усилием свою дрожавшую правую руку, чтоб перекреститься; крест, однако ж,
не сложился, и дрожавшая рука опустилась. Немного погодя он медленно
привстал с тумбы, схватился за свою даму и, опираясь на нее, пошел своей
дорогой далее, как бы в забытьи, - точно и не было тут Вельчанинова. Но тот
ухватил его опять за плечо.
будет! - прокричал он задыхаясь.
ворочавшимся языком.
так и знал, что ты это мне приготовишь!
Павловича. Еще мгновение - и он, может быть, убил бы его одним ударом; дамы
взвизгнули и отлетели прочь, но Павел Павлович не смигнул даже глазом.
Какое-то исступление самой зверской злобы исказило ему все лицо.
нашу русскую ....... ? (И он проговорил самое невозможное в печати
ругательство.) Ну так и убирайся к ней! - Затем с силою рванулся из рук
Вельчанинова, оступился и чуть не упал. Дамы подхватили его и в этот раз
уже побежали, визжа и почти волоча Павла Павловича за собою. Вельчанинов не
преследовал.
приличный чиновник средних лет, в вицмундире и вежливо вручил Клавдии
Петровне адресованный на ее имя пакет от имени Павла Павловича Трусоцкого.
В пакете заключалось письмо со вложением трехсот рублей и с необходимыми
свидетельствами о Лизе. Павел Павлович писал коротко, чрезвычайно
почтительно и весьма прилично. Он весьма благодарил ее превосходительство
Клавдию Петровну за ее добродетельное участие к сироте, за которое может ей
воздать только один бог. Неясно упоминал, что крайнее нездоровье не
позволит ему явиться лично похоронить нежно им любимую и несчастную дочь, и
возлагал в этом все надежды на ангельскую доброту души ее
превосходительства. Триста же рублей назначались, как разъяснил он далее в
письме, - на похороны и вообще на расходы, причиненные болезнию. Если же бы
и осталось что из этой суммы, то покорнейше и почтительнейше просит
употребить их на вечное поминовение за упокой души усопшей Лизы. Чиновник,
доставивший письмо, не мог ничего более объяснить; даже оказалось из
некоторых его слов, что он только по усиленной просьбе Павла Павловича
взялся доставить лично пакет ее превосходительству. Погорельцев почти
обиделся выражением "о расходах, причиненных болезнию", и определил,
оставив пятьдесят рублей на погребение, - так как нельзя же было воспретить
отцу хоронить свое дитя, - остальные двести пятьдесят рублей возвратить
немедленно господину Трусоцкому. Клавдия Петровна решила окончательно
возвратить не двести пятьдесят рублей, а расписку из кладбищенской церкви в
получении этих денег на вечное поминовение души усопшей отроковицы
Елизаветы. Расписка была выдана потом Вельчанинову для вручения немедленно;
он отослал ее по почте в номер.
безо всякой цели, один, и натыкался на людей в задумчивости. Иногда же по
целым дням лежал, протянувшись у себя на диване, забывая о самых
обыкновенных вещах. Погорельцевы много раз присылали звать его к себе; он
обещал и тотчас же забывал. Клавдия Петровна даже приезжала к нему сама, но
не заставала его дома. То же случилось и с его адвокатом; а между тем
адвокату было что сообщить: тяжебное дело было им весьма ловко улажено, и
противники соглашались на мировую с вознаграждением весьма незначительной
долею оспариваемого ими наследства. Оставалось получить только согласие
самого Вельчанинова. Застав его наконец у себя, адвокат был удивлен
чрезвычайною вялостью и равнодушием, с которыми он, еще недавно такой
беспокойный клиент, его выслушал.
