молить бога о его здоровье. Надобно всем сердцем желать долгих дней это-
му милому, этому доброму, этому рыцарски честному старичку! Я первая, со
слезами, и день и ночь буду молиться за счастье моей дочери. Но, увы!
кажется, здоровье князя ненадежно! К тому же придется теперь посетить
столицу, вывозить Зину в свет. Боюсь, ох боюсь, чтоб это окончательно не
довершило его! Но - будем молиться, cher Paul, а остальное - в руце бо-
жией!.. Вы уже идете! Благословляю вас, mon ami! Надейтесь, терпите, му-
жайтесь, главное - мужайтесь! Я никогда не сомневалась в благородстве
чувств ваших...
другие...
ее сверкали.
это до того грязно и подло, что я готова бежать из дому. Не томите же
меня, не раздражайте меня! Меня тошнит, слышите ли: меня тошнит от всей
этой грязи!
Марья Александровна, пристально и с беспокойством вглядываясь в Зину.
Послушайте, клянусь вам, что если вы еще будете меня так мучить и назна-
чать мне разные низкие роли в этой низкой комедии, то я брошу все и по-
кончу все разом. Довольно уже того, что я решилась на главную низость!
Но... я не знала себя! Я задохнусь от этого смрада!.. - И она вышла,
хлопнув дверями.
беда, главная опасность, и если все эти мерзавцы нас не оставят одних,
раззвонят по городу, - что, уж верно, и сделано, - то все пропало! Она
не выдержит этой всей кутерьмы и откажется. Во что бы то ни стало и не-
медленно надо увезти князя в деревню! Слетаю cама сперва, вытащу моего
болвана и привезу сюда. Должен же он хоть на что-нибудь, наконец, приго-
диться! А там тот выспится - и отправимся! - Она позвонила.
наверх князя.
чертах, свое решение и некоторые инструкции. Но Зина не могла ее слу-
шать. Она лежала в постели, лицом в подушках; она обливалась слезами и
рвала свои длинные, чудные волосы своими белыми руками, обнаженными до
локтей. Изредка вздрагивала она, как будто холод в одно мгновение прохо-
дил по всем ее членам. Марья Александровна начала было говорить, но Зина
не подняла даже и головы.
нии, и чтоб вознаградить себя с другой стороны, села в карету и велела
гнать что есть мочи.
уговорила Мозглякова почти теми же словами, как и ее. Она горда и, может
быть, оскорбилась... Гм! Но главное, главное - успеть все обделать, по-
камест не пронюхали! Беда! Ну, если на грех моего дурака нету дома!.."
счастливого Афанасию Матвеичу; она ворочалась на своем месте от нетерпе-
ния. Лошади мчали ее во всю прыть.
утром, в то время когда она гонялась за князем по городу, блеснула гени-
альная мысль. Об этой мысли мы обещали упомянуть в своем месте. Но чита-
тель уже знает ее. Эта мысль была: в свою очередь конфисковать князя и,
как можно скорее, увезти его в подгородную деревню, где безмятежно проц-
ветал блаженный Афанасий Матвеич. Не скроем, что на Марью Александровну
все более и более находило какое-то необъяснимое беспокойство. Это быва-
ет даже с настоящими героями, именно в то время, когда они достигают це-
ли. Какой-то инстинкт подсказывал ей, что опасно оставаться в Мордасове.
"А уж раз в деревне, - рассуждала она, - так тут хоть весь город вверх
ногами!" Конечно, и в деревне нельзя было терять времени. Все могло слу-
читься, все, решительно все, хотя мы, конечно, не верим слухам, расп-
ространенным впоследствии про мою героиню ее злоумышленниками, что она в
эту минуту боялась даже полиции. Одним словом, она видела, что надо как
можно скорее обвенчать Зину с князем. Средства же были под руками. Об-
венчать мог на дому и деревенский священник. Можно было обвенчать даже
послезавтра; в самом крайнем случае даже и завтра. Ведь бывали же
свадьбы, которые в два часа обделывались! Князю представить эту поспеш-
ность, это отсутствие всяких праздников, сговоров, девичников за необхо-
димое comme il faut; внушить ему, что это будет приличнее, грандиознее.
