мальчики часто говорят неподобные слова, и, словом, все там не так, и что он
больше не хочет в училище, но, конечно, все равно поедет туда, ежели так
нужно матери и Господу, и будет терпеть эту муку так, как терпел поношения
от иудеев Исус Христос.
Глава 18
привыкают, кто раньше, кто позже, и к распорядку, и к многолюдству, и к
самой учебе, находят приятелей, заводят дружбы, начинают слушать и понимать
учителя, а не просто смотреть ему в рот. С будущим Сергием, однако, все
получилось по-иному.
начал исполнять свое решение с тем же упорством, с каким когда-то, малышом,
забирался на лестницу.
шуток и намеков, а в перерывах между уроками строго выстаивал у стены,
бормоча про себя молитву. В эти минуты особенно настырно лезущих к нему
сверстников Варфоломей попросту отпихивал, а так как он был сильнее многих
сверстников, то шалуны, получив несколько раз основательный отпор, начали
побаиваться Варфоломея, и предпочитали дразнить его издали, кидая в
нелюдимого сверстника кочерыжками и огрызками яблок.
сказанное, и вообще был памятлив. Многие молитвы и псалмы Давидовы знал
наизусть еще с младенческих лет, не уступал другим и на уроках пения, но
главного, грамоты, одолеть не мог. Зубрил (даже ночами снились ему и кричали
на него голосом наставника страшные буквы), повторяя по сотне раз:
вощаницах образы всех этих "иже" и "зело", но что-то произошло с ним с
самого первого урока, с первого дня учения, почему он никак не мог, а вернее
сказать, не хотел из всех этих "они", "суть", "твердо" сложить ни одного,
самого простенького слова.
азбуки составляют вразумительный текст: "Аз (то есть "я") буки ("буки"
рисуют таким вот значком - "Б", - это он тоже усвоил) веди (ведая, разумея)
глаголь (говори) добро есть"... И так далее, до самого конца. Все это легко
было запомнить, словно молитву, и он заучил всю азбуку-стихотворение
наизусть.
Варфоломей отчетливо произнес, даже гордясь собою, тем, как быстро он это
выучил:
обидчиков. Варфоломей оглянулся. Краска пунцовым пламенем залила ему щеки.
наставник, под громкий смех дружины соучеников читал одно и то же, произнося
все буквы так, как их следовало читать в азбуке.
терпение, лупил его тростью, свирепо совал ему под нос разогнутую Псалтирь,
кричал:
на соединенные титлом знаки "БГЪ", произносил: "Буки, глаголь"...
сотоварищей не укрылось, что "Букион" на всех переменах, стоя у стены,
читает про себя молитвы.) А наставник, швыряя в сердцах Псалтирь, снова
брался за трость...
собой и пропуская мимо ушей то, что старался объяснить ему учитель.
глумления сверстников и все растущего внутреннего упорства, что-то
сдвинулось, - как это часто бывает с детьми, да и не только с детьми, - и
весь строй соображения начал идти по замкнутому кругу. В ответ на насмешки,
битье и поношения он все тверже затверживал словесные названия букв и все
быстрее, уже почти без запинки, вместо "ИСЪ ХРСТОСЪ СНЪ ДВДОВЪ (Исус
Христос, сын Давидов) произносил: "иже - суть - еры - хер - рцы суть -
твердо - он - суть - еры - суть - наш - еры - добро - ведая - добро - он -
ведая - еры".
брался за сына не раз и не два (с горем признаемся здесь, что дело и до
ремня доходило), но отступился, в конце концов, со словами:
пробовала учить его, но Варфоломей упорно вместо "да" читал "добро-аз",
сдвинуть его с этого было уже невозможно. В конце концов отступилась и она.
Все чаще его, вместо училища, посылали с каким-нибудь хозяйственным
поручением. И хотя он исполнял просимое толково и хорошо, но как-то так уже
стало считаться, что Варфоломей недоумок, и положиться на него нельзя ни в
чем. Не будь он, по счастью для себя, сыном большого думного боярина, его
давно уже, за неспособностью, отослали бы и из училища.