Его горе наболело в его душе, как созревший нарыв, и выяснялось ему
поминутно в мучительно-сознательной мысли. Главное страдание его состояло в
том, что Лиза не успела узнать его и умерла, не зная, как он мучительно
любил ее! Вся цель его жизни, мелькнувшая перед ним в таком радостном
свете, вдруг померкла в вечной тьме. Эта цель состояла бы именно в том, -
поминутно думал он об этом теперь, - чтобы Лиза каждый день, каждый час и
всю жизнь беспрерывно ощущала его любовь на себе. "Выше нет никакой цели ни
у кого из людей и не может быть! - задумывался он иногда в мрачном
восторге. - Если и есть другие цели, то ни одна из них не может быть святее
этой!" "Любовью Лизы, - мечтал он, - очистилась и искупилась бы вся моя
прежняя смрадная и бесполезная жизнь; взамен меня, праздного, порочного и
отжившего, - я взлелеял бы для жизни чистое и прекрасное существо, и за это
существо все было бы мне прощено, и все бы я сам простил себе".
ярким, всегда близким и всегда поражавшим его душу воспоминанием об умершем
ребенке. Он воссоздавал себе ее бледное личико, припоминал каждое выражение
его; он вспоминал ее и в гробу, в цветах, и прежде бесчувственную, в жару,
с открытыми и неподвижными глазами. Он вспомнил вдруг, что, когда она
лежала уже на столе, он заметил у ней один бог знает от чего почерневший в
болезни пальчик; это так его поразило тогда, и так жалко ему стало этот
бедный пальчик, что тут и вошло ему тогда в голову, в первый раз, отыскать
сейчас же и убить Павла Павловича, - до того же времени он "был как
бесчувственный". Гордость ли оскорбленная замучила это детское сердечко,
три ли месяца страданий от отца, переменившего вдруг любовь на ненависть и
оскорбившего ее позорным словом, смеявшегося над ее испугом и выбросившего
ее, наконец, к чужим людям? Все это он представлял себе беспрерывно и
варьировал на тысячу ладов. "Знаете ли, что такое была для меня Лиза?" -
припомнил он вдруг восклицание пьяного Трусоцкого и чувствовал, что это
восклицание было уже не кривлянье, а правда и что тут была любовь. "Как же
мог быть так жесток этот изверг к ребенку, которого так любил, и вероятно
ли это?" Но каждый раз он поскорее бросал этот вопрос и как бы отмахивался
от него; что-то ужасное было в этом вопросе, что-то невыносимое для него и
- нерешенное.
котором похоронили Лизу, и отыскал ее могилку. Ни разу с самых похорон он
не был на кладбище; ему все казалось, что будет уже слишком много муки, и
он не смел пойти. Но странно, когда он приник на ее могилку и поцеловал ее,
ему вдруг стало легче. Был ясный вечер, солнце закатывалось; кругом, около
могил, росла сочная, зеленая трава; недалеко в шиповнике жужжала пчела;
цветы и венки, оставленные на могилке Лизы после погребения детьми и
Клавдией Петровной, лежали тут же, с облетевшими наполовину листочками.
Какая-то даже надежда в первый раз после долгого времени освежила ему
сердце. "Как легко!" - подумал он, чувствуя эту тишину кладбища и глядя на
ясное, спокойное небо. Прилив какой-то чистой безмятежной веры во что-то
наполнил ему душу. "Это Лиза послала мне, это она говорит со мной", -
подумалось ему.
далеко от кладбищенских ворот, по дороге, в низеньком деревянном домике,
помещалось что-то вроде харчевни или распивочной; в отворенных окнах
виднелись посетители, сидевшие за столами. Ему вдруг показалось, что один
из них, помещавшийся у самого окна, - Павел Павлович и что он тоже видит
его и любопытно его высматривает из окошка. Он пошел далее и вскоре
услышал, что его догоняют; за ним бежал и в самом деле Павел Павлович;
должно быть, примирительное выражение в лице Вельчанинова привлекло и
ободрило его, когда он наблюдал из окошка. Поравнявшись, он, робея,
улыбнулся, но уже не прежней пьяной улыбкой; он даже и совсем не был пьян.
показалось ему, что встречает теперь этого человека вовсе без злобы и что в
его чувствах к нему в эту минуту что-то совсем другое и даже какой-то позыв
к чему-то новому.
Павлович.
только обдумывая и продолжая идти.
Адамов Григорий
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шидловский Дмитрий
Шилова Юлия