Чтение 20–й страницы книги ~Поиски вымышленного царства~

вступлении в столицу пересажал, наведя тем самым порядок. Амбагань хотел
было воспользоваться беспорядками у соседа и задержал шатоского посла,
требуя от империи Поздней Тан уступки Хэбэя, но получил отказ [є28]. С
этого времени стало ясно, что столкновение двух китаизированных варварских
империй неизбежно, но смерть Амбаганя отсрочила конфликт.

Теперь, оглядевшись по сторонам, мы имеем право поставить важный вопрос:
как рассматривать киданьское государство (в полном смысле этого слова) -
как наследника кочевых держав Центральной Азии или как периферийный вариант
китайской империи? Сами китайцы считали киданей варварами. Виттфогель [*56]
в уже цитированной книге считает их настолько китаизированными, что
объединяет их в один культурный круг с Китаем как провинциальную империю,
которых в тот век было десять. Единственным отличием киданьской империи,
получившей китайское наименование Ляо, было то, что она до конца осталась
независимым государством, тогда как все прочие были поглощены
национально-китайской империей Сун во второй половине Х в. Так ли это?

Прежде всего нужно отказаться от мысли, что киданьское царство продолжало
или стремилось продолжать традиции каганатов. Из примитивного племенного
союза Кидань стала не военно-демократическим элем [є29], а феодальной
империей. Основным занятием населения сделалось не скотоводство, а
земледелие. Письменность была заимствована из Китая, т.е. иероглифика была
приспособлена к агглютинативному монгольскому языку [є30]. Традиционному
неприятию китайской идеологии и системы образования, характерному для всех
степняков, Кидань противопоставила усвоение китайской культуры, привлечение
на службу ученых-китайцев и усилила этот процесс путем присоединения к себе
Бохая и части Северного Китая (Ючжоу. совр. Пекин). Как будто К.Виттфогель
прав. Но это еще не все,

Киданьское правительство проводило политику насильственной китаизации
киданей, стремясь уничтожить у них пережитки родо-племенного строя и
сломить засилье племенной знати.

Этой политике противились широкие слои киданьского общества - аристократия,
народ и включенные в государство племена. Они либо восставали с оружием в
руках, либо просто отказывались надевать одежду китайского покроя и зубрить
китайскую грамоту. Дошло до того, что рядом с китаизированным императорским
дворцом существовал двор императрицы, где соблюдались киданьские обычаи
[є31]. В Кидани возник разрыв между властью и народом. Власть сохранила
инициативу в политике, а народ добился того, чтобы остаться самим собой.
Киданьскому народу были равно чужды и китайцы и степные тюрки.

Влажный, но холодный климат Маньчжурии и Приморья определил возникновение в
этих странах особого ландшафта, известного читателю по прекрасным описаниям
В.К.Арсеньева [*57]. Монголо-маньчжурские и корейские племена великолепно
приспособились к своим влажным лесам и многоводным рекам, а также к долинам
между гор и сопок, которые давали людям средства для жизни. В Х в.
хозяйство дальневосточных народов - так мы их будем называть в отличие от
китайцев и степняков - было на подъеме. И тогда возникла возможность для
завоеваний, ибо остававшиеся дома легко кормили тех, кто служил в войсках.

А воевать было с кем и за что! Срединная империя Тан захватила Ляодун и
Корею и простирала свои замыслы дальше, на Центральную Маньчжурию. Всем
племенам от Сунгари до Амура грозило порабощение, которое можно было
предотвратить только объединением. Елюй Амбагань просто угадал или, может
быть, понял, куда идут события, и перехватил инициативу.

Итак, по нашему мнению, киданьское царство было авангардом особого
дальневосточного этнокультурного комплекса [*58]. В нем причудливо
переплетались традиции различных племен и народов: земледельческих (Бохай),
охотничьих (чжурчжэни и шивэй), скотоводческих (татабы) и рыболовецких
(уги), более или менее подвергшихся влиянию китайцев и кочевников-тюрок. Но
рассматривать этот комплекс следует не как периферию Китая или Великой
степи, а как "третью силу", впервые выступившую на арену мировой истории в
Х в. Китай сопротивлялся киданям сколько было сил, а Великая степь молчала.
Почему?

В ИСТОРИЮ ВМЕШИВАЮТСЯ ДОЖДИ

Предваряя исследование, мы уже дали краткое географическое описание той
территории, которая лежит между китайской стеной и огромным зеленым
заслоном сибирской тайги, ограничивающей полосу степей с севера. В
интересующую нас "темную" эпоху обе эти стены были прорваны. С одной
стороны центральноазиатские кочевники - кидани, проникли в Китай и
поселились в нем, покинув родные степи, а с другой - предки якутов,
курыканы, двинулись в Сибирь.

