ны необычайной смелостью матроса. Казалось невероятным, чтобы ктонибудь
мог бросить Волку Ларсену подобные оскорбления. Должен сказать, что я
сам был удивлен и восхищен поступком Лича и видел в нем блестящее дока-
зательство непобедимости бессмертного духа, который выше плоти и ее
страха смерти. Этот юноша напомнил мне древних пророков, обличавших
людские грехи.
каз всю ее низость. Он призывал на его голову проклятия бога и небес и
делал это с жаром, напоминавшим сцены отлучения от церкви в средние ве-
ка. В своем гневе он то поднимался до грозных высот, то опускался до
грязной площадной брани.
дыхался, в горле у него клокотало, и временами речь становилась нечлено-
раздельной. А Волк Ларсен все так же холодно и спокойно слушал его,
прислонившись к углу рубки, и, казалось, был охвачен любопытством. Это
дикое проявление жизненного брожения, этот буйный мятеж и вызов, брошен-
ный ему движущейся материей, поразили и заинтересовали его.
го матроса и одним ударом прикончит его. Но по какому-то странному кап-
ризу он этого не делал. Его сигара потухла, а он все смотрел вниз с без-
молвным любопытством.
ты не сойдешь вниз и не прикончишь меня, убийца? Ты легко можешь сделать
это! Никто не остановит тебя! Но я тебя не боюсь! В тысячу раз лучше
быть мертвым и избавиться от тебя, чем остаться живым в твоих когтях!
Иди же, трус! Убей меня! Убей! Убей!
сцену. Он все время слушал, стоя у двери камбуза, но теперь высунулся
вперед, как бы для того, чтобы выбросить за борт какие-то очистки, на
самом же деле, чтобы не прозевать убийства, которое, по его мнению, не-
минуемо должно было сейчас произойти. Он заискивающе улыбнулся Волку
Ларсену, но тот, казалось, даже не заметил его. Однако это не смутило
кока. Он тоже был как бы не в себе; повернувшись к Личу, он крикнул:
нашла себе выход. В первый раз после их стычки кок вышел из камбуза без
ножа. И не успели слова слететь с его губ, как кулак Лича сбил его с
ног. Трижды поднимался кок на ноги, стараясь удрать в камбуз, и всякий
раз молодой матрос одним ударом валил его на палубу.
вы глядите, уберите его!
начинался фарс. Матросы осмелели и, ухмыляясь, пододвинулись ближе, что-
бы лучше видеть, как будут бить ненавистного кока. И даже я возликовал в
душе. Признаюсь, я испытывал удовлетворение, глядя, как Лич избивает
Магриджа, хотя это было почти столь же ужасное избиение, как то, которое
только что, по вине самого Магриджа, выпало на долю Джонсона. Но лицо
Волка Ларсена оставалось невозмутимым. Он даже не переменил позы и с тем
же любопытством следил за избиением. Казалось, он, несмотря на свой
отъявленный прагматизм, наблюдает за игрой и движением жизни в надежде
узнать о ней что-нибудь новое, различить в ее безумных корчах что-то ус-
кользавшее до сих пор от его внимания - ключ к тайне жизни, который по-
может ему эту тайну раскрыть.
денного мною в каюте. Магридж напрасно старался спастись от разъяренного
матроса. Напрасно пытался он укрыться в каюту. Когда Лич сбивал его с
ног, Магридж делал попытки докатиться до нее, добраться до нее ползком,
старался падать в сторону каюты, но удар следовал за ударом с непостижи-
мой быстротой. Лич швырял кока, как мяч, пока наконец Магридж не растя-
нулся недвижимый на палубе. Но и после этого он еще продолжал получать
удары и пинки. Никто не заступился за него. Лич мог бы убить кока, но,
очевидно, гнев его иссяк. Он повернулся и ушел, оставив своего врага
распростертым на палубе; кок лежал и повизгивал, как щенок.