вьюноша прилежен к труду иному: рукомесленному занятию или науке воинской,
приличной боярскому сыну. Да и среди мнихов, молитвенников за грехи людские,
не в редкость бывало незнание грамоты. Молитвы и псалмы постигали изустно,
как и многое постигалось изустно в те далекие от нас века. Добрый мастер,
создающий бесценные творения рукомесла, подчас едва мог начертать два-три
буквенных знака своего имени. И не унижало то мастера доброго: талан
познается в труде. Другую чашу, изузоренную перевитью диковинных трав, или
украшенную тонким золотым "письмом" саблю можно было и не подписывать. Ведь
не через книгу, а на деле, от отца к сыну, от мастера к ученику,
передавались секреты художества. Можно было и водить полки, и рубиться, и
побеждать на ратях, не зная грамоты. То талан особый, умение, коему потребно
учиться в поле, верхом на коне, а не в стенах училища. Как разоставить
ратных, в какой миг бросить на врага тяжелую окольчуженную конницу, как,
судя по ветру и солнцу, располагать лучников в бою, - всего этого тоже
нельзя было постичь по книгам. Даже и законы русские, обычное право, - когда
и какие и сколько кормов и даней приходит с села, волости, крестьянского
двора, - даже и это с юности помнили изустно. Многое, зело много постигалось
без книжного научения! И все же был целый ряд дел, начиная со службы
церковной и до посольского труда боярского, в коих без грамоты шагу нельзя
было ступить, и боярин Кирилл, мечтавший, как и все родители, в детях своих
не только повторить себя, но и превзойти, исправив в их судьбе и их усилиями
свои житейские неудачи, приходил в подлинное отчаянье. Избалованный, к тому
же, успехами старшего сына, он негодовал и гневал на Варфоломея сугубо еще и
потому, что иного пути им, детям обедневшего боярского рода, в жизни не
было. Ратный труд ростовчанам зане был заказан, богатого имения на прожиток
до конца дней оставить сыну он не мог, а раз так, то грамота, "научение
книжное" Варфоломею, чтобы остаться в звании боярском, по мнению Кирилла,
были нужны как хлеб и вода. Не отправишь ведь боярского сына
крестьянствовать, или заниматься иным каким смердьим рукомеслом! Хотя бывали
и такие случаи. Всякое бывало, и тогда, и после, и теперь...
осмеиваемого неуча, не ведаю. Довольно долго, по-видимому, раз об этом
продолжали вспоминать много после, уже и десятилетия спустя, и даже само
постижение, в конце концов, грамоты Варфоломеем рассматривалось биографами
как чудо.
возражать им, а помыслим о другом: не было ли в этом долгом и трудном искусе
отрока чего-нибудь такого, что пригодилось ему впоследствии и что сказалось
ко благу в последующей его судьбе?
сверстников, заборные надписи и слова, которые стыдно было не знать, буйные
игры, в коих стыдно было не принять участия. Вспомним и хорошее и плохое, и
согласимся, что над всеми нами тяготело всевластие школьного товарищества,
"тирания толпы", и что иногда мы, каждый в отдельности, были куда лучше,
чем, вместе взятые, в куче, в которой жестокость подчас почиталась
доблестью, а раннее пристрастие к взрослым порокам было овеяно ореолом
романтики и пленительной тайны. Вспомним и еще одно: сколь редко попадались
среди нас такие, кто умел и сумел воспротивиться этому дружному натиску
"всех", противопоставить свое мнение, поступок, поведение мнению и поступкам
большинства.
характера, умение стоять на ногах в жизненной борьбе, умение скрывать свои
чувства, грубоватое мужество. Но какою ценою даются нам все эти завоевания!
И что было бы с нами, не будь рядом матери, с ее любовью и лаской, отца, с
его непререкаемым авторитетом, старшего брата, наконец, который прошел уже
весь искус и противопоставил ему что-то свое, глубинное, твердое: "твердыню
против твердыни и крепость противу крепости". Дома или в толпе вырабатываем
мы свое, непохожее на прочих, лицо? Увы! Чаще, ежели не всегда, дома, в
семье. А там, в дружине орущих школьников, наше внутреннее "я" лишь
закаляется, подвергаясь опасностям унижения и уничтожения до полной
неразличимости от прочих, вернее сказать, от того примитивного уровня, коего
требует от каждого воинствующая тирания толпы.
неуспешливость в занятиях! Его слишком рано, а попросту сказать, сразу,
выделили, отпихнули от себя насмешками и презрением сотоварищи, и тем самым
невольно дали Варфоломею уцелеть, укрепиться в себе. Искус стать "как все"
его миновал. И даже небрежение брата (самое страшное испытание для юного
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Панов Вадим
Грабб Джеф
Пехов Алексей
Прозоров Александр