Если переселение киданей не вызывает немедленного вопроса: зачем? (ведь
большинство историков не ведает очарования степей), то переход в Сибирь
требовал объяснения. Кажется на первый взгляд, что здесь нарушение
этно-географического принципа, согласно которому народ ищет для поселения
ландшафт, сходный с тем, в котором он сложился. Но нет, переселения курыкан
совершались по великой реке Лене на плотах, влекомых течением, и оседали
курыканы на прибрежных лугах и долинах, окаймляющих прозрачные озера.
Однако все красоты северной природы не восполняли потери душистых степей
Прибайкалья, уступленных курыканами бурятам, в свою очередь покинувшим еще
более сухое Забайкалье [є32].

Вспомним, что тогда же приаральские степи покинули печенеги, а
прибалхашские - карлуки. Похоже, что здесь не простое совпадение событий, а
какое-то явление общей закономерности, характерной для Центральной Азии в Х
в.

Итак, нам известны следствия, но причины неясны. Конечно, проще всего
заявить, что шло развитие и народы начали вести себя по-иному. Но ведь
точно и бесспорно, что социальное развитие зависит от прогресса
хозяйственной деятельности, от технических усовершенствований, а какие
могут быть усовершенствования при пастушеском хозяйстве? Форму кнута или
аркана менять незачем, Так что же - застой?

И тем не менее изменения происходили, и масштаб их был не меньше, а больше,
чем в оседлых, земледельческих странах, если, конечно, мы будем сравнивать
равные отрезки времени: например, век с веком. Так принято в естественных
науках при сопоставлении функциональных зависимостей, и нет никаких причин
отказываться от этого плодотворного метода по отношению к рядам
исторических событий, объединенных причинно-следственной связью. Вот на
этой базе мы и попробуем решить поставленную проблему.

Аналогом атлантических циклонов в Восточной Азии являются тихоокеанские
муссоны, точно так же меняющиеся пути прохождения. Иногда они несут влагу в
Монголию, и тогда сужается Гоби, зарастают лесом склоны Хэнтэя и
наполняется водой Байкал. Иногда, сдвигаясь к северу, они извиваются на
склонах Яблоневого хребта и стекают обратно через Амур, а в третьем случае
- орошают Камчатку. Эпохи прохождения муссонов хронологически совпадают с
прохождениями циклонов через западные степи. Доказательством этого служит
уровень Байкала, на 50% наполняющегося через Селенгу из степной зоны. Он
находится в оппозиции к Каспию и совпадает с Аралом и Балхашом [є33].
Несмотря на то что археологические работы вокруг Байкала не ставили себе
целью установить исторические колебания его уровня, мы тем не менее можем
уточнить эпохи усыхания степей, исходя из того, что нам хорошо известна
история Каспия. Благодаря подмеченной закономерности нетрудно сделать
вывод, что эпоха повышенного увлажнения степей в IX в. сменилась засухой,
закончившейся в начале XI в. За это время произошло выселение из степей на
ее окраины тюркских народов и обратное заселение степи приамурскими
народами, предками монголов и монголоязычных татар, которые освоив новый
богатый район, размножились и усилились.

Рассмотрение исторических фактов в указанном аспекте показывает, что
географическая среда, определяющая естественную обстановку, играла
колоссальную роль в ходе исторического развития народов лесостепной зоны
Евразийского континента и иногда являлась решающим фактором в судьбе
могущественных государств. Иной раз таланты и подвиги правителей не могли
спасти от гибели их народы, а в других случаях заурядные ханы оказывались в
силах поддержать могущество своих орд. Конечно, таланты и мужество вождей
при прочих равных условиях имели большое значение, но судьбы народов
лесостепной зоны Евразии решали дожди и зеленая трава.

Кроме отмеченного сходства географических условий западной и восточной
окраин евразийской степи между ними наблюдается существенное различие, для
нашей темы кардинальное: сезонность увлажнения.

На западе, вплоть до Алтая и Тянь-Шаня, характерно почти полное отсутствие
осадков летом и влияние атлантических циклонов зимой. Это значит, что летом
степь выгорает, а зимой покрывается настолько толстым слоем снега, что скот
не может его разгрести. При этом с циклонами связаны частые оттепели, при
которых возникает гололедица, и тогда животные гибнут массами. Поэтому
кочевники используют степи под весенний выпас, а на лето угоняют скот в
горы, где находятся роскошные альпийские луга в долинах между хребтами. На
зиму же они заготовляют сено [*59].