победит в юном князе, станет ли он продолжателем дела отцова, зависит
теперь и вся участь страны, как и его, Алексия, труды и старания, все то,
что он изъяснял покойному Ивану как грех и крест, взятые им на рамена своя
ради русской земли. Кажется, однако, в княжиче побеждает благое! (Алексий
все еще не может перестать считать Симеона княжичем.) Он чуть заметно
вздыхает. Ведь это главным образом для него, для юного сына Калиты, была
днешняя отповедь цареградскому греку. Князь должен слышать слово правды из
уст наставника своего! Все еще впереди, Алексию еще внове привыкать к
иному, чем прежде, отношению с Ивановым сыном. Симеон проще отца, быть
может, не так талантлив и не столь глубок. Возможет ли он? Не сломит ли
его упрямый ход времени? Тем паче теперь, когда все вороги отцовы
попробуют возместить свое на сыне!
ума и бодрость в членах у него прежние. <Зришь ли ты, Иване? - спрашивает
он мысленно. - Вот сын твой, и вот я, твой крестник! Кто я ему теперь?
Сводный брат или наставник? Помоги, Господи, руководить мне князем сим!> -
просит он в молчаливой молитве.
Симеон, дождавшись, когда палата опустеет, подходит, в черед, к Алексию и,
получив благословение, краснея и бледнея, проговаривает:
просить, коли что не так или непутем, словом - буди мне в отца место!
свой черед, целует в лоб молодого московского князя, наклонившегося к его
руке. Оба понимают, сколь много и многое сказано ими сейчас друг другу.
отеческий взор митрополичьего наместника. <Да! - молча говорит он. - Я
беру на себя крест, и не согнусь, и не отрину его от себя, даже ежели
возропщу и ослабну на мал час, как обещал у отня гроба и обещаю теперь
тебе, свидетель и крестник отцов!>
сейчас, - на всю жизнь.
торочат и седлают коней>.
тем особым, чуть кисловатым запахом начищенного железа, который
присутствует всюду, где хранят оружие.
составляют в угол короткие копья, стягивая через голову перевязи, кидают
сабли прямо на долгий стол, валятся на лавки, кто-то тут же, напустив
смраду на всю молодечную, стаскивает с ног сопревшие сапоги. Звучат ругань
и смех, старшой громко выкликает очередных в ночной дозор, надрываясь,
орет:
в спину, насаживая на уши шелом с криво вдетым в него подшлемником.
головою под дружный гогот товарищей.
воротит нос. Запретить бы, да чем тогда займешь молодцов? И так истомились
без дела! Хошь посылай с хвостовскими драться! Прижали наших совсем... Он
бурчит нечленораздельное, и ратники, поглядывая на норовистого старшого,
грудятся кучею, спинами загораживая игроков.
ордынской работы, - бледен, взъерошен и свиреп; противник, поглядывающий
на него с масляным прищуром, трунит над приятелем, хитро и небрежно мечет
кости, приговаривая раз за разом: <Полняк!>, <Петух!>, <С пудом!>. Кругом,
соболезнуя игрокам, нависают аж над головами играющих, обдавая жаром и
вонью раскрытых от волнения ртов, тычут перстами: <Ты, тово, Кирюха, ты,
ето, круче клади!> - <И, эх, опять голь!> - <Не! Трека!> - <Един шут...>
сквозь зубы, тоже пристроился на конике, над игроками; разбойным глазом
нет-нет и поведет посторонь: как там старшой? Любит, пес, молодых совать в
ночную сторожу, стой тамо, пока старики здеся дрыхнут, была нужда! Пока
его еще не назвали, и Никишка, одним глазом не отрываясь от игры, гадает:
пронесет чи нет?
недавно ушел в монастырь Богоявления. Болтали, с помощью митрополичья
наместника, Алексия. К Никите оттого легкая зависть с насмешкою: <монах>!
К тому же Никишка требует, чтобы его величали тоже Федоровым, по деду, а
не по батьке, и тут подзуживанья идут ежеден.
- А парень прав! Наша служба тоже не последня! Ино и бой можно потерять,
коли какой ратный наказа вовремя не подомчит или иное што!
погосте! Нагнали тута Босоволковы рязанских да коломенских, а мы,
москвичи, и ни при чем уже! Ничо не можем! Сам Василь Протасьич не может!
здеся!
старшого:
старшой!), подтягивает пояс, сплевывает через плечо, живописуя презрение,
и, волоча за собою отцову саблю, уходит враскачку, подражая в походке
бывалым старикам.
подхватывают копья. Ругань и озорные шутки стихают. Кто-то подъезжает на
высоком коне, спрыгивает. По конскому убору и кольчатой, отделанной
серебром броне с накладными зеркальными пластинами узорной стали, прежде
чем по лицу, догадывают: молодой Вельяминов!
дорогими аравитскими благовониями, проходит вдоль строя, в потемнях,
щурясь, вглядывается в лица кметей.
чуть ниже отца. Внешне всегда спокоен - подражает родителю-батюшке. Но в
вырезном разрезе ноздрей, в погляде горячих глаз, в круто сведенных скулах
проглядывает скрученный, сжатый до часу бешеный норов. Младшего
Вельяминова боятся кони, а это знак плохой.
перед сражением, прежде того, как уже высоким, режущим уши окликом
возопить: <Сабли к бою!> или: <Бей!>
не давая кметям иной повады, машет рукою:
крайним в ряду, и Василь Василич, заметя ратника, манит его пальцем.
что боярин и признал его, и имя вспомнил.
Вельяминов вполголоса, глядя мимо его лица, вслед уходящим ратникам.
Никита утвердительно фыркает. Василь Василич переступает с ноги на ногу,
медлит, решается наконец:
емлют, собаки! Надобно без драки перенять мост! Сумеешь? Ну, а ежьли
драка... чтобы с ихней, не с нашей стороны!
молодой Вельяминов, раздувает ноздри.
Разделите тамо! Только гляди, я те не баял ничего!
вослед ратникам, догоняя своих. То-то обрадуют молодцы! Одначе теперича
нать не подгадить, как тогда, с ярославским князем! Он уже на ходу
прикидывает, кому, как и что сказать, кого отозвать в сторону, кому
повестить с ухмылкою и с намеком... <Сам-то боярин небось в драку не лезет
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия