простор. Лежали глубокие снега небо было пасмурным, и в воздухе начинало
теплеть. Быть перемене. Онега-озеро, по древнему смыслу слова, Звучное,
или Звучащее, озеро, молча таилось под толщей льдов.
налегает на постромки. Ременные тяги заспинных котомок-пестерей, саней и
санок намяли натруженные плечи.
тридцать второй. Не опоздали, но трудно далось.
Скажешь слово, а его будто бы и не было.
собаки. И они повесили носы, и их притомила дорога.
Сил нет.
и скоро берег, назначим долгую дневку в лесном затишье, у теплых нодей на
пихтовых постелях..."
придется ломать после дневки.
уставились навстречу людям, как бараньи лбы. За ними стоял Черный лес.
Новгородцы звали черными лесами те, где нет и не было человека.
2
потухших нодей и засыпанных пеплом костров. Снег сделался волглым. На
сосновых иглах висели капли, и ветви елей и пихт подернуло росой. Было
слышно, как бухали с мохнатых лап отяжелевшие пласты снега. После стужи
наступило такое тепло, точно без времени весна началась.
что было, следовало приберечь. Пришла пора проверить, каким кормильцем
покажет себя Черный лес.
раздельно бросая слова, Доброга читал завещанное от дедов-прадедов
Заклинание охоты:
речи. Веря в тайное могущество слова, ватажники немой речью, одними
губами, повторяли заклинание за своим старостой.
лес и прижать его к груди, к привалу. На привале оставили засаду, которая
ничего не пропустит. Собак переловили и посадили на крепкие привязки. На
облаве собака худшая помеха.
пошли гусем, не спеша. Оглядывались и запоминали места. Через
сорок-пятьдесят шагов задний останавливался и оставался на следу.
лежали сваленные буреломом деревья, в иных лес так стеснялся, что было
впору пробраться лишь малому и юркому зверю.
богатого двора. Под старыми елями темнело, как вечером.
охотник. Оставшись один, он осматривался, отаптывал на всякий случай снег
и замирал. В ожидании он прочищал уши, открывал, чтобы лучше слышать, рот
и вытягивал шею. Устав, переминался, перекладывал с руки на руку рогатину,
поправлял топор за поясом, передергивал плечами.
понемногу сосал. Он забыл дорогу. Город и цель пути, он ни о чем не
думает. Окликни его по имени, и он вздрогнет, как со сна. Его забрала
наибольшая из всех страстей - молодецкая охота. Скорее бы!..
вытягивается и отрывается. Снег мякнет. В такую пору шаг человека не
слышен, лесной зверь смирен.
забьется, сам собой подмигнет глаз. На старших легла вся охота. Они
обязаны не просто развести охотников, а в голове облавы свести обе нитки.
Пойди-ка сообрази! Обтяни живой веревкой нехоженый лес и свяжи концы.
Старшие должны решать сразу. Если они начнут переставлять охотников, мять
облаву и медлить, весь зверь уйдет. Зверь и зорче человека, у него и ухо
острей и ноги быстрей. Зверь слышит и носом, а у человека нет чутья. Зверя
можно взять лишь сметкой, да не простой, а скорой. Тяжкодуму сидеть дома,
он в лесу пропадет.
место, тем больше соблазна. Но быть старшим над облавой откажется - и не
для вида, не для почета, чтобы просили, а по-честному. Это не торг. В
таком деле, не чувствуя в себе силы, кто же захочет срамиться?
повольников не бывало недостатка в старших, умевших, не сбиваясь, ходить и
короткими и длинными путями. С ранних лет руки, ноги и голова друг дружку
учили.
большое болото с густым осинником. Пошли краем, огибая болото. За Доброгой
оставалось все меньше и меньше охотников, но и болотный берег уходил в
нужную, по мысли старосты, сторону.
мелькнуло. Он поднял руку - стой! Опять взлетела еловая веточка. Это
подавал знак старшой второй "руки". Пора. Облавный старшой остался
вчетвером с Одинцом, Заренкой и Сувором.
Одинец же смотрел хмуро. Он пошел в облаву с неуверенной мыслью, что вдруг
Заренка захочет отстать и молвит ему желанное слово. Напрасно. И он корил
себя за глупую надежду. Нет, не его девушка, и нечего больше о ней думать.
Пусть так и будет как случилось.
безразличный глаз не увидит: крепились между девушкой и ватажным старостой
бессловные узы любви. Но в Одинце не было ни злобы, ни низкой зависти,
лишь голодная тоска гордого сердца.
тонким, протяжным свистом. И - пошло!
3
одного к другому по всем узелкам смертной веревки, которая опутала
исконные зверовые пущи.
оттого было еще страшнее. Отовсюду завился тайный, ползучий человеческий
свист. Он звенел в звериных ушах, как назойливый летний комар.
соболь. Замерла рыжая куница. Забыв пахучий беличий след, горностай
прижался к суку змеистым телом. Глупая белка высунула усатую головку - что
это такое, новое, неслыханное?
разом перестали жевать, вздернули лопоухие головы и раздули вырезные
черные ноздри. Все слушают.
одном месте он прерывался, в другом начинался, и опять повторялся.
Страшно...
сосны и ели. Одна говорила звонко, другая дрябло принимала железо пухлой
корой.