ремесло. Одни едят. Другие... на то, чтобы их ели. Политика - это ис-
кусство есть. Она не для нас, мы - мелкая тля. Для вас политика, для нас
земля. Иметь суждение - не наше дело. Мы люди невежественные. Что мы
умеем, кроме того, чтобы, как Адам, наш отец (говорят, он был и вашим
отцом: что до меня, то я этому, простите, не верю... разве что вашим
родственником), - что мы умеем, кроме, значит, того, чтобы брюхатить
землю и делать ее плодородной, вскапывать, вспахивать ее недра, сеять,
выращивать овес и пшеницу, подрезать, прививать виноград, жать, вязать
снопы, молотить зерно, выжимать гроздья, делать хлеб и вино, колоть дро-
ва, тесать камни, кроить сукно, сшивать кожи, ковать железо, чеканить,
плотничать, проводить канавы и дороги, строить, воздвигать города с их
соборами, прилаживать нашими руками к челу земли убор садов, расцветать
по стенам и доскам очарование света, извлекать из каменной оболочки, в
которой они зажаты, прекрасные и белые нагие тела, ловить на лету проно-
сящиеся в воздухе звуки и замыкать их в золотисто-бурое тело стонущей
скрипки или в мою полую флейту, - словом, быть хозяевами французской
земли, огня, воды, воздуха, всех четырех стихий, и заставлять их служить
на утеху вам... что еще мы умеем и с чего бы мы вдруг могли возомнить,
будто что-то смыслим в общественных делах, в княжеских спорах, в священ-
ных помыслах короля, в играх политики и в прочей метафизике? Выше
собственного зада, сударь мой, не стрельнешь. Мы вьючный скот и созданы
для того, чтобы нас били. С этим я не спорю. Но чей кулак нам приятнее и
от чьей дубинки легче нашей спинке... это, сударь мой, вопрос важный и
моим мозгам непосильный! Сказать вам по совести, мне это все равно. Что-
бы вам ответить, надо бы самому взять обе дубинки в руки, взвесить и ту
и другую да самому испытать их как следует. А так, приходится терпеть!
Терпи, пока ты наковальня. Бей, когда будешь молотом...
сердиться; но тут один конюший из свиты, который в былое время видывал
меня у покойного доброго нашего герцога Неверского, сказал:
ник, повитийствовать великий охотник. Он по ремеслу резчик.
димо, прежнего мнения и проявил некоторый интерес к его тщедушной особе
("тщедушной" сказано здесь из скромности, ибо вешу я, дети мои, немногим
меньше мюи) лишь тогда, когда услыхал от конюшего и от своего хозяина,
господина д'Ануа, что такие-то и такие-то знатные дома мои работы ценят
весьма. Тогда он не менее остальных восхитился показанными ему во дворе
фонтаном, изваянным мной и изображающим девушку с подобранным подолом,
которая держит в переднике двух уток, а те бьются, разинув клювы и хло-
пая крыльями. Затем он осмотрел в замковых покоях мою мебель и мои рез-
ные филенки. Господин д'Ануа распустил хвост. Уж эти мне богатые скоты!
Можно подумать, будто работу, за которую они заплатили своими деньгами,
они и сотворили! Майбуа, дабы оказать мне честь, счел уместным удивиться
тому, что я сижу здесь, в душной дыре, вдали от великих умов Парижа, и
замыкаюсь в таких вот работах, где все - только терпение, правдоподобие,
ничего вымышленного, - только зоркость, никакого полета, - только наблю-
дательность, никаких идей, никакого символа, аллегории, философии, мифо-
логии - словом, всего того, по чему знаток распознает высокую скульпту-
ру. (Человек высокого рода восторгается только высоким.)
отлично, сколь малого я стою, что никто не должен переступать своих гра-
ниц. Бедный человек нашей породы ничего не видел, ничего не слышал, ни-
чего не знает, а потому и держится, если он разумен, нижнего яруса Пар-
наса, где воздерживаются от каких бы то ни было обширных и возвышенных
замыслов; и от вершины, где виднеются крылья священного коня, отвращая
испуганные взоры, он ломает внизу, у подножья горы, камни, которые могут
пригодиться для его дома. Скудоумный от нищеты, он создает и измышляет
только то, что идет на ежедневную потребу. Полезное искусство - таков
его удел.
чок. - Прекрасно только бесполезное.
искусстве и в жизни. Нет ничего прекраснее, чем алмаз, принц, король,
знатный вельможа или цветок.
мне на ухо:
агнец невинный, я тебя знаю. Нечего отпираться. Этого парижского красав-
чика щипли себе на здоровье, сынок! Но если ты когда-нибудь вздумаешь
покуситься и на меня, берегись, Брюньон, милый дружок! Найдется у меня и
батожок.