Наконец, можно было все выставить как романическое приключение и затро-
нуть таким образом самую чувствительную струну в сердце князя. В крайнем
случае можно даже и напоить его или, еще лучше, держать его постоянно
пьяным. А потом, что бы ни случилось, Зина все-таки будет княгиней! Если
же не обойдется потом без скандалу, например, хоть в Петербурге или в
Москве, где у князя были родные, то и тут было свое утешение. Во-первых,
все это еще впереди; а во-вторых, Марья Александровна верила, что в выс-
шем обществе почти никогда не обходится без скандалу, особенно в делах
свадебных; что это даже в тоне, хотя скандалы высшего общества, по ее
понятиям, должны быть всегда какие-нибудь особенные, грандиозные,
что-нибудь вроде "Монте-Кристо" или "Memoires du Diable". Что, наконец,
стоило только показаться в высшем обществе Зине, а маменьке поддержать
ее, то все, решительно все, будут в ту же минуту побеждены и что никто
из всех этих графинь и княгинь не в состоянии будет выдержать той морда-
совской головомойки, которую способна задать им одна Марья Александров-
на, всем вместе или поодиночке. Вследствие всех этих соображений Марья
Александровна и летела теперь в свое поместье за Афанасьем Матвеевичем,
в котором, по ее расчету, предстояла теперь необходимая надобность.
Действительно: вести князя в деревню значило везти его к Афанасию Матве-
ичу, с которым князь, может быть, и не захотел бы знакомиться. Если же
сам Афанасий Матвеич произнесет приглашение, тогда дело принимало совсем
другой вид. К тому же явление пожилого и сановитого отца семейства, в
белом галстуке и во фраке, со шляпой в руке, приехавшего нарочно из
дальних стран по первому слуху о князе, могло произвести чрезвычайно
приятный эффект, могло даже польстить самолюбию князя. От такого настой-
чивого и парадного приглашения трудно и отказаться, думала Марья Алек-
сандровна. Наконец, карета пролетела три версты, и кучер Сафрон осадил
своих коней у подъезда длинного одноэтажного деревянного строения, до-
вольно ветхого и почерневшего от времени, с длинным рядом окон и обстав-
ленного со всех сторон старыми липами. Это был деревенский дом и летняя
резиденция Марьи Александровны. В доме уже горели огни.
комнаты. - Зачем тут это полотенце? А! он утирался! Опять был в бане? И
вечно-то хлещет свой чай! Ну, что на меня глаза выпучил, отпетый дурак?
Зачем у него волосы не выстрижены? Гришка! Гришка! Гришка! Зачем ты не
обстриг барина, как я тебе на прошлой неделе приказывала?
насием Матвеичем гораздо мягче, но, увидев, что он из бани и с наслажде-
нием попивает чай, она не могла удержаться от самого горького негодова-
ния. В самом деле: столько хлопот и забот с ее стороны и столько самого
блаженного квиетизма со стороны ни к чему не нужного и не способного к
делу Афанасия Матвеича; такой контраст немедленно ужалил ее в самое
сердце. Между тем болван, или, если сказать учтивее, тот, которого назы-
вали болваном, сидел за самоваром и, в бессмысленном испуге, раскрыв рот
и выпуча глаза, глядел на свою супругу, почти окаменившую его своим по-
явлением. Из передней выставилась заспанная и неуклюжая фигура Гришки,
хлопавшего глазами на всю эту сцену.
лым голосом. - Десять раз с ножницами подходил, - вот, говорю, барыня
ужо-тка приедет, - нам обоим достанется, тогда чего станем делать? Нет,
говорят, подожди, я к воскресенью завьюсь; мне надо, чтоб волосы длинные
были.
Максимов Альберт
Посняков Андрей
Березин Федор
Шилова Юлия
Корнев Павел
Василенко Иван