шелковую материю не ей, а Зайдет. Она видела, как он вышел и как входил в ее
комнату, отыскивая ее, и нарочно не пошла к себе. Она долго стояла в двери
комнаты Зайдет и, тихо смеясь, глядела на белую фигуру, то входившую, то
уходившую из ее комнаты. Тщетно прождав ее, Шамиль вернулся к себе уже ко
времени полуночной молитвы.
Несмотря на то, что Марья Дмитриевна ссорилась с мохнатым Ханефи
(Хаджи-Мурат взял с собой только двух: Ханефи и Элдара) и вытолкала его раз
из кухни, за что тот чуть не зарезал ее, она, очевидно, питала особенные
чувства и уважения и симпатии к Хаджи-Мурату. Она теперь уже не подавала ему
обедать, передав эту заботу Элдару, но пользовалась всяким случаем увидать
его и угодить ему. Она принимала также самое живое участие в переговорах об
его семье, знала, сколько у него жен, детей, каких лет, и всякий раз после
посещения лазутчика допрашивала, кого могла, о последствиях переговоров.
Хаджи-Мурат приходил в его комнату, иногда Бутлер приходил к нему. Иногда
они беседовали через переводчика, иногда же собственными средствами, знаками
и, главное, улыбками. Хаджи-Мурат, очевидно, полюбил Бутлера. Это видно было
по отношению к Бутлеру Элдара. Когда Бутлер входил в комнату Хаджи-Мурата,
Элдар встречал Бутлера, радостно оскаливая свои блестящие зубы, и поспешно
подкладывал ему подушки под сиденье и снимал с него шашку, если она была на
нем.
братом Хаджи-Мурата. Ханефи знал много горских песен и хорошо пел их.
Хаджи-Мурат, в угождение Бутлеру, призывал Ханефи и приказывал ему петь,
называя те песни, которые он считал хорошими. Голос у Ханефи был высокий
тенор, и пел он необыкновенно отчетливо и выразительно. Одна из песен
особенно нравилась Хаджи-Мурату и поразила Бутлера своим
торжественно-грустным напевом. Бутлер попросил переводчика пересказать ее
содержание и записал ее.
Хаджи-Муратом.
моя родная мать! Порастет кладбище могильной травой - заглушит трава твое
горе, мой старый отец. Слезы высохнут на глазах сестры моей, улетит и горе
из сердца ее.
смерти. Не забудешь ты меня, и второй мой брат, пока не ляжешь рядом со
мной.
рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холодна
ты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу
примет небо".
кончалась протяжной, замирающей нотой, всегда по-русски говорил:
сближением с ним и его мюридами, еще более охватила Бутлера. Он завел себе
бешмет, черкеску, ноговицы, и ему казалось, что он сам горец и что живет
такою же, как и эти люди, жизнью.
чтобы проводить его. Офицеры сидели кто у чайного стола, где Марья
Дмитриевна разливала чай, кто у другого стола - с водкой, чи-хирем и
закуской, когда Хаджи-Мурат, одетый подорожному и в оружии, быстрыми мягкими
шагами вошел, хромая, в комнату.
пригласил его на тахту, но он, поблагодарив, сел на стул у окна. Молчание,
воцарившееся при его входе, очевидно, нисколько не смущало его. Он
внимательно оглядел все лица и остановил равнодушный взгляд на столе с
самоваром и закусками. Бойкий офицер Петроковский, в первый раз видевший
Хаджи-Мурата, через переводчика спросил его, понравился ли ему Тифлис.
сказал он, взглянув на Марью Дмитриевну.
ишака мясом, а ишак собаку сеном, - оба голодные остались. - Он улыбнулся. -
Всякому народу свой обычай хорош.
Хаджи-Мурат взял предложенный стакан чаю и поставил его перед собой.
увидимся?
булур. Крепко кунак твоя. Время - айда пошел, - сказал он, тряхнув головой
как бы тому направлению, куда надо ехать.
шашкой в руке. Хаджи-Мурат поманил его, и Элдар подошел своими большими
шагами к Хаджи-Мурату и подал ему белую бурку и шашку. Хаджи-Мурат встал,
взял бурку и, перекинув ее через руку, подал Марье Дмитриевне, что-то сказав
переводчику. Переводчик сказал:
сына выручить. Улан якши, - прибавила она. - Переведите ему, что желаю ему
семью выручить.
Потом он взял из рук Элдара шашку и подал Ивану Матвеевичу. Иван Матвеевич
взял шашку и сказал переводчику:
не нужно и что он не возьмет, а потом, показав на горы и на свое сердце,
пошел к выходу. Все пошли за ним. Офицеры, оставшиеся в комнатах, вынув
шашку, разглядывали клинок на ней и решили, что эта была настоящая гурда.
чего никто не ожидал и что могло кончиться смертью Хаджи-Мурата, если бы не
его сметливость, решительность и ловкость.
Хаджи-Мурату и много раз приезжавшие в укрепление, чтобы только взглянуть на
знаменитого наиба, за три дня до отъезда Хаджи-Мурата послали к нему послов
просить его в пятницу в их мечеть. Кумыцкие же князья, жившие в Таш-Кичу и
ненавидевшие Хаджи-Мурата и имевшие с ним кровомщение, узнав об этом,
объявили народу, что они не пустят Хаджи-Мурата в мечеть. Народ
взволновался, и произошла драка народа с княжескими сторонниками. Русское
начальство усмирило горцев и послало Хаджи-Мурату сказать, чтобы он не
приезжал в мечеть. Хаджи-Мурат не поехал, и все думали, что дело тем и
кончилось.
лошади стояли у подъезда, к дому Ивана Матвеевича подъехал знакомый Бутлеру
и Ивану Матвеевичу кумыцкий князь Арслан-Хан.
Хаджи-Мурата. Но не успел Арслан-Хан выстрелить, как Хаджи-Мурат, несмотря
на свою хромоту, как кошка, быстро бросился с крыльца к Арслан-Хану.
Арслан-Хан выстрелил и не попал. Хаджи-Мурат же, подбежав к нему, одной
рукой схватил его лошадь за повод, другой выхватил кинжал и что-то
по-татарски крикнул.
руки. На выстрел вышел и Иван Матвеевич.
он, узнав, в чем дело. - Нехорошо это, брат. В поле две воли, а что же у
меня резню такую затевать.
дрожащий, сошел с лошади, злобно поглядел на Хаджи-Мурата и ушел с Иваном
Матвеевичем в горницу. Хаджи-Мурат же вернулся к лошадям, тяжело дыша и
улыбаясь.
Хаджи-Мурата. - Арслан должен отомстить ему за кровь. Вот он и хотел убить.
по-русски и, взявшись за холку лошади, обвел глазами всех провожавших его и
ласково встретился взглядом с Марьей Дмитриевной.
Сертаков Виталий
Березин Федор
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий