сопельку и сказала скорым, дробным своим говорком:
по дороге потоки, потопы...
потягивая носом и крепко, как теркой, проводя пальцем под ним,
так что его розовый кончик морщился и вилял. -- Одно можно
сказать, -- тихо и довольно чисто. У нас, между прочим, в
приюте нету отдельных палат такого размера. Ах, постель, --
миленький мой, -- в каком у вас виде постель!
стянула черные нитяные перчатки с маленьких подвижных рук -- и,
низко наклонившись над койкой, принялась стелить, стелясь как
бы сама, постель наново. Черная спина с тюленьим глянцем,
поясок, заштопанные чулки.
затем, на мгновение подбоченясь, покосилась на загроможденный
книгами стол.
цинциннатовым, по-своему следовавшим им; Цинциннат сам смутно
чувствовал это сходство, смотря на ее востроносое личико, на
покатый блеск прозрачных глаз. Посредине довольно открытой
груди краснелся от душки вниз треугольник веснушчатого загара,
-- но, вообще, кожа была все та же, из которой некогда выкроен
был отрезок, пошедший на Цинцинната, -- бледная, тонкая, в
небесного цвета прожилках.
быстро, как все, что делала, взялась за книги, складывая их
кучками. Мимоходом заинтересовавшись картинкой в раскрытом
журнале, она достала из кармана макинтоша бобовидный футляр, и
опустив углы рта, надела пенсне. -- Двадцать шестой год, --
проговорила она, усмехнувшись, -- какая старина, просто не
верится.
вокзале в Манчестере пожимает руку умащенной летами правнучке
последнего изобретателя; на другой -- двуглавый теленок,
родившийся в деревне на Дунае...)
карандаш, не успела поймать и произнесла: упс!
беспорядка, тут может быть только перемещение.
фунтик из кармана пальто). Вот. Конфеток. Сосите на здоровьице.
пыхтя, а потом застыла, глядя со смутным вожделением на паутину
вверху.
-- Ни вам этого не нужно, ни мне. Зачем? Ведь это дурно и
неинтересно. Я же отлично вижу, что вы такая же пародия, как
все, как все. И если меня угощают такой ловкой пародией на
мать... Но представьте себе, например, что я возложил надежду
на какой-нибудь далекий звук, как же мне верить в него, если
даже вы обман. Вы бы еще сказали: гостинцев. И почему у вас
макинтош мокрый, а башмачки сухие, -- ведь это небрежность.
Передайте бутафору.
честное слово...
Играйте свою роль, -- побольше лепета, побольше беспечности, --
и ничего, -- сойдет.
тихо, и Цинциннат рассмеялся:
драма. Смешное смешным -- но все-таки не следует слишком
удаляться от вокзала: драма может уйти. Вы бы лучше... да, вот
что, повторите мне, пожалуй, предание о моем отце. Неужели он
так-таки исчез в темноте ночи, и вы никогда не узнали, ни кто
он, ни откуда -- это странно...
так же тихо.
странником, беглым матросом, -- с тоской продолжал Цинциннат,
прищелкивая пальцами и шагая, шагая: -- или лесным разбойником,
гастролирующем в парке. Или загулявшим ремесленником,
плотником... Ну, скорей, придумайте что-нибудь.
встала и тотчас села опять), -- да, я не знаю, кто он был, --
бродяга, беглец, да, все возможно... Но как это вы не
понимаете... да, -- был праздник, было в парке темно, и я была
девчонкой, -- но ведь не в том дело. Ведь обмануться нельзя!
Человек, который сжигается живьем, знает небось, что он не
купается у нас в Стропи. То есть я хочу сказать: нельзя, нельзя
ошибиться... Ах, как же вы не понимаете!
как это можно так сразу заметить...
поднимая глаз.
с необыкновенным медным звуком, которого трудно было ожидать от
такой маленькой женщины, и посмотрела наверх на впадину окна.
Небо, видимо, прояснилось, чувствовалось близкое присутствие
синевы, солнце провело по стене свою полоску, то бледненькую,
то разгоравшуюся опять.
все так чудно, облака бегут, все так беспокойно и светло. Я
живу далеко отсюда, в Докторском, -- и когда приезжаю к вам в
город, когда еду полями, в старом шарабанчике, и вижу, как
блестит Стропь, и вижу этот холм с крепостью и все, -- мне
всегда кажется, что повторяется, повторяется какая-то
замечательная история, которую все не успеваю или не умею
понять, -- и все ж таки кто-то мне ее повторяет -- с таким
терпением! Я работаю целый день в нашем приюте, мне все
трын-трава, у меня любовники, я обожаю ледяной лимонад, но
бросила курить, потому что расширение аорты, -- и вот я сижу у
вас, -- я сижу у вас и не знаю, почему сижу, и почему реву, и
почему это рассказываю, и мне теперь будет жарко переть вниз в
этом пальто и шерстяном платье, солнце будет совершенно бешеное
после такой грозы...
Цинциннат.
прошептал Цинциннат.
бессмысленной гулкостью били часы.
Цинциннат, -- на часы в коридоре. Это -- пустой циферблат, но
зато каждые полчаса сторож смывает старую стрелку и малюет
новую, -- вот так и живешь по крашенному времени, а звон
производит часовой, почему он так и зовется.
знаете, удивительные уловки. Вот я помню: когда была ребенком,
в моде были, -- ах, не только у ребят, но и у взрослых, --
такие штуки, назывались "нетки", -- и к ним полагалось, значит,
особое зеркало, мало что кривое -- абсолютно искаженное, ничего
нельзя понять, провалы, путаница, все скользит в глазах, но его
кривизна была неспроста, а как раз так пригнана... Или, скорее,
к его кривизне были так подобраны... Нет, постойте, я плохо
объясняю. Одним словом, у вас было такое вот дикое зеркало и
целая коллекция разных неток, то есть абсолютно нелепых
предметов: всякие такие бесформенные, пестрые, в дырках, в
пятнах, рябые, шишковатые штуки, вроде каких-то ископаемых, --
но зеркало, которое обыкновенные предметы абсолютно искажало,
теперь, значит, получало настоящую пищу, то есть, когда вы
такой непонятный и уродливый предмет ставили так, что он
отражался в непонятном и уродливом зеркале, получалось
замечательно; нет на нет давало да, все восстанавливалось, все
было хорошо, -- и вот из бесформенной пестряди получался в
зеркале чудный стройный образ: цветы, корабль, фигура,
какой-нибудь пейзаж. Можно было -- на заказ -- даже собственный
Корнев Павел
Березин Федор
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Майер Стефани
Андреев Николай