ко что чуть не скатилась значительно ниже.
рета эта предназначалась для заключенного. Ему предложили сесть в нее.
Он покорился.
окне успокоенное лицо Розы, но карета была запряжена сильными лошадьми,
и они быстро вынесли ван Берле из толпы, которая ревом выражала свое
одобрение великодушию штатгальтера и - одновременно - брань по адресу де
Виттов и их спасенного от смерти крестника.
расправиться с негодяем из негодяев Яном и с проходимцем Корнелем, а то,
без сомнения, милосердие его высочества отняло бы их у нас так же, как
оно отняло у нас вот этого".
несколько разочарованных оборотом, какой приняла казнь, самым разочаро-
ванным был один хорошо одетый горожанин. Он с утра еще так усиленно ра-
ботал ногами и локтями, что в конце концов от эшафота его отделял только
ряд солдат, окруживших место казни.
лиуса; но, выражая это жестокое желание, никто не проявлял такого остер-
венения, как вышеуказанный горожанин.
места; но он опередил наиболее ярых и провел всю ночь на пороге тюрьмы,
а оттуда попал в первые ряды, как мы уже говорили, работая ногами и лок-
тями, любезничая с одними и награждая ударами других.
шись на тумбу у фонтана, чтобы лучше видеть и быть виденным, сделал па-
лачу знак, означавший:
палачом, и что означал этот обмен знаками?
же после ареста Корнелиуса приехал в Гаагу, чтобы попытаться раздобыть
луковички черного тюльпана.
чаясь верностью хорошего бульдога, обладал и его недоверчивостью и злоб-
ностью. Он увидел в ненависти Бокстеля нечто совершенно обратное: он
принял его за преданного друга Корнелиуса, который, осведомляясь о пус-
тяшных вещах, пытается устроить побег заключенному.
спрятаны, по всей вероятности, если не на груди заключенного, то в ка-
ком-нибудь уголке камеры, Грифус прогнал его, напустив на него собаку.
Он снова начал атаку. Грифус в это время находился в постели в лихора-
дочном состоянии, с переломленной рукой. Он даже не принял посетителя.
Бокстель тогда обратился к Розе, предлагая девушке взамен трех луковичек
головной убор из чистого золота. Но хотя благородная девушка не знала
еще цены того, что ее просили украсть и за что ей предлагали невиданно
хорошую плату, она направила искусителя к палачу, - не только последнему
судье, но и последнему наследнику осужденного. Совет Розы породил новую
идею в голове Бокстеля.
Исаака уже не оставалось времени чтобы подкупить кого-нибудь, так что он
остановился на мысли, поданной ему Розой, и пошел к палачу.
тюльпана к сердцу.
есть любовь, Вильгельма, то есть милосердие.
Если бы не Вильгельм, Корнелиус бы умер. Если бы не Роза, Корнелиус умер
бы, прижимая луковички к своему сердцу.
друга осужденного и купил у него за непомерную сумму - свыше ста флори-
нов - всю одежду будущего покойника, кроме золотых и серебряных украше-
ний, которые безвозмездно переходили к палачу.
го, что он покупает за эти деньги премию общества цветоводов города Га-
арлема? Это значило получить на затраченные деньги тысячу процентов, что
было, согласитесь, недурной операцией.
или почти без всяких хлопот. Ему только нужно было после казни пропус-
тить мингера Бокстеля и его слуг на эшафот и отдать ему бездыханный труп
его Друга.
будь деятеля, кончавшего жизнь на эшафоте Бюйтенгофа. Фанатик, вроде
Корнелиуса, мог свободно иметь другом такого же фанатика, который дал бы
сто флоринов за его останки.
лучить плату вперед. Бокстель, подобно людям, которые входят в ярмароч-
ные балаганы, мог остаться недовольным и при выходе не пожелать внести
плату.
за стражей, секретарем, палачом, как его волновало каждое движение ван
Берле, как он ляжет на плаху, как он упадет и не раздавит ли он, падая,
бесценные луковички; позаботился ли он, по крайней мере, положить их хо-
тя бы в золотую коробочку, так как золото самый прочный из металлов.
тойного смертного задержка в выполнении приговора. Чего ради палач теря-
ет время, сверкая своим мечом над головой Корнелиуса, вместо того, чтобы
отрубить эту голову? Но, когда он увидел, как секретарь суда взял осуж-
денного за руку и поднял его, вынимая из кармана пергамент, когда он ус-
лышал публичное чтение о помиловании, дарованном штатгальтером, Бокстель
потерял человеческий облик. Ярость тигра, гиены, змеи вспыхнула в его
глазах. Если бы он был ближе к ван Берле, он бросился бы на него и убил
бы его.
он унесет туда, в тюрьму луковички и, быть может, найдется там сад, где
ему и удастся вырастить свой черный тюльпан.
которые он вынужден предоставить фантазии читателя во всей их простоте.
оранжистов, так же, как и он, недовольных оборотом, принятым казнью. Они
подумали, что крик, который испустил Бокстель, был криком радости, и
наградили его кулачными ударами, не хуже, чем это сделали бы ярые боксе-
ры-англичане.
которые испытывал Бокстель? Он бросился вдогонку за каретой, уносившей
Корнелиуса с его луковичками тюльпанов. Но, торопясь, он не заметил кам-
ня под ногой - споткнулся, потерял равновесие, отлетел шагов на десять и
поднялся, истоптанный и истерзанный, только тогда, когда вся грязная
толпа Гааги прошла через него. Бокстель, которого положительно преследо-
вало несчастье, все же поплатился только изодранным платьем, истоптанной
спиной и изодранными руками.
это было бы ошибкой.
сколько смог, и принес их в жертва жестокой и бесчувственной богине,
именуемой завистью Подношение было, безусловно, приятно богине, у кото-
рой, как говорит мифология, вместо волос, на голове - змеи.
равили в ту самую тюрьму, в которой когда-то сидел ученый Гуго Гроций.
что, когда благодаря великодушию принца Оранского туда отправили цвето-
вода ван Берле, камера в Левештейне, в которой в свое время сидел знаме-
нитый друг Барневельта, была свободной. Правда, камера эта пользовалась
в замке плохой репутацией с тех пор, как Гроций, осуществляя блестящую
мысль своей жены, бежал из заключения в ящике из-под книг, который забы-
ли осмотреть.
ему дали именно эту камеру, так как, по его мнению, ни один тюремщик не
должен был бы сажать второго голубя в ту клетку, из которой так легко
улетел первый.
деталей, а упомянем только об алькове, который был сделан для супруги
Гроция. Это была обычная тюремная камера, в отличие от других, может
быть, несколько более высокая. Из ее окна с решеткой открывался прекрас-
ный вид.