На моего благотворителя! Да как же можно подозревать Брюньона в подобной
гнусности? Быть гнусным - еще куда ни шло, но, боже мой, быть глупым!
Покорнейше благодарю! За этим я и сам смотрю. Нет, мне шкура дорога, и я
уважаю всякую шкуру, которая умеет заставить себя уважать. До нее я не
дотронусь: дудки, не такой я дурак! Ведь вы не только меня сильнее (это
само собой), но и куда хитрей. Ведь я только малое лися, рядом с Лисом,
что в замке заперся. Сколько у вас тут башен, в вашем каменном мешке! И
сколько вы засадили туда старых и малых, убогих и удалых!
талант, менее всего им свойственный.
лучше, что-то в твоем. Уж если ты вошел в ворота, так вряд ли спроста.
Вы читаете в глубине сердец не хуже, чем бог-отец.
щицу (Фортуну на колесе, некогда купленную в Мантуе), которую я выдал,
для круглого счету, старый сумасброд, за свою работу. Их похвалили уме-
ренно. Затем (ну и путаница!) одну свою вещицу (медальон, изображающий
молодую девицу) я показал им не как свою, а как сделанную в том краю.
Пошли ахи и охи, возгласы и вздохи. Все таяли от восхищения. Майбуа, ко-
торый так и дрожал, заявил, что на ней виден отсвет латинского неба,
отсвет земли, дважды благословенной богами. Назареем и Олимпийцем. Гос-
подин д'Ануа, который так и ржал, отсчитал мне за нее тридцать шесть ду-
катов, а за ту - три.
рассказал, как однажды господин герцог Бельгард приехал в Кламси постре-
лять птиц. Добрый вельможа ничего не видел в четырех шагах. На моей обя-
занности лежало, когда он стрелял, сбрасывать вниз деревянную птицу и
вместо нее, быстро и ловко, подносить другую, подстреленную в самое
сердце. Все очень смеялись, и вслед за мной всякий, в свою очередь, по-
ведал какую-нибудь занятную штуку про наших господ. Уж эти знатные гос-
пода! Когда они царственно скучают в своем величии, ах, если бы они зна-
ли, до чего они нам смешны!
взаперти. Прослушав его, мой Флоримон стал меня горько попрекать, что я
так дешево продал, как свою, итальянскую работу, раз они так высоко оце-
нили и так щедро оплатили ту, что была итальянской только по прозвищу. Я
ответил, что потешаться над людьми я согласен, но обжуливать их - нет!
Он горячился, спрашивал меня в сердцах, какая мне корысть в том, чтобы
веселиться за собственный свой счет. Чтоб люди казались нам смешны, не
стоит платить из своей мошны.
всем довольны, речи наши вольны, и своим речам всякий смеется сам. И ты,
мой друг, не жалуйся! Ведь только поэтому и ты по сей день не рогат, как
олень. Мне так забавно знать, что я в любую минуту могу тебя обмануть,
что я обхожусь без этого. Да ты не хмурься так! Жалеть тебе не о чем.
Ведь это все равно, как если бы оно было на самом деле. Улитка, спрячь
рожки. Я вижу их тень на дорожке.
нам в виде форейтора орлеанского поезда. В понедельник на прошлой неделе
чумный случай был занесен в Сен-Фаржо. Дурное семя, быстрый рост. К кон-
цу недели их оказалось еще десять. Затем все ближе к нам, вчера чума
объявляется в Куланж-ЛаВинез. Ну и переполох в утиной луже! Все храбрецы
- давай бог ноги. Мы погрузили детей, гусей и жен и отправили их по-
дальше, в Монтнуазон. На что-нибудь и беда годна. По крайней мере в доме
тишина. Флоримон также уехал с дамами, заявив, - этакий трус, - что не
может оставить свою Мартину, которая должна родить. Много толстых господ
нашло весьма веские основания для прогулки; заложив повозку, они решили,
что лучше не придумать погоды, чтобы посмотреть, как поживают их всходы.
меивали вдоль и поперек. Господа старшины поставили стражу у городских
ворот на Оксеррской дороге, и приказ был строгий гнать всех нищих и бро-
дяг, которые вздумали бы войти. Прочие, господа с гребешком и горожане
со здоровым кошельком, должны были все же подвергнуться осмотру трех на-
ших врачей - мэтра Этьенна Луазо, мэтра Мартена Фротье и мэтра Фильбера
де Во, напяливших на себя, для отвращения заразы, длинные носы, набитые
мазями, маски и очки. Мы над этим очень потешались; и мэтр Мартен
Фротье, человек милый, не выдержал серьезности. Он сорвал с себя нос,
заявив, что не желает заниматься ерундой и всему этому вздору не верит.