могущественным и своеобразным. Легкая и изящная листва ее внутреннего мира
была иссушена этим докрасна раскаленным клеймом и давно опала, обнажив голый
и суровый контур, который мог бы отпугнуть друзей и знакомых, если бы они
были у этой женщины. Даже внешность ее претерпела такое же изменение.
Возможно, что отчасти оно было вызвано подчеркнутой строгостью ее одежды и
величайшей сдержанностью манер. Грустно было и то, что ее роскошные густые
волосы не то были обрезаны, не то так запрятаны под чепец, что ни один
блестящий локон никогда не выскальзывал на солнечный свет. В силу всех этих
причин, а может быть, еще более из-за чего-то другого, казалось, что в лице
Гестер уже нет того, что могло бы привлечь взор любви, что стан ее, все еще
величественный, как у статуи, страсть уже не мечтала бы заключить в свои
объятия и что на груди ее уже не обрело бы покоя пылкое чувство. У нее
исчезло какое-то качество, постоянное присутствие которого необходимо для
того, чтобы женщина оставалась женщиной. Нередки такие случаи, когда под
влиянием тяжелых переживаний и характер женщины и ее внешность приобретают
черты суровости. Если она была воплощением нежности, она умирает. Если же
она выдерживает испытание, ее нежность будет либо сокрушена, либо - а внешне
это то же самое - столь глубоко вдавлена в ее сердце, что никогда не
появится на свет. Последнее предположение, пожалуй, самое верное. Та,
которая когда-то была женщиной и перестала быть ею, может в любой миг стать
женщиной вновь, для этого нужно лишь, чтобы ее коснулась палочка волшебника.
Впоследствии мы увидим, коснулась ли эта палочка Гестер Прин и свершилось ли
чудо превращения.
мере за счет того обстоятельства, что ее жизнь круто повернула от страсти и
чувства к мысли. Одинокая в мире, лишенная поддержки общества, с маленькой
Перл на руках, которую нужно было наставлять и защищать, одинокая и не
лелеющая никакой надежды на восстановление своего положения, даже если бы
она и не презирала такую мысль, Гестер отбросила от себя обрывки цепи. Закон
света перестал быть законом для нее. Это был век, когда раскрепощенный
человеческий разум стал проявлять себя более активно и более разносторонне,
чем в долгие предшествовавшие века. Люди меча свергли вельмож и королей.
Люди еще более храбрые, чем люди меча, сокрушили - не практически, а в
рамках теории, которая была истинной средой их действия, - всю систему
укоренившихся предрассудков, с которой в основном были связаны старинные
воззрения. Гестер Прин усвоила этот дух. Она обрела свободу мышления, уже
распространившуюся тогда по ту сторону Атлантики, но которую наши предки,
если бы они проведали о ней, сочли бы более тяжким грехом, чем грех,
заклейменный алой буквой. В уединенном домике на берегу моря Гестер посещали
такие мысли, которые не посмели бы войти ни в какое иное жилище Навой
Англии, призрачные гости, столь же опасные для своей хозяйки, как демоны
ада, если бы кто-нибудь увидел их хотя бы только стучащимися в ее дверь.
полнейшим спокойствием подчиняются внешним законам общества. Их
удовлетворяет сама мысль, даже не воплощенная в плоть и кровь осуществления.
Так, по-видимому, было и с Гестер. И все же, если бы не маленькая Перл,
которая пришла к ней из мира духов, путь Гестер, возможно, был бы совсем
иным. Она могла бы войти в историю рука об руку с Энн Хетчинсон как
основательница религиозной секты или стала бы прорицательницей. А тогда,
возможно, и пожалуй даже наверно, суровый суд того времени приговорил бы ее
к смерти за попытку подорвать основы пуританского строя. Но все свои
мыслительные силы мать вкладывала в воспитание ребенка. Подарив Гестер дочь,
провидение возложило на мать обязанность растить и лелеять среди множества
трудностей зародыш и будущий расцвет женственности. Все было против Гестер.
Мир был настроен враждебно. Даже в характере ребенка таилось что-то
нездоровое, постоянно напоминавшее о том, что она была зачата в грехе, плод
беззаконной страсти своей матери, и это часто побуждало Гестер с горечью в
сердце вопрошать - на благо или на беду родилась это несчастное маленькое
существо.
какую-нибудь ценность жизнь даже самых счастливых представительниц женского
пола? Что касалось ее собственного существования, то она уже давно решила
вопрос отрицательно и перестала думать о нем. Склонность к размышлению хотя
и может сдерживать порывы женщин, равно как и мужчин, наполняет их печалью.