того же дня. Под вечер произошла стычка между Смоком и Гендерсоном. В
кубрике внезапно раздались выстрелы, и остальные четверо охотников выс-
кочили на палубу. Столб густого, едкого дыма - какой всегда бывает от
черного пороха - поднялся из открытого люка. Волк Ларсен бросился туда и
исчез в этом дыму. До нас долетели звуки ударов. Смок и Гендерсон - оба
были ранены, а капитан вдобавок еще избил их за то, что они ослушались
его приказа и изувечили друг друга перед началом охоты. Раны оказались
серьезными, и, отколотив охотников, Волк Ларсен тут же принялся лечить
их, как умел, и делать перевязки. Я помогал ему, когда он зондировал и
промывал раны, и оба молодца стоически переносили эту грубую хирургию
без всякого наркоза, подкрепляя свои силы только добрым стаканом виски.
Причиной ее послужили сплетни и наушничество, из-за которых был избит
Джонсон. Шум, доносившийся с бака, и синяки, разукрасившие физиономии
матросов, свидетельствовали о том, что одна половина команды изрядно от-
делала другую.
между Иогансеном и тощим, похожим на янки охотником Лэтимером. Повод к
ней подало замечание Лэтимера, что помощник, дескать, храпит и разгова-
ривает во сне. В результате последний получил изрядную трепку, после че-
го снова не давал никому спать, без конца переживая - во сне все подроб-
ности драки.
сон. Одна зверская сцена сменялась другой, разбушевавшиеся страсти и
хладнокровная жестокость заставляли людей покушаться на жизнь своих
ближних, бить, калечить, уничтожать. Нервы мои были потрясены. Ум возму-
щался. До этой поры жизнь моя протекала в относительном неведении зверс-
кой стороны человеческой природы. Ведь я всегда жил чисто интеллекту-
альной жизнью. Я сталкивался с жестокостью, но только с жестокостью ду-
ховной - с колким сарказмом Чарли Фэрасета, с безжалостными эпиграммами
и остротами приятелей по клубу и ядовитыми замечаниями некоторых профес-
соров в мои студенческие годы.
вая кровь и калеча Друг друга, - это было для меня внове и повергало в
ужас. Не напрасно называли меня "неженка Ван-Вейден", думал я и беспо-
койно ворочался на койке, терзаемый кошмарами. Я дивился своему полному
незнанию жизни и горько смеялся над собой; казалось, я уже готов был
признать, что отталкивающая философия Волка Ларсена дает более пра-
вильное объяснение жизни, чем моя.
зверство оказывает на меня развращающее влияние, омрачая все, что есть
хорошего и светлого на свете. Я отдавал себе отчет в том, что избиение
Томаса Магриджа - скверное, злое дело, и тем не менее не мог не ликовать
при мысли об этом происшествии. И, сознавая, что я грешу, что такие мыс-
ли чудовищны, я все же захлебывался от бессмысленного злорадства. Я
больше не был Хэмфри ВанВейденом. Я был Хэмпом, юнгой на шхуне "Приз-
рак". Волк Ларсен был моим капитаном, Томас Магридж и остальные - моими
товарищами, и печать, которой они были отмечены, уже начинала проступать
и на моей шкуре.
сказать, что справлялся с делами неплохо. Я знаю, что заслужил одобрение
Волка Ларсена, да и матросы были довольны мною во время моего краткого
правления в камбузе.
мне Гаррисон, просунув в дверь камбуза обеденную посуду с бака. - Стряп-
ня Томми почему-то всегда отдавала тухлым жиром, и сдается мне, что он
ни разу не сменил рубашки, как отплыл из Фриско.
зу не снимал.
побоев. На четвертый день его за шиворот стащили с койки, и он, хромая и
шатаясь от слабости, приступил к исполнению своих обязанностей. Глаза у
него так отекли, что он почти ничего не видел. Он хныкал и вздыхал, но
Волк Ларсен был неумолим.
больше не потерплю! Изволь также иногда менять рубашку, не то я тебя вы-
купаю. Понял?
"Призрака" чуть не свалил его с ног. Стараясь сохранить равновесие, он
хотел схватиться за железные прутья, предохраняющие кастрюли от падения,
но промахнулся и оперся рукой о раскаленную плиту. Раздалось шипение,
потянуло запахом горелого мяса, и кок взвыл от боли.
угольный ящик и размахивая обожженной рукой. - Что ж это за напасть та-
кая! Прямо тошно становится! И за что мне это? Уж я ли не стараюсь жить
со всеми в ладу!
было перекошено от боли, но сквозь боль проглядывала затаенная злоба.
ми.
Шилова Юлия
Корнев Павел
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Глуховский Дмитрий
Белогорский Евгений