меча, Блистающего из рода Дан Гьенов!
докрасна, и молот невидимого пока кузнеца-повитухи рушился сверху, раз за
разом, сплющивая уродливые неровности, уплотняя мою плоть - и удары эти
приятно-звенящей дрожью отдавались в рождавшемся теле, гибком,
разгоряченном, юном, рвущемся жить!.. я рождался в огне и звоне, я выходил
из горнила пламени, возбуждение все сильней охватывало меня, и сила ударов
молота передавалась...
Анкор, вновь оказался в шатре Куш-тэнгри. Сам Неправильный Шаман неуклюже
стоял на четвереньках - видимо, он упал вперед и едва успел опереться
руками об пол, выпустив клинок Единорога. Как он при этом не порезался - а
он не порезался - оставалось загадкой. Шаман изумленно смотрел на
Единорога... на мою железную руку.... и наконец наши взгляды встретились.
усилия и почти незаметно для глаза оказался сидящим на своем прежнем
месте.
то, что возникло вокруг... что возникло в нас.
першило от едкого дыма, и рука в латной перчатке, по локоть забрызганная
дымящейся кровью, вздымала вверх тяжелый ятаган Фархад, который потом
назовут иль-Рахшем, Крылом бури - и мощное лезвие, визжа от ярости,
опускалось на головы врагов, рассекая шлемы и черепа, и скользил на плитах
площади гнедой жеребец, а я, мятежный эмир Абу-т-Тайиб Абу-Салим
аль-Мутанабби, все смеялся в порыве боевого безумия, и бежали оставшиеся в
живых защитники Кабира, а за ними вдогон неслись воины на взмыленных...
путь: с Единорога на мою правую руку, с руки на мое лицо...
заглядывал так далеко... тому аду было десять дюжин лет и еще немного. Но
сейчас... Когда это было, Асмохат-та?
столетий, Куш-тэнгри, рожденный седым.
язвительный Обломок, услышав вопрос шамана в изложении Единорога.
голосе. - Теперь я готов поверить в это... Но не верю. Ты не сердишься?
прошлое? На прошлое твоего нынешнего воплощения?
потянулся к Неправильному Шаману.
Бесед и турниров, ярких одежд и оружейных залов; мы любовались подставками
для Блистающих и слушали песни бродячих чангиров, мы дышали жаром кузниц и
творили Церемонию Посвящения, мы меряли мою жизнь вдоль и поперек, жизнь
до сверкающего полумесяца Но-дачи, жизнь, до краев наполненную звоном
Блистающих, готовых скорее умереть, чем пролить кровь; мы были там,
дома...
Ты не Асмохат-та. Ты больше, чем Асмохат-та. Ты жил в раю, и сумел
добровольно уйти из него. Я буду звать тебя этим именем, а истина пусть
останется между нами.
бывших до нас, при нас; будущих после нас.
человек, сидевших у одного из этих костров, но большинство наших (я
подумал "наших", улыбнулся, вспомнил о "ненаших", способных вскоре
объявиться поблизости, и перестал улыбаться) уже удалились в шатры -
отдыхать. Налетел порыв стылого, пронизывающего ветра, я зябко поежился и
взглянул на небо. Оттуда на меня безучастно смотрели холодные колючие
звезды.
понял, что это такое и откуда оно взялось. А потом обнаружил у себя на
плечах меховую доху, повернулся и увидел Чин, облаченную в точно такое же
одеяние; видимо, Чин уже некоторое время стояла у меня за спиной.
пытаясь... ах, да ничего такого особенно мудрого не пытаясь, кроме как
обнять мою маленькую грозную Чин.
поверить в ее искренность - поэтому я обнял ее еще крепче и зашептал на
ухо всякую ласковую бессмыслицу.
его заткнуться.
более что эти двое были заняты друг другом не меньше нас.
это ей не очень-то удалось, да и трудно сердиться на того, с кем в данный
момент целуешься; и мы в четыре ноги двинулись к шатру.
между поцелуями, - из Кабира в Мэйлань (пауза), из Мэйланя в Кулхан
(пауза), из Кулхана в Шулму эту про(пауза)клятую... И что я в тебе,
жеребце необъезженном, нашла?!
нашла...
в которой на отлете держала Волчью Метлу.
в виду что-то свое.
ан-Танья) уже успел протопить; через минуту Единорог в углу умильно
касался кисточкой Волчьей Метлы, что-то ей шелестя, а мы с Чин нырнули под
ворох предусмотрительно заготовленных (кем?.. неважно...) теплых шкур, и
больше я не собираюсь ничего рассказывать, потому что... потому что... не
ваше это дело!.. и вообще...
Обломка, а самого Обломка бросить подальше от меня и моей правой руки, так
что до утра я его не слышал.
что Чин в шатре уже нет. Поспешно схватив Единорога, я откинул полог шатра
и... и убедился, что ничего страшного не случилось. Асахиро ругался с
возбужденным Куш-тэнгри - впрочем, делалось это достаточно беззлобно,
чтобы потребовалось мое вмешательство - Коблан развернул наконец свою
походную кузницу и что-то деловито ковал, невысокий крепыш-ориджит помогал
ему, держа заготовку клещами; другой шулмус, постарше, сидел рядом,
вытянув плохо сросшуюся после той памятной битвы ногу и изумленно качал
головой. Еще несколько детей Ориджа вместе с хохочущими Фальгримом и
Диомедом столпились вокруг спорящих шамана и Асахиро; Ниру, прихрамывая,
руководила приготовлением пищи...
Единорогом мгновенно узнали характерный лязг с присвистом Волчьей Метлы.
голого всклокоченного Асмохат-та, невесть зачем высунувшегося из шатра с
мечом в руке - и со вздохом принялся одеваться.
Единорог, укладываясь поверх шкур и задумчиво мерцая обнаженным клинком. -
Правда, ни тебе подставки, ни угла своего - хотя к походной жизни я уже
привык. Зато интересно. Шаман этот опять же... Ну что, Асмохат-та будущее