Быть может, они чувствуют, что перед ними - непосильная задача. Ведь в
качестве первого шага необходимо разрушить и выстроить заново всю
общественную систему. Далее, сама природа женщины или ее наследственные
привычки, превратившиеся во вторую натуру, должны значительно измениться,
прежде чем женщина сможет занять достойное и приемлемое положение. Наконец,
если даже все прочие трудности будут устранены, женщина не сможет
воспользоваться преимуществом этих предварительных преобразований до тех
пор, пока в ней самой не произойдет еще более значительная перемена, но
тогда, возможно, испарится та невесомая сущность, из которой и состоит ее
подлинная жизнь. Женщине никогда не разрешить этих проблем, отпираясь лишь
на разум. Для их разрешения существует один-единственный путь. Стоит лишь
сердцу женщины взять верх над разумом, как они исчезнут. Так Гестер Прин,
чье сердце утратило свой естественный здоровый ритм, блуждала без путеводной
нити в мрачном лабиринте мыслей, то сворачивая при виде непреодолимой
пропасти, то в ужасе отступая от глубокой бездны. Все вокруг нее было дико и
пустынно, она нигде не находила приюта и поддержки. Случалось, что в ее душу
закрадывалась страшная мысль: не лучше ли сразу же отправить Перл на небо и
предать себя воле вечного судии?
ночного бдения дала ей новую пищу для размышлений и указала цель, достойную
любых усилий и жертв. Она стала свидетельницей ужасных мук, под бременем
которых изнемогал или, вернее, изнемог священник. Она видела, что он стоял
на грани безумия, если уже не переступил ее. Не приходилось сомневаться в
том, что, при всей мучительности тайных угрызении совести, более смертельный
яд добавляла к ним рука, предлагавшая облегчение. Тайный враг все время
находился рядом, скрытый личиной друга и помощника, и, пользуясь
предоставленными ему возможностями, постоянно давил на слабые стороны души
мистера Димсдейла. Гестер невольно опрашивала себя, не потому ли, что у нее
не хватило правдивости, мужества и верности, священник оказался в таком
положении, которое предвещало для него только терзания, без каких-либо
надежд на благоприятный оборот. Ее единственное оправдание заключалось в
том, что она не видела иного способа спасти его от еще более страшного
крушения, чем пережитое ею, как согласиться на условия, предложенные
Роджером Чиллингуорсом. Именно это и заставило ее сделать выбор, который,
как теперь оказалось, был роковым. И она решила по мере сил своих исправить
ошибку. Закаленная годами тяжелых и суровых испытаний, она теперь
чувствовала себя не такой бессильной перед Роджером Чиллингуорсом, как в ту
ночь, когда, униженная грехом, почти потеряв рассудок от еще непривычного
позора, встретилась с ним в камере тюрьмы. С тех пор она поднялась на более
высокую ступень. Старик же, напротив, опустился до ее уровня, а может быть,
месть, ставшая целью его жизни, низвела его еще ниже.
все, что было в ее власти, чтобы спасти жертву, которую он держал в
неумолимых тисках. Случай представился скоро. Однажды, гуляя с Перл в
уединенной части полуострова, Гестер увидела старого врача с корзинкой в
одной руке и тростью в другой, склонившегося к земле в поисках корней и
трав, необходимых ему для приготовления лекарств.
морскими водорослями, пока она не поговорит с человеком, собирающим травы.
Девочка улетела, как птичка, и, разув белые ножки, зашлепала по влажному
прибрежному песку. Временами она останавливалась и с любопытством
вглядывалась в лужицы, оставленные отступившим прибоем для того, чтобы в
них, как в зеркало, могла смотреться Перл. Из воды на нее глядела девочка с
блестящими черными кудрями вокруг головки и шаловливой улыбкой в глазах.
Перл, у которой не было подруг, звала ее взяться за руки и побегать. Девочка
тоже манила к себе, как бы говоря: "Здесь лучше! Иди ко мне!" Но Перл,
ступив по колено в воду, видела в глубине лишь свои ножки, в то время как на
еще большей глубине во взбаламученной воде то тут, то там снова мелькали как
бы обрывки чьей-то улыбки.
которое касается нас обоих.
Чиллингуорсом? - ответил он, выпрямляясь. - Очень рад! Ну, миссис, я со всех
сторон слышу добрые вести о вас! Не далее как вчера вечером судья, умный я
благочестивый человек, говорил о ваших делах, миссис Гестер, и намекал, что
в совете стоял вопрос о вас. Там обсуждали, можно ли без ущерба для общего
блага снять алую букву с вашей груди. И, честное слово, Гестер, я попросил
почтенного судью, чтобы это было сделано немедленно!
Гестер. - Будь я достойна освободиться от него, он отпал бы сам или обрел
совсем иной смысл.
Женщина всегда должна выбирать для себя украшения, следуя собственной
фантазии. Буква очень красиво вышита и весело блестит на твоей груди!
изумлена и потрясена при виде перемены, происшедшей в нем за эти семь лет.
Нельзя сказать, чтобы он очень постарел, ибо, хотя годы и оставили свой
след, он еще хорошо выглядел для своего возраста и, казалось, сохранял
неукротимую энергию и живость. Но прежнее выражение лица, лица мыслителя и
ученого, спокойного и тихого человека, каким она хорошо помнила его,
совершенно исчезло, уступив место настороженному, хищному, жестокому, хотя и
Сертаков Виталий
Нортон Андрэ
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий