы: и князь, и ты, и княжеский байстрюк в твоем чреве! Что скажешь?
схватились, а Лентовский смеяться стал.
забаву. Сам смотрел, как ловчие тешились, трубку курил, затем постоял над
растерзанной женщиной и приказал егерям бабе руки рубить. Правую, что
князя била, по локоть; левую, не такую виноватую - только пальцы. Не
посмели егеря ослушаться, сделали бабу безрукой, прижгли факелом раны, а
Лентовский самолично ей на шею кошель с большими деньжищами привесил и
велел с почетом домой проводить.
Топоры в корчме Ицка Габершляга сиднем сидели, горькую пили - домой идти
боялись. Выл мельник Стах над женой диким воем, с того света вытаскивал -
вытащил. Только что с того?! Деньгами проклятыми расколотой жизни не
склеить, рук новых не купить, а до князя Топору ни топором не дотянуться,
ни словом достать. Не боится Лентовский ни Бога, ни черта - на таких порчу
наслать никак невозможно, а сухим деревом в лесу придавить, так для этого
рядом быть надо, чтоб видеть-слышать... куда мельнику за князем по лесам
гоняться?!
принялся, подкатил к мельнице тарантас. Спрыгнул с облучка худой возница в
богатом камзоле, какие не носит окрестная шляхта, и в зеленом берете с
петушиным пером. Не пускал раньше мельник Стах гостей на ночь глядя, да
еще незнакомых - а этого пустил. До утра толковали. А за час перед
рассветом вышел Петушиное Перо с мельницы, к тарантасу своему направился.
- Сам знаешь: я не купленный-проданный, я потомственный Топор, и даже ради
мести... нет, не сошлись.
тарантаса, не уезжает, ровно ждет чего.
вывернулся и рукой гостю машет: сюда иди, мол! Стали оба у подклети, слово
за слово... молодое дело горячее, вот уже и ножик по руке полоснул, и перо
гусиное в крови искупалось, чертит по желтому пергаменту, торопится!..
разные стороны, а тарантаса уже и след простыл.
князь, что сейчас в старых князьях ходит, во время панихиды тайком ус
довольно подкручивал: не было счастья, так несчастье помогло! С последней
охоты, с зимней веселой травли, привезли егеря труп старшего брата в
розвальнях. Сказывали: волк глотку перервал. Вот ведь что странно - из-под
медведя живым выбрался, на вепря-одинца хаживал, рысь-матку брал, а тут
волк...
мукой обсыпали зверя с головы до ног...
дико было видеть волчью усмешку на человеческом лице.
паутинками, и тени бродили по поляне, сталкивались, сливались, суматошно
всплескивали рукавами, мазнув то по тихому Джошу, то по плечистому сыну
мельника, то по женщине...
вслух или только подумала.
выбирал, сам и отвечу. Мне кровь княжеская, знаешь, какой сладкой
показалась?! Как мамкин поцелуй... когда матери мертвых сыновей в лоб
целуют. Стоял я над катом-Лентовским, пасть в багрянце, сердце соловьем
поет, а сам чувствую: жизнь закончилась. И его, и моя. Дальше уже не жизнь
будет. У Петушиного Пера на короткой цепи до самой смерти, а после смерти
и того хуже - разве ж это жизнь?! И поверишь - ни на грош жалко не было.
Ни тогда, ни после. Даже когда купца волошского рвал, который чем-то
Хозяину не угодил; даже когда девчонку-трехлетку из Бугайцев выкрал...
Сгорел дурак-Топоришко, один Гаркловский вовкулак остался!
мельника, теребя медный браслет на правой руке - памятку от приемной мамы
Баганты, полученную при уходе из Шафляр. - Меня или себя? Говоришь, что
сгорел, а сам вон каким огнем пылаешь... не обжечься бы! Меня-то зачем
спасал?! По приказу?! Петушиное Перо велел?
высоких скулах.
поднять велел, попутчиков твоих в клочья велел, тебя к нему на мельницу
загнать велел... хитер отец мой, Стах Топор! Таких отцов поискать! - на
тебя у Петушиного Пера душу мою сменять решил! До сих пор себе простить не
может, что не успел тогда меня удержать...
молитвой да крестом прикроет, оборонит! Говорю ж: хитер мельник Стах! Тебя
на меня, как мерку муки на горшок масла, монаха против Нечистого, как
частокол против медведя, а сам сбоку притулится да приказы отдавать
станет!
прямо сейчас?
провожу, а дальше сама как знаешь. Беги из наших мест, баба, не будет тебе
здесь покоя! Ты теперь, как золотой талер - многим подобрать захочется...
паче сила за вами, не убегу!
в глубоко утопленных глазницах.
стерегись, прохожий, бегом беги мимо!
понять можно! А я как услыхал, что нашлась в мире такая женщина, что за
душу своего мужика на Сатану поперла и купленный товар из рук его поганых
вырвала - веришь, в лес удрал и всю ночь на луну выл! От счастья - что
такое бывает; от горя - что не мне досталось!.. Короче, на рассвете бери
за холку суженого своего четырехлапого и беги, покуда можешь!
Откуда ты знаешь?! Петушиное Перо рассказал?!
обеими руками вцепился в густую шерсть на горле одноухого, прямо под
дернувшейся челюстью.